Незадолго до наступления ночи - Жан Жубер

Добравшись до номера, Александр тотчас же лег спать, но заснуть не мог долго, так как его преследовало неприятное видение: перед его взором неотступно маячила физиономия Брюде, корчившего какие-то жуткие рожи. Александр долго-долго ворочался в постели, пока не забылся сном.

Снилось ему, что его пригласили выступить с лекцией о творчестве Брюде в одном крупном книжном магазине, скорее походившем на литературное кафе, ибо там имелась стойка, а в большом зале стояли мраморные столики, за которыми сидели посетители, потягивали вино, пили кофе, болтали. Хозяин книжного магазина указал Александру на стул, стоявший в центре четырех составленных вместе столиков, и со словами «Вам тут будет удобно» удалился, исчез, даже не удосужившись представить его тем дамам и господам, что занимали места около него и при этом не обращали на него никакого внимания. Посетители, без сомнения, пришли сюда, чтобы выпить какой-нибудь напиток и что-нибудь съесть… Но что они собирались есть и пить? Вот это-то и было непонятно, так как перед каждым из молодых людей, элегантных, стройных, державшихся прямо и чинно, аккуратно одетых (у всех были повязаны галстуки), какой-то тип, наверное, официант, молча поставил по серебряному бокалу на очень тонкой и высокой ножке из черного эбенового дерева, разложил очень длинные, очень тонкие и, вероятно, очень острые ножи, а также ложки с ажурными ручками, а затем исчез следом за хозяином заведения. Бокалы так и остались пусты, но никто не выказывал никаких признаков нетерпения. Справа от Александра расположилась юная парочка, поглощенная любовной беседой. Александр решил подождать, пока они закончат разговор, чтобы начать излагать свои мысли по поводу творчества Брюде, но влюбленная парочка и не думала прекращать свое милое воркование, так что ждал Александр напрасно; в конце концов он вежливо намекнул влюбленным на то, что собирается приступить к чтению лекции; они оба взглянули на него с удивлением, но все же соизволили умолкнуть.

Александр еще размышлял над тем, что же он будет говорить, ибо тема была очень обширна, благодатна и сложна, а аудитория была, как ему показалось, к этому разговору совершенно неподготовлена, ибо ничего не знала о Бенжамене Брюде, как вдруг перед ним возник какой-то мужчина уже довольно зрелого возраста и принялся задавать ему вопросы. Другие зрители или слушатели (если только их можно было так назвать) продолжали демонстрировать полнейшее равнодушие к происходящему, а некоторые даже вновь возобновили задушевные беседы. Мужчина, устроивший Александру нечто вроде допроса, говорил громко и уверенно, перекрывая невнятный гул других голосов, так что Александр прекрасно разбирал его слова.

— Знаете ли вы, — заявил незнакомец, — что Брюде однажды декабрьским вечером в приступе разрушительной ярости, которая сродни ярости иконоборца, сжег часть своей библиотеки, случайным образом выдергивая книги со стеллажей, подобно генералу, наугад выдергивающему из строя солдат провинившейся армии, проигравшей сражение, чтобы их расстрелять? Так вот, именно таким образом он уничтожил в топке произведения Монтеня, Паскаля, Руссо, Стендаля, Флобера, Мориака, Пруста; и это еще можно хоть как-то понять, потому что это все авторы, которых причисляют к «цвету французской литературы», авторы, составившие ее честь и славу, в то же время их можно назвать «добропорядочными французами», что в устах Брюде звучало страшным ругательством, а соответственно, они были ему отвратительны и ненавистны. Однако вместе с произведениями этих авторов он уничтожил и произведения маркиза де Сада, Лотреамона, Бодлера, что может показаться просто поразительным. Да, да, их книги тоже были сожжены! В ту ночь он пришел в такое бешенство, что мог бы, вероятно, спалить и свою квартиру, и поджечь Государственную библиотеку… А почему бы нет? Ведь он был зол на книги как таковые, он ненавидел вообще все книги! Да, кстати, он рассказывал, что произведения де Сада поддавались огню с трудом, долго тлели, но не вспыхивали ярким пламенем, а медленно-медленно превращались в угли, и ему довольно долго пришлось ворочать эти угли кочергой, дробить на мелкие кусочки, чтобы все же уничтожить. Бодлер и Лотреамон уже давным-давно превратились в горстки пепла, а маркиз, этот приспешник дьявола, все еще сражался с огнем, но Брюде, по его словам, за это еще больше его возненавидел.

Александр был потрясен всем услышанным, он в полной растерянности внимал словам незнакомца, а тот, приходя во все большее возбуждение, все говорил и говорил, и никто из присутствующих, кроме Александра, больше его не слушал. Элегантные молодые люди по-прежнему рассеянно взирали на свои пустые бокалы, юные влюбленные вновь принялись флиртовать, а по аллее прохаживались равнодушные прохожие из числа праздношатающихся зевак и ротозеев.

«Кто это такой? — спрашивал себя Александр. — Совершенно очевидно, я не один изучаю дневник Брюде. Этот крикун, этот бесноватый меня почти опередил! Ведь я сам только сегодня прочитал этот отрывок, что он здесь цитирует почти наизусть. Но ведь лишь мне принадлежит это эксклюзивное право! Наглец! Фальсификатор, искажающий истину! Подлец! Негодяй!»

Александр ощутил, как его захлестывает слепая ярость. Он был готов придушить этого ученого болтуна, задушить своими руками, но на деле он смиренно и трусливо продолжал слушать собеседника, а тот, обретая все большую уверенность во вседозволенности, принялся греметь и грохотать, жестикулируя, словно великий трибун перед восторженной толпой.

После беспокойной ночи и пробуждение было отвратительным, так как во рту чувствовался тошнотворный привкус из-за снотворного, которого Александр проглотил ночью довольно много, потому что постоянно просыпался; когда же он засыпал, сон, один и тот же сон, повторялся с поразительным постоянством.

Александр явился в библиотеку к самому открытию и к своему огорчению обнаружил, что снова дежурила Вера, и вид у нее был столь же надменный, как и накануне вечером. Она едва соизволила ответить на его приветствие и тотчас же, без обиняков и извинений, заявила, что ему придется подождать, так как ей надо выполнить поступивший из читального зала срочный заказ на литературу. Не вдаваясь далее ни в какие объяснения, она повернулась к нему спиной, оставив на столике какой-то ключ. Александр предположил, что это, должно быть, и есть ключ от таинственного закрытого фонда. Он смотрел на него словно зачарованный, потому что ранее ему никогда не представлялась возможность его увидеть так близко, на расстоянии вытянутой руки. Это был ключ из черного металла, с очень сложным «узором» бородки, кольцо же его имело форму глаза. Александр боролся с желанием схватить ключ и спрятать в кармане, его так и подмывало завладеть им, но он противился этому желанию… Однако ему очень хотелось хотя бы прикоснуться к нему, и он уже протянул было руку… Но тут внезапно появилась Вера, и руку пришлось отдернуть. Она, несомненно, обнаружила, что забыла ключ на столе, и поспешила вернуться, чтобы исправить промах. Девушка с подозрением взглянула на Александра, торопливо схватила ключ, сунула его в карман и, не говоря ни слова, исчезла за стеллажами.

Как показалось Александру, в библиотеке стало еще тише, чем было раньше. Быть может, из-за того, что выпал снег? Теперь до его слуха доносились лишь изредка неясные звуки и шорохи: скрип от закрываемой или открываемой двери, глухое гудение мотора при движении грузового лифта, поднимавшего и спускавшего книги, однако звуков человеческих голосов слышно не было, библиотека казалась отрезанной от внешнего мира, вернее, даже исключенной, изгнанной из него.

Устав ждать, Александр в конце концов удалился в свой кабинет, где он и продремал какое-то время, удобно устроившись в кресле, пока легкий шум шагов не известил его о приближении Веры, что заставило его встряхнуться и принять более «достойную» позу.

— Ну вот, — сказала она, положив папку перед ним на стол. — Желаю успешной работы! Трудитесь хорошенько!

Александру пришло на ум, что девушка заговорила с ним тоном строгой школьной учительницы, обращающейся к ученику начальных классов, или тоном больничной сестры или сиделки, обращающейся к больному, что, по сути, было одно и то же. Совершенно очевидно, Вера вела себя с ним все более и более бесцеремонно, и он уже почти приготовился услышать от нее что-нибудь вроде «Не тратьте время даром» или даже «Будьте умником!». Ему очень не нравился ее надменный, даже спесивый виц, его раздражало то, что она то цедила слова сквозь зубы, то что-то угрюмо бормотала себе под нос, то отдавала указания с покровительственным видом тоном дамы-патронессы. Он всякий раз давал себе слово осадить ее, поставить на место какой-нибудь язвительной фразой, но всякий раз откладывал это «благое дело» на завтра. «Неужто я стал так слаб, так труслив и так покорен?— думал он. — Да, кажется, меня теперь может обидеть каждый… Даже Брюде из могилы преследует меня и грозит покарать за неведомые грехи!»