Молдавский старец Паисий Величковский. Его жизнь, учение и влияние на православное монашество - Сергий (Четвериков)

Старец по целым дням был занят с братией, двери его кельи не закрывались иногда до 9 часов вечера. Одни уходили, другие приходили по делам духовным или хозяйственным. Одних он утешал, с другими радовался, но никогда не огорчали его неудачи хозяйственные — он скорбел только о бедах духовных. "Тридцать лет прожил я при нем, говорит его жизнеописатель, и не видел его скорбящим о материальных нуждах. Он только тогда сильно скорбел, когда видел нарушение заповедей Божиих". При своих постоянных заботах о братстве старец Паисий находил время и для своих любимых литературных занятий. Им он посвящал ночи. Запасшись на Афоне святоотеческими книгами на древне-греческом языке, старец по ним проверял и исправлял в Драгомирне славянские переводы. О своих книжных занятиях в это время он подробно рассказывает в письме к архимандриту Феодосию. "Когда мы поселились в святой обители Драгомирнской я стал всячески раздумывать о том, как бы мне приступить к исправлению славянских отеческих книг, а еще лучше к новому переводу святоотеческих писаний с древнегреческого языка, однако встретил немало препятствий к этому делу. Первое препятствие заключалось в том, что переводчик книг непременно должен быть вполне сведущим человеком, и не только в грамматике, правописании и в особенностях того и другого языка, но также и в более высоких науках, как то риторике и философии, да наконец и самого Богословия должен, так сказать, не перстом коснуться. Я же хотя и провел в юности моей четыре года в Киевских училищах, но научился там только отчасти грамматике латинского языка, дальнейшему же моему учению помешало желание монашества. Однако и те небольшие сведения, которые я приобрел в то время с течением лет были почти утрачены мною, так что я боялся и трепетал начать столь великое дело исправления или перевода святоотеческих книг с такими слабыми познаниями. Вторым препятствием было мое неискусство в орфографии, т. е. в правописании. Кто же будучи неискусным в правописании осмеливается писать священные книги, тот по моему мнению, хотя сердцем и верует в правду и устами исповедует во спасение, но рукою своею вследствие своего неискуства совершает хулу. Вот почему и я, будучи тогда еще неискусным в правописании, ужасался приступить к такому великому делу. Третье препятствие состояло в том, что у меня не было необходимых лексиконов. Переводить же книги без лексиконов — это все равно, что заниматься каким-либо ремеслом, не имея необходимых для того инструментов. Четвертым препятствием было то, что я знал тогда очень мало древнегреческих слов, настоящим же образом совсем не владел этим языком. Пятое препятствие заключалось в том, что язык древнегреческий превосходит все остальные языки вселенной мудростью, красотой, глубиной, обилием и богатством речений, так что и сами природные греки в совершенстве образованные, едва могут постигать глубину его. Как же я, будучи столь малосведущим, мог осмелиться приступить к делу исправления или перевода книг с такого премудрейшего языка? Шестым препятствием было то, что и наш преславный славянский язык, который, по моему мнению, превосходит многие языки своею красотою, глубиною и обилием речений и ближе всех подходит к древнегреческому языку, я знал также в недостаточной степени. Принимая во внимание все эти обстоятельства, а также и то, что я был слишком обременен бесчисленными духовными и телесными внутренними и внешними различными попечениями, я почти потерял надежду когда-нибудь начать привлекавшее меня дело. Но, видя в нашем братстве великий голод слова Божия, от которого совершенно изнемогали души братии вместе с моею собственной душой, и, возложив всю свою надежду на Господа умудряющего слепцов, я решился, полагаясь на молитвы братии, приступить, наконец, к этому делу с большою осторожностью. Сознавая, что начинаемое мною дело исправления и новый перевод святоотеческих книг я не в состоянии буду сразу же выполнить в таком совершенстве, чтобы мои исправления и переводы могли быть немедленно переданы в другие монастыри для переписывания или для напечатания, и что может оказаться нужда в их вторичном рассмотрении и исправлении, видя как в зеркале, что не однажды, а еще много раз по мере приобретения необходимых лексиконов и моего усовершенствования в познании как древне-греческого, так и славянского языка явится нужда снова внимательно пересмотреть исправленные книги и подвергнуть их новому исправлению или мне самому, если Бог продлит век, или по смерти моей другим искусным в этом деле братиям, я положил в душе своей твердое решение, чтобы мой труд как несовершенный во всех отношениях неисходно оставался в одном только нашем братстве до тех пор, пока при помощи Божией не исправится окончательно. Свою работу я начал следующим образом: в виду недостатка лексиконов, а также и моей неопытности, я принял за руководящую нить для себя перевод отеческих книг с древнегреческого языка на молдавский, сделанный нашими возлюбленными братиями иеромонахом Макарием и Даскалом Иларионом, людьми учеными и опытными в переводе книг. Часть же этого перевода была сделана братом Макарием еще на святой горе Афонской, а часть в Драгомирне, а также и отец Иларион трудился над своим переводом в нашем братстве. Приняв их перевод по всем соображениям за несомненно правильный, я начал, руководствуясь их переводом и, следя по древне-греческому подлиннику, исправлять славянские книги. Таким способом я исправил следующие святоотеческие книги: Исихия, Диадоха, Макария, вторую, Филофея, Нила о молитве, Фаласия, Григория Синаита, Симеона Нового Богослова Слово о внимании и молитве, Кассиана Римлянина — о восьми помыслах и другие, крепко держась, как слепец за тын, вышеупомянутого молдавского перевода, и таким образом закончил первое исправление названных книг. Спустя некоторое время, когда я понемногу стал приходить в лучшее познание своего дела, я заметил в моих первых исправлениях очень много ошибок. Тогда я вторично исправил некоторые из этих книг. Спустя еще немного времени, заметив в книгах новые погрешности, я в третий раз исправил. Впрочем, некоторые книги так и остались только при первом исправлении, потому что у меня не было времени исправить их вторично. Нужно, однако, сказать, что и исправленные мною книги далеки были от настоящего совершенства, так как и те самые древнегреческие книги, которые переписывались для нас на Афоне, оказались во многих местах не совсем правильными. Исправляя старые славянские книги и, не имея еще в своем распоряжении ни одного лексикона, я все-таки вновь перевел с тех же древнегреческих книг писания святых: Антония Великого, Исаия Отшельника и Петра Дамаскина, вторую книгу, но эти переводы вследствие моего тогдашнего неумения заключают в себе столько ошибок, что мне и подумать об этом страшно, исправить же их как следует при отсутствии правильных древне-греческих книг нет никакой возможности. Книгу святого Федора Студита, вследствие крайней нужды в ней, я тогда же перевел с обыкновенного греческого языка, не удостоившись даже и до настоящего времени увидеть ее на древнегреческом языке. Впрочем, и в этом моем переводе по указанным причинам имеется очень много ошибок. Книгу святого Исаака Сирина древнего славянского перевода я целый год исправлял, проверяя ее то по древне-греческому печатному тексту, то по молдавскому переводу. Но, к прискорбию моему вижу, что и эта книга далека от совершенства и что, если только Господь по своему милосердию продлит мне жизнь и даст мне, почти уже слепому необходимое зрение, мне придется снова потрудиться над ее исправлением".

В другом месте старец Паисий рассказывает еще следующие подробности своих исправлений славянского текста этой книги: "Когда я проживал в небольшом еще числе братии на Афоне, была у меня книга святого Исаака Сирина, часть которой я переписывал еще в юности моей в Киево-Печерской лавре, а докончил ее для меня по моей просьбе один ревнитель на Афоне. Книга эта и до сих пор находится у меня. Читая эту книгу на Афоне много раз и со вниманием, я во многих местах не мог находить в ней смысла… Я отмечал такие места особыми знаками на полях, надеясь со временем, найдя лучшую книгу, исправить их. Спустя некоторое время, я встретил одного иеромонаха, у которого оказалась книга святого Исаака, будто бы во всем сходная с болгарскою книгою, писанную более чем за четыреста лет до того, и сходную будто бы с греческою книгою. Поверив такому заявлению и желая исправить свою книгу, я выпросил у иеромонаха его книгу, шесть недель день и ночь исправлял по ней свою книгу, но оказалось, что неясные места в моей книге так и остались по-прежнему неясными, ибо они оказались и в данной мне книге написанными точно так же, как и в моей. Желание мое достать книгу святого Исаака на древне-греческом языке оставалось неисполненным и во время пребывания моего на Афоне и в первые года моего жительства в Драгомирне. По прошествии многих лет, когда я потерял уже почти всякую надежду приобрести эту книгу, всемогущий Бог своею благодатию побудил Иерусалимского патриарха Ефрема отпечатать эту книгу, и патриарх поручила это дело премудрейшему иеродидаскалу Никифору, впоследствии архиепископу Астраханскому, а тогда проживавшему в Царьграде. Узнав об этом, один брат из нашего общежития, бывший тогда в Царьграде, стал умолять и святейшего патриарха Ефрема и иеродидаскала Никифора, чтобы они, когда эта книга выйдет из печати благоволили прислать ее мне в Драгомирну. По благословению патриарха отец Никифор сообщил брату нашему, что "как только книга будет напечатана я немедленно пришлю ее вашему старцу в знак моей любви к нему". Все это было в 1768 году. Когда брат наш, возвратившись в обитель, рассказал об этом, душа моя наполнилась величайшею радостью и я с надеждою ждал исполнения обещания… В 1770 году в пост Рождества Христова иеродидаскал Никифор исполнил свое обещание и прислал мне бесценный дар, печатную элино-греческую книгу святого Исаака Сирина, которую я принял с невыразимою радостью и со слезами возблагодарив Бога, исполнившего мое давнишнее желание, немедленно же стал читать свою славянскую книгу, сличая ее до слова с печатною элино-греческою с целью произвести в славянской книге исправление тех мест, в которых не оказывалось грамматического смысла, но вовсе не с целью нового перевода книги. Ибо, тогда я не имел еще достаточных познаний в элино-греческом языке, а также и необходимых книг, И потому тогдашний мой труд никак не может быть назван переводом, но только некоторым исправлением славянской книги… Когда же элино-греческая книга святого Исаака была переведена на молдавский язык, тогда я, сравнив этот перевод с моею славянскою книгою, сделал в славянской и еще некоторые необходимые исправления. А так как славянская книга в некоторых частях оказалась более богатой словами, нежели греческая, и эти слова по моему соображению действительно принадлежали святому Исааку, то я их и не исключил из славянской книги, но только отметил. Весь этот мой труд исправления славянской книги святого Исаака начался в 1770 году и окончился в 1771 году".