Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях - Герман Садулаев

Есть ещё в деловой жизни такой необычный участник, как государство, представленное контролирующими и взымающими подати учреждениями. С ними тоже часто приходится разговаривать. Оно тоже хороводит. Почти как банки, на заслуженном серебряном пьедестале. Банки – на золотом. Хотя и кажется, что государство сгибает банки, но те, кто в курсе, знают: каждый отзыв лицензии и банкротство банка делает владельца банка богаче на полную сумму официального отрицательного баланса.

Через несколько месяцев после начала активной работы «Ганеши» Ивану Борисовичу позвонили из таможни. Милый женский голос уведомил Ауслендера, что в отношении компании заведено административное дело и что он вызывается на разбирательство. В назначенную дату Ауслендер собрал всё, что под руку попало, в жёлтый портфель, подаренный Викторией на день рождения, и приехал в управление.

Преодолев суровую пропускную систему, Ауслендер поднялся на нужный этаж и стал ждать назначенного времени. Инспектор чуть припозднилась. Пройдя мимо Ивана Борисовича, она качнула бёдрами, туго упакованными в форменную узкую юбку, и пригласила в свой кабинет. Они остались одни. Инспектор надела очки и сразу стала выглядеть очень серьёзной. Даже поза была агрессивной, но в то же самое время чувственной. Иван Борисович подумал, что это всё ему что-то напоминает.

Будучи немного смущён своими неясными ощущениями и потому растерян, несобран, Иван Борисович сначала оправдывался вяло и невпопад. Но проснулся, когда инспектор швырнула на стол инвойсы:

– Перестаньте, Иван Борисович, притворяться белоснежным пушистым зайчиком, которого терзает волчица. Ваши инвойсы имеют явные следы фальсификации. Я могла бы назначить трасологическую экспертизу. Но мне и без экспертизы ясно, что все нужные документы якобы от поставщиков из Индии и прочие вы печатаете сами в своём офисе и даже на одном принтере. А печати вам вырезали в мастерской из ближайшей подворотни. И не надо строить из себя невинную гимназистку.

Ауслендер разозлился потому, что он именно так себя и ощущал – пушистым зайчиком, которого терзает волчица. И с некоторым интересом сознавал, что ему это нравится – быть терзаемым. И он, пожалуй, не хотел бы сам терзать. А хотел бы, чтобы инспектор продолжила говорить с ним строго. Но при этом сняла бы узкую форменную юбку. И пиджак, или китель, или как там оно у них называется? И блузку, под которой угадываются хорошие груди, если это только не бюстгальтер пуш-ап, хотя если и пуш-ап, пусть, бюстгальтер снимать не надо. И очки.

Девушка подошла к Ивану Борисовичу совсем близко и зачем-то прислонила к его плечу своё бедро так, что Иван Борисович почувствовал, какое оно горячее. А инспектор положила перед ним протокол и сказала:

– Подписывайте.

Иван Борисович отодвинул листок протокола. Встал. Положил руку на талию сотрудницы таможни, вернее чуть ниже талии, словно чтобы вежливо её отстранить, но задержал ладонь дольше, чем было нужно, поднял свой портфель, поставил на стол, открыл, достал несколько бумажек и положил их рядом с документами, которые демонстрировала инспектор.

– Да, красавица. Вы правы. Наши инвойсы подделаны. А знаете почему и зачем? Всё вы знаете, не можете не знать. Вот, смотрите – оригинальные инвойсы индийцев. Обратите внимание на цены. Цены – меньше, чем в наших инвойсах. Меньше, а не больше. Вы полагаете, что мы занижаем инвойсы, чтобы платить меньше денег при оформлении. А мы завышаем инвойсы. И потому печатаем их сами. Мы печатаем инвойсы с более высокими ценами, чем реальные цены наших поставщиков, и платим при оформлении больше денег. Почему? Потому что у вас есть эти показатели, «профиль риска», и если мы предоставим настоящие инвойсы, то вы скажете, что у нас слишком низкая цена, что, по вашим данным, она должна быть выше, вы назначите столько досмотров и проверок, что за хранение контейнера в порту мы заплатим вдвое больше, чем сэкономили бы на таможенных платежах. Поэтому мы подделываем инвойсы, ставим ту цену, которая вам угодна. Но это ещё не всё. Потому что вам может не понравиться код товарной номенклатуры! Как на этот раз. И тогда даже наш тщательно нарисованный специально для вас инвойс не помогает. Что же нам делать, белым пушистым зайчикам, когда наша единственная, но неоспоримая вина в том, что волчица хочет кушать?

Инспектор отошла и села за свой стол. Она как-то сникла и сказала немного печально:

– Я не волчица. Я на службе.

И начала бессмысленно перебирать бумаги.

Ивану Борисовичу вдруг стало жаль инспектора. Захотелось обнять её. Погладить по голове. Поцеловать в ярко накрашенные зовущие губы. Ауслендер нашёл протокол, подписал и положил на стол инспектору. Она протянула руку за протоколом. Иван Борисович накрыл её руку своей ладонью и слегка сжал, и почувствовал токи, те самые, которые ни с какими другими нельзя перепутать и которые, как ему казалось, он уже забыл и никогда не будет иметь возможности вспомнить. Инспектор облизала язычком свои внезапно пересохшие губы и слабо потянула руку к себе. Иван Борисович поднял её ладонь к своим губам, поцеловал галантно, но в последнюю секунду лизнул инспекторскую кожу. А ещё совсем расшалился и, отпуская руку, прикусил мизинчик. Девушка стала не пунцовой, как можно было бы предположить, но бледной. Однако провожала Ивана Борисовича к двери томным и благодарным взглядом.

– До свидания. Если что, у вас есть мой номер телефона, – сказал Ауслендер.

– До свидания, – сказала инспектор как эхо, – у вас тоже.

Ивану Борисовичу очень недоставало друга, такого как Асланян. Ауслендер подумал, что он бы смог рассказать всё об этом происшествии Рюрику Иосифовичу. Но с Рюриком Иосифовичем они были как будто в ссоре. Теперь другом и наперсником Ивана Борисовича был Михаил Константинович. Ауслендер часто разговаривал с Жилиным о работе и обо всём. Ауслендеру нужен был понимающий друг и собеседник. Но вот о таком, об этом, Жилину не расскажешь, подумал Ауслендер. Асланяну можно было бы рассказать, а Жилину – нет. Жилин – он же ангел. Его смутит. И всем будет неловко. А Рюрик Иосифович – он бы мог бы забавно всё объяснить. Но Асланян остался в другом мире, в прежней жизни. В мире университета, профессоров, студентов, лекций, монографий, книжной пыли и библиотечных зелёных ламп. А в новом мире Асланяна не было. Зато был Жилин, ангел, и была инспектор, печальная демоница, и много другого, сочного, интересного. И как жаль, что любой мир неурочно приходится покидать.

Лист V

Архангельск

Никто, конечно, никому и никуда не перезвонил. Больше Иван Борисович не видел инспектора. И вся эта история напомнила Ивану Борисовичу его страсть к стоматологине, такую же пустую, бесплодную. Но теперь она, страсть, даже не была собой, а только отсветом, воспоминанием. Всё угасло, и запретные фантазии угасли. Осталась семейная жизнь, да. Но сколько её осталось, той жизни? Недолгая оттепель в отношениях между супругами, случившаяся в канун выборов, прошла и уступила место новой суровой зиме. Виктория была спокойна и холодна. Однажды Ауслендера кто-то сфотографировал – кто-то из знакомых на каком-то общем мероприятии вроде юбилея. И выложил фотографию на свою страницу в социальной сети. И Ауслендеру отправил ссылку. И Ауслендер увидел. Он не поверил, немедленно встал и подошёл к зеркалу. Зеркало подтвердило: да, теперь он выглядел именно так. Глаза округлились и выпучились, нос размазался по анфасу, подбородок спрятался в складках, шея провисла. Всегда рыхлое тело теперь ещё и как-то уменьшилось в высоту, искривилось в разные стороны, словно зеркало было не обычное, а кривое из комнаты смеха. Но Ауслендеру было не до смеха. Впрочем, и плакать он не стал, просто принял во внимание. И объяснил для себя, почему Виктория так спокойна с ним и немного холодна. Как-то иначе относиться вот к этому телу было бы несколько странно. А дело именно в теле, потому что как к личности, как к душе и бла-бла-бла может относиться к человеку кто угодно, не обязательно жена. От жены и от матери мы ожидаем любви именно к телу, к бренному нашему, временному, несовершенному, болящему телу ждём любви. И говорят, что мать любит любое тело своего ребёнка, но жена – не обязательно. Она не обязана любить любое. Тело, чтобы быть любимым, должно обладать хотя бы некоторым минимумом приемлемых характеристик. И что же должен теперь делать человек? Должен ли человек записаться в фитнес-клуб, сесть на диету, прибегнуть к услугам эстетической медицины? Нет, усмехнулся про себя Ауслендер. Ничего человек никому не должен. Просто время приходит, время проходит. Однажды человек должен вернуться назад, в Архангельск. Привязался к Ауслендеру припев песенки. И он часто думал, вне всякой связи с чем бы то ни было: что же это за город такой – Архангельск? Почему я никогда там не был? Город архангелов. В Америке есть Лос-Анджелес, это по-испански «ангелы», город ангелов. А у нас чин повыше – у нас Архангельск! Архангелы ведь выше ангелов? Или нет? В Лос-Анджелесе никогда не был. Да и не очень хочется. А вот в Архангельске – в Архангельске стоило бы побывать.