Княжна Тараканова - Игорь Курукин

Что же касается завещания самого Петра I, то это — уже самая настоящая фальшивка. Как известно, первый российский император скончался, так и не объявив свою волю ни письменно, ни устно. Не исключено, впрочем, что такой документ когда-то имелся. К концу 1723 года Пётр вроде бы решился остановить выбор на своей жене Екатерине. В ноябре был издан манифест о предстоявшей коронации Екатерины (по образцу «православных императоров греческих»), поскольку она «во многих воинских действах, отложа немочь женскую, волею с нами присутствовала и елико возможно вспомогала…». Едва ли Пётр заблуждался насчёт государственных способностей супруги; скорее, царь решил предоставить ей особый титул (независимо от брака) и преимущественное право на престол в расчёте на поддержку ближайшего окружения из числа новой знати.

Церемония коронации состоялась в Москве в мае 1724 года. К этим дням восходит записанное много позже свидетельство голштинского министра Бассевича о заявлении, сделанном Петром гостям некоего английского купца, «что он коронует Екатерину для того, чтобы дать ей право на управление государством». (Если верить голштинцу, этот факт, озвученный Феофаном Прокоповичем и канцлером Г. И. Головкиным, стал лишним аргументом в пользу Екатерины в январскую ночь 1725 года, когда решался вопрос о преемнике Петра. Сам Феофан, правда, утверждал, что такое желание царь высказал ещё до Персидского похода 1722–1723 годов{108}.) Французский же посол Кампредон сообщил своему двору: «Весьма и особенно примечательно то, что над царицей совершён был, против обыкновения, обряд помазания так, что этим она признана правительницей и государыней после смерти царя, своего супруга», — но он же докладывал и о «множестве недовольных», от которых можно ожидать «тайного заговора»{109}.

Однако удар был нанесён Петру с той стороны, откуда он, по-видимому, его не ожидал: 8 ноября 1724 года был арестован управляющий канцелярией Екатерины Виллим Моне, а уже 15-го он был казнён — по официальной версии, за злоупотребления и казнокрадство. Современники же считали, что главной причиной была предосудительная связь императрицы с красавцем камергером. Имя императрицы, естественно, не упоминалось на следствии; тем не менее Пётр повёз жену смотреть голову казнённого Монса. Разлад в семье имел и политические последствия. По данным австрийских дипломатов, Пётр велел опечатать драгоценности жены и запретил исполнять её приказания{110}. Согласно свидетельствам капитана Ф. Вильбуа и французского консула С. Виллардо, в это время он уничтожил заготовленный было акт о назначении её наследницей; позднее, в 1729 году, о том же писал датский посол Вестфален{111}. Царица откровенно боялась за своё будущее, хотя и пыталась, как сообщал саксонский посланник Иоганн Лефорт, вернуть расположение мужа и на коленях вымаливала у него прощение{112}. Однако никто из авторов, оставивших свидетельства о смерти императора, не упоминал о каком-либо письменном акте.

Наконец, третьей бумагой самозванки стало столь же мифическое завещание её «матери». «Елизавета Петровна, дщерь моя, будет мне наследовать и управлять с тою же неограниченною властию, с какою я управляла империею Всероссийскою», — гласила эта «духовная». Сочинена она была явно по образцу завещания Екатерины I и почему-то именовала «дочь» императрицы Петровной, хотя сама она своим родителем называла «гетмана казаков» Разумовского, хотя фаворитом Елизаветы был Алексей Григорьевич, а последним гетманом Запорожского войска (1750–1764) — его брат Кирилл. Остальной текст не слишком интересен: речь шла о регентстве (с правом на императорский титул!) голштинского герцога Петра[12] при малолетстве Елизаветы-младшей с обязанностью его воспитывать двоюродную сестру приличным образом; об обязательных отчётах всех гражданских и военных учреждений через каждые три года; о публичных аудиенциях юной государыни, которая получала право лично принимать прошения у подданных, назначать налоги и решать дела, даже изменяя при этом законы. «Всё это, — провозглашалось в документе, — рассматривается в совете дворян (Conseill des Nobles), которых назначит дочь моя Елизавета»; «министры и другие члены совета решают дела по большинству голосов, но не могут приводить их в исполнение до утверждения их императрицею Елизаветою Второй»{113}. Надо полагать, что сочинители этого текста не вполне представляли себе сущность самодержавного порядка управления, отнюдь не нуждавшегося в какой-либо санкции на подобные действия.

Документ запрещал иноземцам занимать в России министерские посты. Тут, очевидно, имел место отзвук елизаветинской пропаганды, которая оправдывала переворот, возведший её на престол, необходимостью борьбы с «немецким засильем». Далее предписывалось русскому народу «пребывать в мире с соседственными землями». Для его просвещения и воспитания предполагалось в каждом городе завести народные училища и, кроме того, две академии для воспитания сыновей гражданских и военных чиновников — авторы явно не знали о наличии чего-либо подобного в «варварской» России. «Завещание» рекомендовало развивать в полуазиатской стране торговлю и промышленность; учредить на свободных землях колонии-поселения из европейцев со свободой разных вероисповеданий; для несчастных сирот и подкидышей предлагалось построить приюты, снабжённые капиталами. Интересно, что последние пункты в каком-то смысле отражали планы Екатерины II в сфере экономики и социального «призрения»: пригласить колонистов и учредить Воспитательный дом{114}.

Конец «завещания» был посвящён претендентке на трон и гласил: «Я хочу, чтобы весь народ от наименьшего до наибольшего почтили последние изъявления нашей воли и в случае какого-нибудь происшествия приложили все старания и силы к поддержанию Елизаветы, моей единственной дочери и единственной наследницы русского царства». Очевидно, что автором этих текстов была не сама самозванка (она о России не знала ничего), а кто-то из её окружения, имевший некоторые представления о петербургском дворе и кое-каких конкретных мерах русского правительства.

В Дубровнике «наследница» российской короны своих планов не скрывала, тем более что Радзивилл и его свита относились к ней как к коронованной особе. Она не только объявила себя дочерью императрицы Елизаветы и Разумовского, но и уверяла, что у неё есть брат — дворянин Чоглоков, который «стоит во главе бунтовщиков в России под именем Петра III и известен по газетам под именем Пугачёва». «Этот брат заявил, что сражается лишь за её права, о чём и объявил в рассылаемых им прокламациях», — передавал новости в Париж французский консул в Дубровнике Дериво.