Бегущая в зеркалах - Л. Бояджиева

– Где же наши мальчики? – наконец спросила она Марту.

Девушка удивленно вытаращила на нее глаза. Но Ванда не уловила многозначительности.

– Пора устраиваться на ночь. Я думаю, комната Юргена должна быть поближе к твоей, – подмигнула она приятельнице.

Марта насмешливо посмотрела ей в глаза и поправила:

– Поближе к Алексу, а лучше – прямо вместе с ним.

Ванда не хотела понять услышанное, и Марте пришлось подробно растолковать ей то, что уже давно знали чуть ли не все: представительницы женского пола Алекса интересовали мало. Сюда же он и задумал отправиться только для того, чтобы охмурить бледного, девически хрупкого Юргена, с кем и пропадал неизвестно где уже два часа.

Ванда не заметила, как оказалась возле своего убежища – сеновала. Она не могла сдержать слез обиды и намеревалась наплакаться вволю – за все: за несбывшиеся надежды, за высокомерную Мици, зануду Вернера, за гаденыша Алекса и нарядных куколок в дорогих машинах, за свои трудные, невезучие двадцать пять лет. Лестница уже была приставлена, и Ванда, сотрясаемая рыданиями, вмиг оказалась на чердаке. Рухнув в мягкое, пахучее сено, она предалась своему горю, прекратив упиваться страданиями только тогда, когда колючие стебли под коленями и локтями слишком бесцеремонно напомнили о себе. Ванда села и тут же услышала робкий голос:

– Прости меня, я не хотел подсматривать. Я оказался здесь случайно, просто хотелось побыть одному. Здесь так хорошо. С этой стороны видно озеро и Альпы, это почти так же, как с чердака моего дома. Хотя и совсем с другой стороны. И пахнет точно так же, как и пятнадцать лет назад… Мне почему-то именно сегодня стало страшно за свои двадцать шесть, полжизни куда-то вылетело – а куда, зачем? И что дальше? – Йохим прервал свою неожиданную речь и пояснил: – Темно, я не вижу тебя и поэтому болтаю всякий вздор… Иногда бывает тоскливо… Извини, я сейчас уйду. – Он хотел подняться.

– Погоди…

Ванда тоже не видела его, не видела этого невыразительного лица, навевающего скуку, понурой фигуры неудачника. Она слышала только его голос – мягкий, сочувствующий. Ее руки начали расстегивать верхние пуговицы халатика, под которым не было ничего. Сено зашуршало, что-то грохнуло, и Йохим почувствовал рядом с собой горячее дыхание, к его плечу прижалось нечто теплое и мягкое. В считанные секунды с его головой, душой и телом произошло то, для чего, как ему казалось, необходимы долгие дни привыкания, вдохновения, влюбленности. Время не понадобилось, так как не понадобилось и длительного преображения Йохима. В кольце Вандиных рук, прильнув губами к девичьим губам, задыхался от бешеного волнения совсем другой человек. Для этого парня, отчаянно срывавшего с себя одежду свободной рукой, ничего не имело значения: ни случайность этой сцены, ни отсутствие какой бы то ни было симпатии к своей партнерше, ни даже близость людей, могущих всякую минуту оказаться здесь. Объявись кто-нибудь рядом с взведенным курком, Йохим не оторвался бы от Ванды, не отказался от этих обрушившихся внезапной всесокрушающей лавиной ощущений. Только одно, только одно-единственное событие, одно-единственное чувство и есть в этом мире. И оно правит всем… Боже, почти смерть. Но какое блаженство…

Переполненный своим открытием, Йохим лежал на влажном плече Ванды. Где-то стрекотал сверчок, на шесте под потолком возились, трепеща крыльями и воркуя, голуби, в воздухе сиропом разливался сладкий абрикосовый аромат.

В квадрате открытой двери чернело огромное, усеянное звездами небо. Йохим боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть наваждения. В его душе только что открылся новый, неведомый ранее мир, в огромных владениях которого предстояло обжиться, освоиться. Ванда приподнялась, куда-то потянулась, и на грудь Йохима лег тяжелый абрикос. Они стали молча жевать сочные сладкие плоды, стреляя в дверь ребристыми косточками.

– Здесь несколько корзин, – сказала, поперхнувшись соком, Ванда, – нам хватит на месяц.

Но ей не хотелось здесь быть больше и часа. Это странное сближение, в порыве горькой обиды, неопытность и неуклюжесть ее случайного партнера лишь усугубляли ощущение невезучести и неудачи.

Когда на следующий день, помятая и сильно сникшая, компания рассаживалась в автомобиль, Ванда сказала, что хочет сесть сзади, чтобы поболтать в дороге с Мартой, а Юргену лучше поехать с Алексом. Но Юрген тоже нашел какой-то предлог для отказа, и рядом с помрачневшим водителем пришлось ехать Йохиму. Ему-то было все равно. Более, чем сама Ванда – виновница его преображения, Йохима волновали те драгоценные впечатления, которые он берег в себе, не в силах сразу проанализировать. Он чувствовал, что никогда уже не станет прежним, но не мог понять, каков он есть теперь. Как ребенок, вертящийся и так и этак в полученной обнове и подмечающий оказанное впечатление, Йохим жаждал испытать себя – нового, преображенного.

Когда Алекс притормозил у придорожного ресторана, чтобы купить чего-нибудь освежительного, сбегать за провизией и питьем вызвался Йохим. И он действительно управился за пару минут, притащив сандвичи, упаковку пива и две бутылки пепси. Он ничего не уронил, а, напротив, подхватил на лету коробку, выскользнувшую из рук подоспевшего на помощь Юргена. А то, что Йохим успел пережить в эти короткие минуты, было совершенно непередаваемо. Его эйфорическую приподнятость можно было определить словами – «свобода» и «легкость». Именно они раньше давались ему с трудом, со скрипом, с хрустом придавливаемых комплексов. Теперь все шло само собой, без заминки и раздумий, – движения, слова, поступки – жизнь летела, будто спущенная с тормозов.

7

Теперь все пойдет совсем по-другому – чувствовал Йохим, начиная последний университетский год. С этим ощущением скрытого торжества, с внутренним сиянием, казалось преображавшим все вокруг, застыл он на его пороге, оценивая произведенный эффект. Так новый актер, впервые выйдя на сцену в старом спектакле и рассчитывающий уже с порога сорвать аплодисменты, с удивлением обнаруживает привычно дремлющий зал.

Никто не заметил перемены Йохима, и, самое главное, ее не заметила даже Ванда. Тогда, на чердаке в теплую полночь, он сразу предложил ей руку и сердце – иного и не могло быть. Ванда как-то отшутилась, обещая подумать. Но теперь, в привычной суматохе учебно-рабочих обязанностей, она не только не искала встречи, а, казалось, избегала его.

А к Рождеству измучившийся Йохим вдруг получил приглашение от Ванды провести каникулы вместе. Конечно же, он не мог и представить себе, что этому счастью был обязан пустяшной случайности, мимолетной обмолвке. Тяжелым ноябрьским вечером, вернувшись домой после двух операций по заваленному небывалым снегопадом шоссе, Вернер сказал ожидавшей его Ванде: «Этот парень знает откуда что растет». И еще добавил, что ни разу не встречал ничего подобного и что надеется заполучить странного студента Йохима Динстлера на следующий год в свою клинику. Ванде не надо было повторять дважды, на какую лошадку делать ставку, тем более что особого выбора у нее не было. Роман с Вернером зашел в тупик и, хотя имел несомненную практическую пользу для устройства будущей карьеры, в личной жизни перемен не сулил.