Женщины да Винчи - Анна Берсенева

– Очень мне надо об этом думать! – фыркнула Белка.

Неправда, конечно. Сейчас – да, ей не до этого, а раньше ведь она об этом думала, но так и не определила причину.

– Ты не могла этого не заметить. С твоей-то наблюдательностью, с твоим пониманием психологии… Я просто не решался на это.

– На что? – не поняла Белка.

– На сколько-нибудь прочные связи. При одной мысли, что она может об этом узнать… Елена, Елена, – объяснил он, заметив Белкин недоумевающий взгляд. – Она воспринимает меня как свою собственность.

– Все жены воспринимают мужей как свою собственность, – пожала плечами Белка. – Не понимаю, почему ты говоришь об этом таким трагическим тоном.

Она в самом деле этого не понимала. Ну да, она никакого мужчину как свою собственность воспринимать не хотела и еще менее хотела, чтобы какой бы то ни было мужчина как собственность воспринимал ее, потому и замуж не собиралась. Но то она, а все другие женщины, во всяком случае замужние, относятся к своим мужьям ровно так – как к законной собственности. Это что, великая новость для него?

– У нее даже не ревность, – сказал Кирилл. – Будь ревность, я бы понял. Но у нее другое… Она так привыкла с детства, так воспитана, понимаешь? Что хочу, то мое. Кто попытается возражать, того стереть с лица Земли.

Белка вздрогнула при этих словах. Притихший было страх снова зашевелился у нее внутри.

– У них так принято, – сказал Кирилл. – Кто нас обидит, три дня не проживет.

– Да у кого «у них»? – воскликнула она.

– У этих… Я их даже людьми не могу назвать. По телевизору каждый вечер показывают, как они в Кремле суетятся. Посмотри ты на них – мертвые лица. Ничего живого в глазах!

Только теперь Белка наконец сообразила, о ком он говорит. То есть Ленкин папаша, выходит, какой-то высокий кремлевский чин?

– Он случайно не президент, тесть твой? – поинтересовалась она.

– Если судить по влиянию – иногда я думаю, он-то настоящий президент и есть. Во всяком случае, он и ему подобные. Коллективный президент.

Чем дольше он говорил, тем сильнее разрастался у нее внутри холодок страха.

Все относящееся к власти находилось в слепом пятне ее сознания. Все это не имело ни малейшего отношения к ее жизни. Даже когда политика сделалась модной и многие ее знакомые ходили простестовать на Болотную площадь, или куда они там еще ходили, Белка этому модному направлению не последовала. И правильно сделала – оно вскоре вышло из моды так же, как выходили из моды все подобные занятия. Как входили, точно так и выходили. Как в мультике про Винни-Пуха и ослика Иа – шарик входит, шарик выходит… То на роликах все катались, а то стали кататься на велосипедах, мода переменилась, ничего больше.

Впрочем, мода на политику с самого начала вызывала у Белки отторжение. И тоже вышло, что она оказалась права. Ну надо же быть полным идиотом, чтобы ходить на какие-то митинги, где людей бьют дубинками и ни за что бросают в тюрьму! То есть, может быть, кто-то желает посвятить всю свою жизнь тому, чтобы выяснять отношения с государством. Вот тот пусть и ходит. А она этого точно никогда не желала, у нее пожелание к государству всегда было только одно: чтобы оно не вмешивалось в ее жизнь. Оно и не вмешивалось – ему плевать было на какую-то Белку, оно ни в чем ей не помогало, ну и слава богу, и не надо ей от него никакой помощи, сама со своими проблемами справится.

И вдруг, вот сейчас, здесь, у холодного больничного подоконника, она поняла, что эта посторонняя махина не то что вмешалась в ее жизнь – что она, Белка, находится в точке ее пристального внимания и в полной ее власти. И раздавит ее эта махина, как хлебную крошку, и произойдет это не по ее, Белкиной, вине и даже не по какой-нибудь государственной необходимости, а лишь по воле вздорной бабы… Но как такое может быть?!

Это было сродни удару кулаком в лицо или железным прутом по руке. Белка хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова: губы онемели.

– Мы с ней в одном классе учились, – не дождавшись ее ответа, сказал Кирилл. – В Сибири, не здесь. У нее отец в обкоме работал, у меня родители вообще развелись. Но она в меня влюбилась. То есть это ей казалось, что она влюбилась, а на самом деле так… Как она умеет. Хочу – возьму. Родители с нее пылинки сдували, они бы ей, наверное, и так-то слова не сказали, а тут еще у нее со здоровьем что-то началось в выпускном классе, что-то по женской части, и врачи им осторожненько намекнули, мол, надо бы девочке половую жизнь начать, сразу выздоровеет… – Нелегко ему было об этом говорить. Как ни мало Белка думала сейчас о его чувствах, но даже она это поняла. Кадык у него судорожно дернулся. Он замолчал. Но потом все-таки продолжил: – Я для этой цели подходил – лучше некуда. Здоровый, непьющий, а главное, никого за мной, в любую минуту мне ногой под зад. Но я об этом тогда не думал, все меня устраивало. Поди плохо! Парни в этом возрасте каждые полчаса совокупляться готовы, только и смотрят, какая бы девка дала, а тут сама на шею вешается, в постель тянет. Она жениться потребовала – свадьбу ей хотелось, как я сейчас понимаю, фату, куклу на машине, ну, всем же девчонкам хочется…

– Мне не хочется, – перебила его Белка. – И никогда не хотелось.

Ей хотелось его перебить – хотелось, чтобы он на минуту вырвался из плена тех чувств, которые вели его рассказ. Она сама не заметила, как появилась у нее жалость к нему. В соединении со страхом это было невыносимо.

– Ты необычная. – Кирилл отдышался и быстро вытер лоб ладонью. – Я потому с тобой сразу… Ты меня поразила. Ты ведь это и сама заметила, я знаю. А она… Она даже не столько на моем жеребячестве возрастном сыграла, сколько на тщеславии. Как же – кто был ничем, тот станет всем, обкомовским зятем! Ну и стал… Потом времена вроде бы переменились, но именно вроде бы – папаша ее при полной силе остался, как и все его коллеги. Всего я тебе рассказывать не буду. Стыдно это, Белла, стыдно и противно вспоминать. Только лет в тридцать я очнулся. Выяснилось, что детей у нее быть не может. И не то чтобы я такой уж чадолюбивый был, но почему-то меня это уязвило. Я уже к тому времени и так-то с трудом ее характер выносил, а тут еще это… Давай, говорю, разведемся. Вот тут она мне все и высказала. Что мадам Брошкиной она быть не собирается и разлучит нас с ней поэтому, как в сказке, только смерть. Естественно, моя, потому что сама она умирать не намерена, могу даже не надеяться, а если я себе бабу заведу, то она ее уничтожит. Я, конечно, в эти ее выкрики не поверил, не такая уж я тряпка, как ты сейчас, наверное, думаешь.

Он посмотрел на Белку вопросительно. Она молчала. Ничего она сейчас не думала, только слушала эту дикую историю.