Нянь, или мужчину вызывали? - Холли Петерсон

Грейси посмотрела на съехавший галстук отца и мятую рубашку.

— А почему ты такой растрепанный?

Филип рассмеялся и стащил у нее кусочек филе в виде звездочки, а потом обмакнул его в кетчуп на ее пластмассовой тарелке с картинкой из мультфильма «Красавица и чудовище».

— Я усталый и растрепанный, потому что много работаю, чтобы покупать столько курицы и кетчупа, сколько тебе захочется.

Он устроился поудобнее, посадил Майкла к себе на колени, а Грейси с Дилаком по бокам и обнял их, прижав к себе.

— Я вас, ребятки, больше всех на свете люблю. Я по вас так соскучился. На самом деле я пришел домой, чтобы посидеть с вами за обедом. — Филип достал из заднего кармана брюк пейджер и просмотрел сообщения над головой у Грейси, умело прокручивая экран одной рукой.

Я услышала, как тихо закрылась дверь в игровую комнату, и порадовалась, что Питер все понял. Дилан вскочил, чтобы показать отцу свои новые магнитные шахматы. Когда Филип брался учить детей чему-то вроде шахмат, у него это прекрасно получалось. Жаль только, что он не мог или не хотел уделять им больше внимания.

— Ты со мной поиграешь после обеда? — спросил Дилан. — Я новые ходы теперь знаю.

— Может быть, не могу обещать. Мне надо кое-что проверить. — И Филип снова принялся прокручивать сообщения на пейджере.

Филип не всегда отвлекался на работу или сходил с ума из-за запонок, но, если признаться, у меня и раньше были опасения насчет него, просто я решила не обращать на это внимания, когда влюбилась.

Мы встретились в Мемфисе во время совместной деловой поездки. Был 1992 год: революции в Восточной Европе, бунт в Лос-Анджелесе после того, как полицейские избили чернокожего Родни Кинга, а вице-президент Дэн. Куэйл только что прославился, неправильно написав слово «картошка» на школьной доске. Мне было двадцать два, и я только начала учиться на аналитика в «Смит Барни», устроившись после колледжа работать на Уолл-стрит в нелепой попытке порадовать отца-бухгалтера. Я увлекалась политикой со школы и успела поработать летом в Миннесоте как на республиканских, так и на демократических мероприятиях. И тогда, и сейчас я считала себя политической центристкой, так что намеренно работала на обе стороны. На самом деле мне больше всего хотелось работать в Нью-Йорке в какой-нибудь политической организации, может быть, на мэра. Но пока я старалась справиться с работой в нью-йоркском банке, набиравшем сотрудников из выпускников Джорджтауна.

Мы с Филипом работали над одним и тем же первоначальным публичным предложением, касавшимся большой компании-распространителя в Мемфисе, но до завершения сделки группе банкиров и юристов требовалось прилететь на место и проявить должное усердие.

Я, мелкая сошка, всю поездку сидела до ночи над расчетами. Филип тогда был многообещающим младшим партнером в большой фирме. Он сопровождал в Мемфис трех партнеров старше себя по должности. На встрече нас было восемь человек — все, кроме меня, мужчины. На второе утро, когда мы уже погрузились в экселевские таблицы, Филип ворвался в комнату со стопкой докладов в руках.

Не извинившись, не попросив разрешения, прервать нас, он резко заявил: «Вы тут все напутали. Я всю ночь возился с докладами, так что послушайте внимательно, что я вам скажу». Потом он начал объяснять, что мы напутали с анализом и вообще зря потратили время. Тот факт, что в этом направлении нас вел его начальник, его не смутил. Все это могло бы показаться неуместным, но Филипом, руководило искреннее чувство собственной правоты. Его напор очаровал меня. Тогда мне не хватило опыта понять, что уверенность его вызвана ощущением того, что весь мир ему чем-то обязан.

Пока он стоял и тряс докладами, я разглядывала его темные волосы, чуть прикрывавшие уши и воротник рубашки. Костюм, был сшит прекрасно, манжеты аккуратно лежали на запястьях. Занудные банкиры и юристы никогда не носили таких минных стрижек. Они хотели выглядеть как можно более профессионально в глазах своих корпоративных клиентов; этот же парень явно ни перед кем не приседал. Он был стройный и длинноногий, ростом выше ста восьмидесяти сантиметров. Я обратила внимание на то, какие у него мускулистые ноги, пока он шел вокруг стола, раскидывая папки перед каждым из нас.

Он посмотрел на моего начальника, Кевина Креймера, и сказал: «Значит, так: меняем направление. Работать, теперь будем вот как. Если вы посмотрите на проспект…» Я, помнится, подумала, что он может оказаться из тех парней, у которых даже есть еда в холодильнике. Меня очаровали его большие голубые глаза и резко очерченные скулы. Филип напомнил мне длинноволосых старшеклассников в обрезанных джинсах, игравших в «летающую тарелку» на главном газоне моей школы в Миннеаполисе. Светлые волосы на их обнаженных торсах блестели от пота, когда они прыгали, чтобы поймать тарелку.

В третий и последний вечер мы работали до полуночи, и он предложил нам четверым пойти выпить в бар старейшего в Мемфисе отеля «Пибоди». Филип сидел рядом со мной на кушетке, практически не обращая на меня внимания, и разговаривал с моими шефами, Кевином и Дональдом, через стол. В обшитом дубовыми панелями зале было темно, в ярких вазах на каждом столе мерцали свечи, Могучий бармен в рубашке под смокинг с расстегнутым воротником разговаривал с местным жителем в черной ковбойской шляпе.

Филип немного пугал меня, но я была совершенно очарована его блеском. Делить его с моими скучными покровительственными шефами-банкирами было совсем неинтересно. Кевину и Дональду было наплевать на все, кроме зарабатывания денег.

Кевин увидел Росса Перо, который мелькал на канале Си-эн-эн по телевизору, расположенному высоко на стене, и воскликнул:

— Нет, вы только посмотрите на этого типа! И это США! Он пытается ввести у нас трех партийную систему? Что за чушь!

Я надеялась, что у меня на лице не отразится презрение, которое я испытывала к его наивным политическим наблюдениям.

— Три партии на выборах — это не так уж необычно.

— Ну как же, — сказал Кевин, широко распахнув глаза, таким тоном, будто разговаривал с маленьким ребенком. Он сложил ладони вместе и положил их на стол. — У нас в стране две партии. Вот тут — демократы. — Он переложил руки на другую сторону стола. — А вот тут республиканцы. Две партии, понимаешь?

— Да, Кевин, это я понимаю. А вы слышали когда-нибудь про такую штуку, как партия Синего Лося?

— Не слышал, конечно.

— Синего кого?

— Да так, мелочь. Всего лишь партия Тедди Рузвельта, — ответила я, разгрызая кубик льда.

— Ну, хорошо, мисс умная штучка, один раз такое случилось, но в целом я все равно прав. — Он буркнул что-то себе под нос взял горсть кешью и принялся катать их на ладони, будто игральные кости.