Арбитр (СИ) - Евгений Астахов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лишь обугленные руины.
Медленно выдохнув, я поднялся и устроил сестру поудобнее. Накрыл одеялом и приглушил свет. Сам же пошёл в душ, стремясь убрать все следы сегодняшней ночи.
Кипящая вода стекала по раскрасневшейся коже тёмными ручейками. Грязь наносная уходила. Грязь, въевшуюся в душу, одноразовая мочалка не брала.
Одевшись в чистое, я лёг на соседнюю кровать, с тревогой смотря на сестру. Давно у меня так не болела душа за другого человека. Надеюсь, теперь она сможет жить дальше.
Спалось мне плохо, беспокойно, однако в какой-то момент я ощутил, как со спины меня обняли хрупкие руки. На границе яви и сна вначале принял их за прикосновение Седонии, но очень быстро осознал, что это Леся. Прижалась ко мне, спасаясь сама или спасая меня от кошмаров.
Больше в ту ночь тьма меня не тревожила.
* * *
Воспоминания лейтенантов Ахмеда помимо всевозможной мерзости содержали немало полезного. Среди прочего, имена и контакты нескольких людей, которые могли помочь решить проблему с документами. Скрупулёзную проверку такой паспорт не пройдёт, зато беглый осмотр — легко.
Позавтракав, вместе с сестрой мы отправились по нужному адресу. В теории она могла бы восстановить свой паспорт — его отобрали люди Гюрзы, но на это требовалось время. К тому же я не знал, не засветится ли она при попытке это сделать. Визитка Полковника Игнатьева не шла у меня из головы.
Магазин «Всё для живописи» встретил нас видами порядком захламлённого тесного помещения. Мольберты, краски, картины по номерам, кисточки — всё это было свалено на полу, за прилавком, на витрине и на стеллажах.
Из подсобки на звук зазвеневшего колокольчика, потягиваясь, вышел жилистый мужчина с редеющими волосами и бегающими глазками. Чем-то он напоминал крысу, а не человека. Отрывистые движения. Сгорбленная поза. Дёргающийся нос.
— Пикассо? — негромко спросил я. — Мы от Горелого.
В чужой памяти проглядывали обрывки давней истории. Этот мышастый товарищ отсидел по статье за мошенничество при попытке продать искусственно состаренную репродукцию картины знаменитого испанца, как оригинал. За что и получил кличку.
— Да? Чего надо? — не очень вежливо спросил тот.
— Работа есть по твоему профилю.
Леся жалась у меня за спиной. Сегодня она держалась гораздо лучше, чем вчера, но всё ещё выглядела, как совершенная жертва. Такие вызывают у любого преступника жгучее желание воспользоваться чужой слабостью.
— Надо что? — вновь повторил Пикассо.
— Документы на двоих, — произнеся это, я вытащил скатанный рулон купюр и постучал им по прилавку.
При виде денег его поведение резко изменилось, будто рубильник переключили.
— Сейчас сделаем, — засуетился мужик. — Чего ж хорошим людям не помочь. Тем более от Александра Григорьевича. Я его очень уважаю. Очень! Пойдёмте!
В подсобке имелась лестница, спустившись по которой мы оказались в небольшой мастерской. Что-то среднее между фотостудией и уголком чертёжника.
Дальнейшее заняло не больше часа. Нас сфотографировали, уточнили в каком городе мы хотим родиться и где прописаться. Работал Пикассо шустро и аккуратно. Чувствовалась сноровка.
— Пусть ваша деваха наверху подождёт, — под конец заметил он, держа в руках два паспорта.
Кивнув сестре, я дождался, пока она выйдет, и вновь посмотрел на собеседника.
— Передайте Александру Григорьевичу, — заглядывая мне в глаза, протянул он, — что я получил крайне ценную для него наводку. По иконам. Он поймёт.
— Хорошо.
Осмотрев документы, я расплатился и уже направился к лестнице, когда меня догнал вопрос:
— А вас клубничка не интересует? У меня есть много настоящих шедевров для ценителей.
Поморщившись, я сделал ещё шаг, но Пикассо не унимался:
— Есть модели постарше, есть совсем молоденькие.
Я замер.
— О, как чувствовал. У меня отличный архив. Всё свежее, уникальное. Такого в интернете не найдёте.
Обернувшись, я уже другими глазами изучил задрипанный диван, камеру и лысеющую гниду.
— Фото? Видео? Что нуж… — он поймал мой взгляд и осёкся. — Мужик, ты чего? Стой. Погоди, ты не понял. Стой! СТОЙ! АААА!
Глава 14
Поднимаясь по лестнице, я вытирал руки ветошью и морщился. Не из жалости к Пикассо, а потому что снова не сдержался. Потому что мог наследить. Подставить сестру, если уж не себя. Она встретила меня испуганным взглядом.
— Всё в порядке, — твёрдо произнёс я, не дожидаясь вопроса.
— Где «в порядке», Матвей? — торопливо зачастила Леся. — Ты что с ним сделал? Почему?!
— Не задавай вопросы, на которые ты не хочешь узнать ответы, — беря её под локоть, сказал я.
Сестра отстранилась и подавленно всхлипнула.
— Господи, что они с тобой сотворили?.. В этом твоём Ниаттисе.
Я замер, обдумывая её слова.
— Моя участь была легче, чем у тех девочек.
— Каких? — не поняла она.
Поймав её взгляд, я медленно проговорил:
— У него весь подвал забит дисками и альбомами. В каждом десятки страниц. В каждом десятки маленьких лиц, которые не понимают, что с ними делают и почему. Он не просто продавал их страдания. Он лично причинял их, — с каждым словом гнев во мне разгорался всё сильнее, — снимал их, создавал их! Понимаешь? Теперь понимаешь?
Леся прижала ладонь к лицу и отчаянно закивала.
— Прости… — выдохнула она.
Колокольчик вновь звякнул, и мы покинули это место.
* * *
Никитин толком не спал уже больше двух суток.
Вначале налёт на бордель. Почти десяток трупов. Потом резня на аэродроме и взорванный самолёт. Тел столько, что хватит забить фуру. Даже его крепкая психика, повидавшая много чего на своём веку, отшатнулась в омерзении, когда следователь нашёл кастрированное тело с выпущенными кишками.
И хотя обладатель этих самых кишок при жизни изрядно замарался, а иных у Ахмеда не имелось, всё же умер Крестовский Владимир Иванович плохо. Впрочем, не лучше Горевого Александра Григорьевича. Многочисленные переломы, сквозное колющее ранение, ставшее фатальным.
И всё же дюжина спасённых рабынь, едва не улетевших туда, откуда они бы никогда не вернулись, несколько примирила его с действительностью.
Никитин с одной стороны испытывал жгучее желание поймать психа, учинившего всё это, а с другой, не мог не осознавать, что методы преступника позволили вскрыть давно созревший фурункул.
С тех пор, как
