Американский таблоид - Джеймс Эллрой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ленни заказал «Куантро». Отворилась передняя дверь. Вошел Тони-Шило Ианноне.
«Один из самых грозных подчиненных Джианканы» принялся целовать бармена в губы глубоким, «французским» поцелуем. Чикагский мафиози-убийца, подозреваемый в пытках и убийстве девяти человек, лизал и нежно покусывал барменское ухо.
У Литтела закружилась голова. У Литтела пересохло во рту. Пульс Литтела точно с цепи сорвался.
Тони/Ленни/Ленни/Тони: кто знает, кто из них ГОЛУБОЙ?
Тони увидел Ленни. Ленни увидел Тони. Ленни открыл заднюю дверь и бросился бежать.
Тони погнался за Ленни. Литтел так и застыл. Точно кто-то выкачал весь воздух из телефонной кабинки, и ему стало нечем дышать.
Он отворил дверь. Спотыкаясь, выбрался прочь. В лицо ему ударил январский холод.
За баром был небольшой проход. Услышав шум, он затаился за углом прилегающего здания.
Тони прижал Ленни к ближайшему сугробу. Ленни пинал его, отчаянно бился и кусался.
Тони достал два ножа с выкидными лезвиями. Литтел достал свой пистолет, сделал неловкий жест и уронил его. Он попытался закричать — и подавился собственным криком.
Ленни сшиб Тони — тот упал на колени. Тони попытался увернуться. Ленни откусил ему нос.
Литтел поскользнулся на льду и упал. Мягкий утрамбованный снег заглушил звук его падения. Между ним и дерущимися было метров пятнадцать — ни видеть, ни слышать его они не могли.
Тони попытался закричать. Ленни выплюнул его нос и принялся заталкивать ему в рот снег. Тони выронил ножи; Ленни подхватил их.
Видеть его они не могли. Он опустился на колени и пополз за своим оружием.
Тони вцепился руками в снег. Ленни принялся колоть его обеими руками — в глаза, в щеки, в горло.
Литтел все полз за пушкой.
Ленни побежал.
Тони умер, захлебнувшись кровавым снегом.
Из бара доносилась музыка — нежная баллада последнего танца.
Задняя дверь так больше и не открылась. Музыкальный автомат заглушил все…
Литтел дополз до Тони. Литтел обшарил труп: часы, бумажник, кольцо с ключами. Заляпанные отпечатками рукоятки ножей торчат из глубокого снега — позаботься об этом!
Он поднял их. Встал на ноги. И мчался по дорожке до тех пор, покуда хватило дыхания.
13.
(Майами, 3 января 1958 года)
Пит подъехал к конторе такси. Тут же на лобовое стекло его автомобиля плюхнулся плод манго.
На улице не было ни разрисованных «под тигра» машин, ни тигроворубашечных ублюдков. По тротуару расхаживали какие-то типы с плакатами, вооруженные корзинами переспелых фруктов.
Вчера Джимми позвонил ему в Эл-Эй. Он сказал:
— Забирай свои гребанные пять процентов. Прослушка Кеннеди провалилась, но ты все еще — мой должник. Мои кубинцы совсем от рук отбились с тех пор, как Кастро захватил власть. Езжай в Майами, блин, построй их, блин, там и забирай свои пять процентов…
Кто-то прокричал: «Viva Fidel!» Кто-то другой завопил: «Castro, el grande puto communisto!» Через два дома завязалась настоящая мусорная война — детишки принялись швырять друг в друга сочные красные гранаты.
Пит запер машину и вбежал в диспетчерскую. Там сидел какой-то тип, по виду — сущий деревенщина, и в одиночку управлял коммутатором.
Пит спросил:
— А Фуло где?
Деревенщина скорчил гримасу и фыркнул:
— Самое сложное в этой операции — то, что половина этих красавцев за Фиделя, а другая половина — сторонники Батисты. И как таких товарищей заставить выйти на работу, когда тут неподалеку начинается такая славная заварушка; так что я тут один как перст.
— Я спрашиваю: где Фуло?
— Сидеть на здешнем коммутаторе — та еще работа. Все тебе звонят и задают вопросы типа: «Что мне с собой взять?» Мне нравятся кубинцы, но я полагаю, что они иногда склонны к необдуманному насилию.
Тип был тощий, как щепка. У него был тягучий техасский выговор и самые плохие зубы на свете.
Пит защелкал суставами:
— Почему бы тебе просто не сказать мне, где Фуло?
— Фуло пошел искать приключений, и что-то мне подсказывает, что он взял с собой мачете. А ты — Пит Бондюран, а я — Чак Роджерс. Я — добрый друг Джимми и кое-кого из ребят мафии, и еще — убежденный противник мирового коммунизма.
От прямого попадания мусорной бомбы задрожало окно. Типы, размахивавшие плакатами на улице, приняли боевую стойку.
Зазвонил телефон. Роджерс принял звонок. Пит принялся отчищать рубашку от гранатовых зерен.
Роджерс снял наушники:
— Это был Фуло. Он сказал, что если «el jefe Большой Пит» уже здесь, то пусть подъедет к нему и кое с чем поможет. Адрес, по-моему, дом 917 по Нортвестерн 49-й, то есть три квартала налево, два — направо.
Пит поставил свой чемодан. Роджерс поинтересовался:
— Ну, и кто тебе больше импонирует — Батиста или Борода?
По указанному адресу обнаружился домишко, покрытый персикового цвета штукатуркой. Подъезд к дому загораживало такси из конторы «Тигр», у которого были спущены все четыре шины.
Пит пробрался мимо него и позвонил. Фуло приоткрыл дверь и убрал цепочку.
Пит просунулся внутрь. И сразу же увидел «погром»: два латиноса в остроконечных бумажных шапочках, какие одевают на вечеринках, muerto на полу в гостиной.
Фуло запер дверь.
— Мы тут отмечали, Педро. Они обозвали моего любимого Фиделя «настоящим марксистом», и я не стал терпеть этой гнусной клеветы.
Он убил обоих выстрелами в спину в упор. Выходные отверстия от пуль небольшого калибра — навести порядок тут было проще простого.
Пит буркнул:
— Давай займемся нашими друзьями.
Фуло раздробил зубы покойных в порошок. Пит сжег их пальцы на сковороде, чтобы невозможно было снять отпечатки.
Фуло выковырнул застрявшие в стене пули и смыл их в унитазе. Пит быстро подпалил пятна крови на полу — тест на спектрографе покажет отрицательный результат.
Фуло снял портьеры с окон гостиной и завернул в них тела. Кровь в выходных раневых отверстиях свернулась — ни одной капли не просочилось наружу.
Появился Чак Роджерс. Фуло сказал, что он — человек вполне компетентный и ему можно доверять. Они сунули убитых в багажник его машины.
Пит спросил:
— Кто ты?
Чак ответил:
— Я — геолог-нефтяник. А еще — лицензированный пилот и профессиональный антикоммунист.
— Так кто платит по счетам?
Чак ответил:
— Соединенные Штаты Америки.
Чак захотел поездить по городу. Пит с удовольствием согласился — Майами возбуждал его так же, как некогда Эл-Эй.
И они принялись кружить — Фуло сбросил тела на пустынном участке дамбы Бэл-Харбор. Пит беспрестанно курил и любовался пейзажем.
Ему нравились большие белые дома и необъятные белесые небеса — весь Майами был точно огромная свежевыбеленная простынь. Ему нравились расстояния между шикарными кварталами и трущобами. Нравились деловитые полицейские, патрулировавшие улицы — судя по виду, они здорово справлялись с буйными ниггерами.
Чак сказал:
— Вопрос об идеологических убеждениях Кастро пока остается открытым. В его недавних высказываниях можно найти и проамериканский и прокоммунистический смысл. Мои друзья из внешней разведки уже запланировали отыметь его в задницу, если он подастся в комми.
Они повернули обратно и вернулись на Флэглер. Базу такси охраняли вооруженные люди — сменившиеся с дежурства легавые — этакие вальяжные толстячки.
Чак помахал им:
— Джимми позаботился о здешних полицейских. Он здорово продвинул этот свой мифический профсоюз, и у половины работающих в этом секторе копов непыльная работка и приличный оклад.
Какой-то пацан пришлепнул к их ветровому стеклу листовку. Фуло перевел кое-какие слоганы — это оказались банальные коммунистические лозунги.
По машине застучали камни. Пит сказал:
— Оставаться здесь — сущее безумие. Поехали, спрячем где-нибудь Фуло.
Роджерс снимал комнату в пансионате, населенном сплошь латиносами. Все свободное пространство пола занимали всякие радиопричиндалы и листовки.
Фуло и Чак расслаблялись, потягивая пиво. Пит принялся просматривать заголовки листовок — неплохая смехотерапия:
«Союз Еврейских Еретических Республик!», «Фторирование: заговор Ватикана?», «Красные тучи сгущаются: каким будет твой ответ, патриот?», «Почему белая раса в меньшинстве: объясняет ученый», «Проамериканский контроль: ты за КРАСНЫХ или красно-бело-синих?»
Фуло сказал:
— Чак, нас тут слишком много.
Роджерс в это время возился с коротковолновым приемником. Откуда вдруг донеслись агитационные лозунги: еврейские банкиры, то, се…
Пит щелкнул парой выключателей. Агитация захлебнулась и стихла.
Чак улыбнулся:
