Масть - Виталий Каплан

На слове «брат» я запнулся – кольнула меня та мысль, что не раз уже возникала за последний месяц. Но сейчас некогда было ей предаваться. Нужно было, как сказал бы Александр Кузьмич, ковать железо, пока горячо.

– Всё это рассказал Кузя, – продолжил я, выдержав долгую паузу. – Объяснил, что лопнуло его терпение, совесть замучила – видеть княжеские проказы и молчать. А тут вдобавок вышел князь за пределы своей воли. Закон не дозволяет крепостных убивать. И потому с рассветом оседлал Кузя лошадку, да и помчался в город. Умный мужик, не в полицию побежал, не в губернскую канцелярию, а к нам. Потому что знал: те князем на корню куплены, с потрохами. А чтобы и Тайная экспедиция, про то он не слыхал.

– И что же теперь будет? – почти не шевеля белыми губами, спросил Алёшка.

– А шут его знает, – досадливо махнул я рукой. – Граф Иван Саввич тотчас дал мне казённых лошадей и послал в Старый Лог, разведать, правду ли Кузя сказал. Причём разведать как бы втайне, про Кузин извет не упоминать. Его, кстати, пока у нас в темнице оставили, целее будет. Что ж, я съездил. Вроде как и повод у меня есть… князь-то мой вызов на поединок до сих пор и не принял, и не отклонил. Надо бы выяснить, намерен ли он, как истинный дворянин, дать мне удовлетворение, или же он шельма. Только повидать князя мне не удалось, не пожелал он ко мне выходить. А с людьми дворовыми я поговорил, выспросил. Всё подтвердилось, что Кузя нам донёс.

Только вот хитёр князь. Он, оказалось, в тот же вечер за урядником послал… дескать, беда у нас стряслась с дворовой девкой одной… послали её на псарню, псаря Акимку к барину кликнуть, а она по бабьему своему любопытству заглянула в пристройку, где медведи содержатся. А там по ротозейству псарей дверка была не заперта… в общем, жизнью поплатилась за любопытство. Виноваты вроде как нерадивые псари, князь пообещал уряднику высечь их отменно. Коротко говоря, не преступление, а несчастный случай. И псари то подтвердили. Урядник объяснение сие записал, да и укатил. С четвертью можжевеловой водки и запечённым гусём, от княжеских щедрот ему пожалованными.

– Ну а вы? – строго и даже как-то властно спросил Алёшка. – Вы, Экспедиция? Вы-то его, душегуба, покараете?

– Ох, Алёшка-Алёшка. – Я подошёл к нему, обнял за плечи. – И рад бы обнадёжить, да честно скажу: не знаю. Граф Иван Саввич исполнен гнева и решимости укротить злодея, но он же и говорит: как Бог даст. У князя Модеста огромные связи в столице, к нему государыня благоволит, с ним в дружбе сам Степан Иванович Шешковский, глава Тайной экспедиции. Рапорт граф наш, конечно же, подаст, а вот заводить ли дело, решать будут в Петербурге. Нет у нас тут, в Твери, таких полномочий, чтобы самим над князем следствие устраивать. Потому будем надеяться на Божью справедливость.

Вот так. Ни в коем случае не пережать, не поторопиться. То, что должно созреть в мальчике, пускай зреет без лишней спешки.

– Когда хоронить-то её будут? – глухо спросил тот.

– Завтра третий день получается, стало быть, завтра её и похоронят там, в Старом Логу, на деревенском кладбище.

– Отпустите?

– Вместе поедем, – заявил я. – Нечего тебе сорок вёрст ноги топтать. Заодно, может, сумею с князем переведаться. Теперь мой счёт к нему многократно вырос.

Это произнёс я совершенно искренне, лицедейства никакого не потребовалось. Жаль, конечно, что не могу я тронуть его светлость как следует. «Нецелесообразно, – пояснил дядюшка. – Пока нецелесообразно».

Знать бы ещё, каковы у дядюшки цели.

Глава 16

Солнце напоминало огромное багровое яблоко, снизу надкушенное зубцами чёрных ёлок. А вверху над ним расплескался всеми красками закат. Я вновь подумал, что можно сравнить его с цветком чьей-нибудь души. Тревога, ярость, затаённая тоска, страх и надежда. Причём, судя по плавным переходам тонов, цветок этот не Иной, а очень даже человеческий.

– Ну что, барин, пора? – напомнил Алёшка. Я так и не смог отучить его от подобного обращения, а ведь очень скоро ему оно уже не понадобится. Неловко может выйти.

– Обожди, пускай стемнеет как следует, – охладил я его порыв. – Темнота – наше время. До княжьей усадьбы идти отсюда не более часа, а закат ещё долго светить будет. Лето ж ещё как следует не началось.

– Троица завтра, – задумчиво вздохнул Алёшка. – А после такого дела и в храм-то Божий не войти… страшное же дело…

– Испугался? – придал я своему голосу побольше весёлой злости. – Или пожалел нелюдя? Так я же не тяну, не хочешь, не ходи. Останься с конями, им поспокойнее будет. Вдруг чего…

По правде сказать, ничего лошадкам нашим не грозило, потому что я наложил на них сильное охранное заклятье. Сегодня можно было не жалеть магии. Сегодня самый главный день, итог всех долгих моих приготовлений. И вот мы на поляне, вокруг – мрачный еловый лес, куда никто из крестьян не попрётся, для грибов ещё не пора. Едва сумели провести коней по узкой, перечёркнутой узловатыми корнями тропинке.

– Нет, барин, – твёрдо заявил Алёшка. – Что решено, то и будет. Вместе пойдём. И злодея я сам… вы поперёк не суйтесь, ладно?

Можно ли было ещё месяц назад представить, что способен он говорить с господином своим в таком тоне? Я даже порадовался в душе, что воспитание моё дало столь полезные плоды. Сложная мне досталась задача, но я же с нею справился! Ну, почти. Вот ночью можно уже будет радоваться по-настоящему, с шампанским… впрочем, раньше утра всё равно никакого шампанского не достать, будь ты даже Великим магом.

– Хорошо, Алёша, как условились, – согласился я. – Уверен, что рука не дрогнет? Стрелять-то ты всего месяц как начал учиться. Навык ещё не наработался.

– Ничего, барин, справлюсь. Тут же не монету вышибать со ста шагов, тут всё рядом.

– А если осечка? – коварным тоном поинтересовался я.

– На тот случай вот, – Алёшка погладил рукоятку маленького топорика, подвешенного у него под мышкой в нарочито сделанной петле. Выхватить можно мгновенно – не зря же неделю он упражнялся. Кинжал, мною предложенный, сразу отверг, сказал, топором сподручнее. Я, правда, немного сомневался – одно дело курице голову отрубить, а другое с человеком управиться, но вслух ничего не высказывал. И впрямь, какая разница? Будь у него топор, шпага, турецкий ятаган – всё одно выйдет.

– Тогда снова напоминаю, как действуем…

– Сто раз уже ведь говорено, – поморщился Алёшка.

– А сейчас будет сто первый, – добавил я в голос жёсткости. – Ты меня слушай, я человек военный и на опыте знаю, что от повторения худа не будет. Итак, на выходе из леса разделяемся и в княжеский дом входим разными путями. Ты – через погреба, оттуда на кухню, а дальше уже как я тебе на бумаге расчертил. Я – через окно одной из гостевых комнат на первом этаже, сейчас они пустуют. Ключи-то при тебе?

– Что ж я, совсем дурной, барин? – похлопал Алёшка по карману чёрных штанов из плотной саржи. – А где вы такие добыли-то?

На связке, что я дал ему, болтались три хитро скрученные стальные проволочки. Алёшка думал, что это воровские отмычки – и хорошо, что думал именно так. На деле же был это простенький артефакт «Сезам» – простенький, но редко изготовляемый, потому что не особо и нужный. Иному он без надобности, Иной откроет любые человеческие замки обычным заклятьем Отмыкания… и лишь когда требовалось использовать помощника-человека, тогда на скорую руку брали проволоку, гнули её так, чтобы выглядело убедительнее, заряжали вытянутой из Сумрака силой.

– Забыл, что ли, где служу? – улыбнулся я. – Тайная экспедиция на то и тайная, что знает, как пролезть туда, где дали бы ей от ворот поворот.

И уж тем более не следовало Алёшке знать, что третья проволочка, самая тоненькая, предназначалась вовсе не для отпирания замков. Это тоже был простой артефакт, по действию такой же, как и обычный наш Круг Невнимания.

– А что, ежели князь Модест Яковлевич не одни у себя в покоях будут? – обеспокоился вдруг Алёшка. – Как это мы с вами не дотумкали, что он же с этой своей Лидией Карповной может это… возлежать, в общем.

– Кто не дотумкал, а кто и дотумкал, – наставительно поднял я палец. – Лидия Карповна, как я разведал, второй день мается животом, на горшок каждый час ходит. Отравилась, видно. Не способна она сейчас к постельным утехам. Да и девок-наложниц можешь не опасаться… толковал я третьего дня с доктором Огурцовым, который князя пользует. Вызвали мы с графом Сухоруковым его в Контору, поговорили… допрос, как ты знаешь, снимать нам по сему делу запретили, но просто поговорить-то, без записи, кто ж помешает?

– А при чём тут доктор? – непонимающе уставился на меня Алёшка. Всё-таки кое в чем он дитя дитём, не просекает с ходу такие вещи.

А вот что ничего наша Контора с князем поделать не может, это ему подробно разъяснять не пришлось, это он сразу усвоил. «Видишь, как оно обернулось, – в нужное время огорчил я его. – Ответ пришёл из столицы на рапорт графа Ивана Саввича по делу князя Корсунова. Из самых высших инстанций, выше не бывает. Велено нам козни против честного подданного ея величества отнюдь не строить, ибо обвинения наши токмо нашу же дурость и обличают, а надлежит нам заниматься прямым делом своим, выявлять злоумышления и хулы в адрес высших властей. Как я того и боялся, Алёшка. У князя высокие покровители… и ежели Иван Саввич упорствовать станет, то запросто должности лишится… и хорошо, если не вместе с головой».