Современная вест-индская новелла - У. Артур

— Мы втроем уместимся впереди, — сказал лейтенант Онтиверос. — Подвиньтесь немного, ефрейтор Гомес.

Ефрейтор Гомес, все еще держа в руке гранату, подвинулся к середине; лейтенант обошел машину и сел слева, за руль, а вновь прибывший — справа от Регуло. Избавившись от тревоги. Регуло Льямосас испытывал потребность пошутить и тепло поздороваться с другом, который вышел ему навстречу в такую трудную минуту. Лейтенант Онтиверос включил зажигание и свет, и джип тронулся. В один миг Турмеро остался позади. Регуло Льямосас повернулся к вновь прибывшему и обнял его за плечи.

— Дружище, Луис, как я рад! Вот уж не думал, что увижу тебя здесь.

— Однако же видишь, Регуло, я, как всегда, в строю. Мне сказали, что я должен сопровождать тебя до Баркисимето, и вот я тут как тут; от Баркисимето тебя будет сопровождать другой.

Они поговорили еще немного о подпольной работе, об изгнанниках, о тех, кого уже не было в живых.

— Я был на явке с Леонардо в ту ночь, когда он погиб, — сказал Луис.

Лейтенант рассказал об Оманье, с которым недавно виделся. Свет фар одно за другим вырывал из темноты деревья, которыми было обсажено шоссе. Внезапно разговор оборвался: они подъезжали к заставе Маракей.

После того как их пропустили, Луис перешел на другую тему. Слегка наклонившись влево, как бы для того, чтобы лучше видеть Регуло, он вдруг спросил:

— Как поживает Аурора? Подрос Регулито?

— Я их не видел, — объяснил Регуло. — Сюда я ехал через Пуэрто-ла-Крус и еще не был в Валенсии. Если мы будем там после часа ночи, я мог бы на минуту заскочить к своим, но, боюсь, охранка следит за домом.

— В Валенсии? — с удивлением переспросил Луис. — Но ведь Аурора не живет в Валенсии. Она в Каракасе.

У Регуло Льямосаса перехватило дыхание.

— Как в Каракасе? С каких пор? — чуть не закричал он.

— С тех пор, как ее отец серьезно заболел.

Регуло не смог больше задать ни одного вопроса. Он чувствовал, как кровь приливает к лицу горячими волнами и оно пылает огнем. Он принялся поглаживать подбородок; в его черных глазах затаилась боль.

— А ты разве не знал? — спросил товарищ.

Регуло попытался совладать со своим голосом.

— Нет, друг, — сказал он. — Я уже три месяца здесь, а с тех пор, как уехал из Коста-Рики, прошло добрых четыре.

— Ну так вот, — объяснил Луис, — она живет на улице Мадариаги, в Лос-Чагуарамос, на вилле, которая называется «Мерседес».

Наступило молчание. Они были уже в Маракее. Было, должно быть, часов двенадцать, и становилось прохладно; ветер свежел, проносясь по равнине меж высоких саманов[36]. Лейтенант Онтиверос повернул голову и при свете приборного щитка с удивлением увидел, как по щекам ефрейтора Хувеналя Гомеса катятся слезы.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ ЭНКАРНАСЬОНА МЕНДОСЫ

Перевод с испанского А. Авеличева

Напряженно вглядываясь в темноту, Энкарнасьон Мендоса различил в двадцати шагах от себя очертания дерева, а это было верным признаком того, что ночь подходила к концу. Беглец точно следовал своим расчетам: ошибку он совершил позднее, когда делал выводы из своих наблюдений. Поскольку приближался день, нужно было подыскать какое-нибудь убежище, и Мендоса начал размышлять, спрятаться ли ему среди холмов, тянувшихся по правую руку от него, или же укрыться в зарослях сахарного тростника, росших слева. На свою беду, он выбрал тростниковое поле. Спустя полтора часа декабрьское солнце уже взошло над полями и слегка припекало Энкарнасьона Мендосу, растянувшегося на куче листьев.

В семь утра все было так, как и представлял себе беглец: на тропинках, пересекающих поле, не было ни души. Потягивал свежий ветерок, и вот-вот мог зарядить дождь, как это случалось почти каждый год под рождество. Впрочем, даже если дождик так и не соберется, вряд ли кто захочет расстаться с уютным погребком, в котором, как того требовал обычай, мужчины спозаранку пили ром и вели веселые, шумные беседы. Пожалуй, спрячься Мендоса на холмах, он не чувствовал бы себя столь беззаботно. Места эти были хорошо ему известны. Живущие в низинах семьи кормились тем, что валили лес, выращивали юкку и маис. Если кто-нибудь из тамошних жителей решил бы отправиться за продуктами в лавку при сахарном заводике и по дороге заметил бы Мендосу, все было бы кончено для беглеца. На много миль окрест не было человека, который умолчал бы о такой встрече. Всякого, кто попытался бы укрыть Энкарнасьона Мендосу, ждало наказание. Жители округи знали, что любые сведения о Мендосе нужно как можно скорее сообщить в ближайший полицейский участок.

Окончательно уверившись в том, что лучшего места, где можно переждать день, не выберешь, Мендоса почувствовал себя в совершенной безопасности. Именно с этого момента удача и перестала сопутствовать ему.

В этот же ранний час мать маленького Мундито рассуждала примерно так же, как и беглец: на тропинках, ведущих через поле, сейчас нет ни одного человека, и если Мундито поторопится, то успеет добраться до лавки прежде, чем по дороге, как обычно в такие дни, начнут слоняться подвыпившие гуляки. У матери Мундито было совсем немного денег, которые ей удалось прикопить, получив за стирку белья и продажу кур на перекрестке больших дорог, что проходили к западу от поселка в полудне ходьбы от него. С этими-то деньгами она и собиралась послать Мундито в лавку за мукой, треской и маслом. Пусть скромно, пусть будет одна лишь жареная рыба на столе, но ей очень хотелось отпраздновать сочельник со своими шестерыми детьми.

Поселок, в котором они жили — у подножия холмов, прямо у самой дороги, отделяющей поля сахарного тростника от невозделанной земли, — насчитывал четырнадцать или пятнадцать на ладан дышавших лачуг, крытых по большей части пальмовыми листьями. Выйдя из дома, Мундито на мгновение задержался посреди высохшей лужи, через которую во время сафры тянулись повозки, груженные сахарным тростником. Путь до лавки был не близок. Небо сияло чистотой и слепило ярким солнечным светом, разлитым по уходящим до самого горизонта полям; ветерок был ласков, а тишина казалась слегка грустной. «Ну и скучища топать одному в такую даль», — подумал Мундито и решил по пути забежать к соседям, у которых полтора месяца назад черная сука принесла шестерых щенков. Пятерых хозяева сразу же раздали, оставив лишь одного, как говорится, «мамке на утеху». К нему-то Мундито и привязался со всей нерастраченной нежностью, скопившейся в его детской душе.

Для своих девяти лет мальчуган был довольно рассудительным и прекрасно понимал, что ему придется почти всю дорогу нести на руках щенка, которому самому еще было не под силу проделать столь далекий путь. Мундито вдруг понял, что даже одно только это обстоятельство дает ему полное право прихватить с собой щенка. Отбросив колебания, он побежал к домику: «Донья Офелия, дайте мне Асабача, я его возьму с собой!»

Он не дождался ответа и не знал, слышали его или нет, но это было неважно: главное — он спросил разрешения. Мундито вихрем ворвался в дом, подхватил на руки щенка и, выскочив на улицу, бежал до тех пор, пока поселок не скрылся из виду. Так провидение вступило в игру против Энкарнасьона Мендосы.

А дальше случилось вот что: незадолго до девяти, когда маленький Мундито проходил мимо поля, где прятался беглец, Асабач, то ли ради разнообразия, то ли движимый тем особым безразличием ко всему привычному и любопытством к новизне, которые свойственны всякому молодому существу, забрался в гущу тростника. Энкарнасьон Мендоса услышал, как детский голос приказывал щенку остановиться, и на какое-то мгновение испугался, что мальчик идет впереди группы людей. Утро было ясное, и острый взор Энкарнасьона мог легко просмотреть все вокруг, насколько это позволяло бесконечное переплетение стеблей и листьев. Однако мальчика он не увидел. Мендоса не был глупцом и быстро сообразил, что, если мальчишка заметит его настороженность, это погубит его. Самое лучшее, что он мог сделать, — это притвориться спящим, повернувшись спиной туда, откуда доносился шум. Для большей безопасности он еще надвинул на лицо сомбреро.

Черный щенок бежал по полю, играя с листьями тростника, неуклюже и смешно подпрыгивая. Увидев лежащего на земле Мендосу, он принялся пискляво тявкать. Продолжая звать Асабача и продираться сквозь тростник, Мундито подошел совсем близко и вдруг застыл в оцепенении: на земле лежал человек. Но мальчик увидел в нем не просто человека, а нечто более ужасное — это был труп человека. Иначе никак нельзя было объяснить его присутствие здесь и его странную позу. Мундито похолодел от ужаса. В первый момент ему захотелось потихонечку убежать, пока, как он полагал, этот самый труп не заметил его присутствия. Однако ему показалось преступлением оставить здесь Асабача, которого мертвец в два счета может задушить, если ему надоест слушать щенячий лай. Не в состоянии бросить щенка и вместе с тем не решаясь оставаться на месте, мальчик почувствовал, что его покидают силы. Совершенно машинально он поднял руку, как бы защищаясь, и застыл, весь дрожа, не сводя глаз с мнимого покойника. Щенок тем временем медленно пятился назад, вздыбив шерсть и повизгивая. Мундито был совершенно уверен, что труп вот-вот встанет с земли. Преодолевая страх, он подошел чуточку поближе, одним прыжком подскочил к щенку, быстро схватил его и, подгоняемый ужасом, бросился бежать в поселок, натыкаясь на стебли тростника и царапая о них в кровь лицо и руки. Влетев в лавку и едва не падая от усталости и страха, он закричал, указывая рукой в ту сторону, где видел страшное зрелище: «На плантации Адела лежит мертвый человек!» В ответ раздался грубый мужской голос: «Чего он там мелет, этот малыш?»