Паутина зла - Александр Прозоров

— Если здесь не вышло жить подобру, то и нигде не выйдет, — сказал он. — Зачем же покидать источник мертвой воды? Я все искуснее становлюсь в чтении черных книг и знаю теперича, что рядом с ключом мертвой воды непременно должен быть и ключ с живой. Если найду его — такой силы чарами овладею, что на всех счастья хватит. Тогда люди простят нам все.

Эта мысль завладела чародеем. Перестал он заниматься хозяйством, дни и ночи проводил в поисках, а ежели и возвращался домой, то сразу запирался в подвале, постепенно от них ушли все работники — уж давно о том просили, встала лесопильня. Когда жена сказала Элокаю, что скоро им нечем будет кормить маленькую дочь, тот рассмеялся, спустился в подвал и вскоре принес волшебную скатерть. Стоило лишь загадать желаемое и скатерть развернуть, как любая снедь на ней появлялась. Догадалась жена, кто принес Элокаю скатерть-самобранку, заплакала, но ничего не сказала. Ведь видела она, что мужа не остановить.

Все дальше в леса уходил Элокай, уже добрался до Святогорова холма — ты, поди, знаешь его, Олег-ведун. Но никак не мог отыскать источник живой воды, а без нее, с одной только мертвой, не мог обеспечить такого достатка, чтобы вернуть расположение соседей. Они же теперича открыто собирались в доме старосты, затевая недоброе. И настал день, когда тесть Элокая, глядя в пол, дал свое согласие на черное дело.

Дождавшись вечера, когда вернулся Элокай домой, все жители Глинок собрались вместе, подступили к их дому и быстро заколотили все двери и окна. Напрасно билась изнутри о доски жена, напрасно кричала о ребенке. Принесли сена, и затрещал огонь. Никого не хотели жалеть соседи чародея — а ведь говорили, что делают доброе дело…

Сам чародей лишь расхохотался, когда понял, что происходит. Нельзя безнаказанно читать черные книги, разбирать руны колдовские. Уже иначе видел мир Элокай, уже не боялся снова и снова обращаться за пособлением к нечисти. Да и чего ему было бояться, коли он тварями ночными, а не они им повелевали?

Элокай спустился в подвал, к своим книгам. Он собирался позвать своих верных слуг, чтобы задули они огонь, а потом разорвали на куски обидчиков чародея. Но когда он открыл книги, то не увидел там рун! Ни строчки! Не знал несчастный, что бабки-ведуньи тоже не обходились без общения с нечистью.

Всякий раз, как обращался Элокай с повелениями к жировикам да криксам, вторгаясь в мир нежити, — всякий раз сердил он нечисть. Не любят они людей, не любят и подчиняться им. Ведуньи же, хоть и считали их все глупыми и старыми, прознали про то и научили духов зла, как отомстить. В тот вечер книги были украдены той же самой нежитью, что помогала прежде Элокаю. Ведуньи пособили им.

В пожаре погибли все. В самые последние минуты, когда уже рушилась кровля, в одном из окон появилась жена Элокая и сквозь зазоры в досках выбросила в толпу своего ребенка, обожженную девочку. Кинулись было люди помочь ребенку, но остановили их ведуньи.

— Вырастет девочка, будет нам мстить, она с Элокаем одной крови, — сказали старухи и швырнули ребенка обратно в огонь.

После этого пламя вспыхнуло еще ярче, а в гуле огня слышно было, как проклинает чародей на своем родном языке жителей Глинок. Возможно, что он не только накладывал проклятия, а говорил что-то еще, да никто этого не понял… Так погибла семья Элокая. Так и умер чародей, который оказался слишком добр, или слишком глуп, или и то и другое, — решай сам, ведун. Так кого же ты хочешь убить, если он уже убит?.. Однако история на том не кончается.

Сгорел дом, но остался подвал. На рассвете чары, с помощью которых ведуньи помогли нечисти украсть знание у Элокая, развеялись, и опять проявились колдовские руны в черных книгах. Руины дома никто разбирать не решился, долго еще камни почерневшие травой обрастали. Но дети, что на спор бегали к страшным развалинам, клялись, что слышали из подвала какой-то шум.

Ходили соседи к бабкам-ведуньям, однако те ни с кем не разговаривали, только между собой шептались. А потом в три дня и три ночи умерли — одна за другой. У первой раздулся живот во всю комнату, а когда лопнул, полезли оттуда жабы да ящерицы. У второй лопнули глаза и отсох язык, а потом отнялся и разум, тогда она пошла к реке и утопилась. Третья выбежала на улицу и принялась кататься в пыли, будто жарилась на сковородке, да так, что никто не мог ее унять. Когда же бабка умерла, то оказалась насквозь пропеченной, черной, точно уголь.

А потом… Потом выяснилось, что из Глинок невозможно уехать. Каждый, кто пытался это сделать, умирал. Люди сбились в кучу, как овцы, но и дома их настигала смерть — одного за другим, одного за другим… Все понимали, кто их наказывает, но не знали, что предпринять. Они не могли даже обратиться за помощью, ведь из деревни нельзя было уйти. Наконец в отчаянии мужчины кинулись к развалинам дома Элокая, разметали камни и спустились в подвал. О том, что они там увидели, никто из них не рассказал, потому как никто не вышел. Только крики слышали стоявшие наверху, а еще — детский плач. В ужасе бежали оставшиеся в живых домой.

Каждое утро находили мертвых. Обычно трупы были обезображены, будто несчастных долго мучили, но криков никто не слышал. Так, день за днем, и перестала существовать деревня Глинки, вся, кроме одного человека. Это я, та, кого уже давно зовут Старой Милой. Почему меня пощадили? Потому что та девочка, что невинно сгорела в огне, дочь Элокая, нуждалась в подруге. Я играла с ней тайком от родителей, а ночами плакала, потому что знала, мои папа и мама умрут. Но это справедливо, ведь и дочь чародея осталась без родителей. Конечно, я была ни в чем не виновата, но ведь и она тоже.

Мы обе выросли с тех пор. Я стала старой, а она — нет, таково последнее заклятие, произнесенное гибнущим Элокаем. Ты знаешь, такие заклятия имеют особенную силу… Конечно, ты знаешь, ты ведь ведун. Да и как может состариться та, кто не имеет тела? Сила ее множилась все эти годы, а может быть, и столетия — я не могу сказать точно, я все забыла. Вслед за Глинками погибли еще многие, очень многие деревни, к югу и к востоку от этих мест.

Теперича, как я слышала, люди думают, что на западе граница владений умруна-чародея, как вы его называете, простирается до самого тракта, до моста через какой-то ручей. В жизни не слыхивала подобной глупости! Хозяйка этих мест давно владеет всем, чем захочет. Мостики да ручьи ее не остановят, пусть над ними колдуют хоть все волхвы вместе взятые.

С людьми волшебница может сделать все, что пожелает. Захочет — обратит в кровопийцу или людоеда, заставит до смерти от клинка влачить участь ночной нежити. Захочет — заморочит любого, вокруг пальца обведет, пусть даже он привяжет ко лбу странный кусок серебра, как это сделал ты. Оно тебе не поможет, ведун, это серебро, не надейся. С ним-то, пожалуй, все в порядке, с этим заморским крестом. А вот с тобой — уже нет.

Но бывает, что маленькая чародейка кого-нибудь полюбит. Так случилось со Ставром. Такому она откроется, расскажет всю свою историю. И если человек не дурак, то увидит он, что нет правых и нет виноватых в моей сказке о ней. Есть обиженная девочка, чью семью убили без вины. Ставр пожалел ее и сам захотел ей служить.

И вот теперича Ставр умер… Он устал и давно просил хозяйку о достойной смерти. Но чародейка никак не могла разрешить ему уйти, хоть слышала обращенный к нему зов так же ясно, как слышал его Ставр. Дети боятся оставаться одни. Ведь из меня ныне плохая подруг, со мной даже поговорить толком нельзя, я все забываю. Ставру нельзя было умереть. Но вот пришла эта ночь, и он ответил на зов, ушел. Это значит, ведун, что чародейка нашла себе нового друга.

Сижу я, старая, гляжу на луну и думаю: как же его имя? Ты не знаешь, Олег?

Чародейка

— Знаешь, бабушка, что мне не понравилось в твоей сказке? — мрачно поинтересовался Олег.

— Что же, добрый человек? — поджала губы старуха.

— Что я не узнал, где находятся Глеб и его семья, которые, сдается мне, в жизни не слышали ни про Элокая, ни про его несчастную дочурку.

— Ах это! — всплеснула руками Старая Мила. — Забыла я, прости, Олег. Древняя я, все забываю, скоро забуду, как меня-то зовут. Ты знаешь, кстати, что когда человека зовут по-настоящему, один раз в жизни, то лишь тогда он и узнает свое настоящее имя?

Ведун, не скрывая зевоты, уставился на луну. Старуха, рассказывая свою неумелую сказку, нагнала на него порядочную скуку — скитаясь по миру, населенному коварной нежитью, Олег наслушался всякого. Стоит только приставить к горлу саблю, призвать к ответу за сотворенные злодеяния — как из этого горла тут же волшебным образом вылетает красивая сказка о невинно загубленной душе.

— Глеб, как и многие другие, добровольно служит чародейке уже давно, — сообщила Старая Мила, не дождавшись от ведуна ответа. — Все здесь хотели к ней на службу, наперебой… Но хозяйка выбирала лучших. Значит, и Глеб наконец удостоился чести.