Мозаика Парсифаля - Роберт Ладлэм

— Обещайте ему все, что угодно... — повторил Огилви. — Как в самых паршивых рекламных объявлениях.

— Но доставьте его сюда, — закончил фразу Миллер. — И сделайте это как можно скорее. Уложите его в клинику, накачайте лекарствами, но выясните, где он запрятал свои защитные средства: «запечатанные конверты» и прочее.

— Полагаю, нет необходимости напоминать вам, — негромким голосом прервал Миллера Даусон, — Хейвелоку известно многое из того, что, став достоянием гласности, способно нанести нам огромный ущерб. С одной стороны это будет серьезным ударом по нашему престижу как в стране, так и за рубежом, а с другой — великолепным источником информации для Совета. Но даже не здесь таится главная опасность. Коды могут быть изменены, источники информации — агенты, группы — предупреждены... но мы не сможем переиграть те случаи, когда наши люди нарушали существующие договоры и грубейшим образом попирали законы страны своего пребывания.

— Не говоря уже о нашем пренебрежении к ограничениям, налагаемым на нас законами США, — добавил Стерн. — Я понимаю, что вы и их имели в виду, но хочу еще раз подчеркнуть всю опасность ситуации. Хейвелок знаком с этой кухней, ему не раз приходилось вести секретные переговоры об обмене захваченными агентами.

— Каждое наше действие оправдано, — резко бросил Огилви. — Если кому-то нужны доказательства, пусть обратится к тем сотням досье, где говорится о наших достижениях.

— И тем тысячам, где, увы, достижения трудно найти, — возразил юрист. — Кроме того, существует такая штука, как Конституция. Надень, вы понимаете, что я выступаю сейчас адвокатом дьявола?

— Чушь и дерьмо! — выпалил в ответ Огилви. — Пока мы получим решение суда или другую официальную санкцию, жена работающего на нас парня или его отец окажутся в Сибири в каком-нибудь ГУЛАГе. В противном случае, если мы возьмемся за дело без промедления, человек Хейвелока всегда сможет договориться с ними о каком-нибудь взаимоприемлемом решении, вроде обмена.

— То, о чем вы говорите, Ред, называется сумеречной пограничной областью, — разъяснил сочувственно Даусон. — Деятельность в этой области допускает даже убийства. Убийства всерьез оправданные. Но так или иначе, многие скажут, что наши достижения не оправдывают наших провалов.

— Даже один-единственный человек, перешедший на нашу сторону, оправдывает все, — жестко сказал Огилви. Взгляд его стал холоден, как лед. — Всего лишь одна семья, вызволенная из их лагеря, где бы он ни находился, перекрывает все издержки. Да и кого, собственно, наша деятельность может задевать? Горстку жалких, визгливых уродов с гипертрофированным эго, размахивающих своими политическими боевыми топорами? Они не стоят нашего внимания.

— Закон утверждает обратное. По Конституции они тоже заслуживают внимания.

— В таком случае срать я хотел на закон и давайте проделаем пару дыр в нашей Конституции. Мне до смерти хочется блевать при виде этих волосатых, горластых говнюков, готовых раздуть любое событие до невиданных размеров лишь для того, чтобы связать нас по рукам и ногам. Я видел тамошние лагеря, мистер юрист. Не только видел, но и сидел в них.

— Именно поэтому вы так много для нас значите, — поспешил вмешаться Стерн, не давая разгореться пламени спора. — Каждый из нас представляет ценность, если даже позволяет себе высказывания, которых лучше было бы избежать. Просто Даусон хотел сказать, что мы не можем допустить сенатского расследования или разбирательства со стороны наблюдательного совета Конгресса. Они свяжут нас по рукам и ногам куда эффективнее, чем толпа престарелых радикалов или команда любителей экологически чистых пищевых продуктов.

— С другой стороны, — сказал Даусон, сочувственно и понимающе глядя на Огилви, — в наших посольствах могут появиться представители полудюжины правительств и потребовать, чтобы мы немедленно прекратили некоторые операции. Ведь вам, Ред, пришлось участвовать в нескольких деликатных делах подобного рода, и вы не хотите, чтобы они совсем заглохли?

— Наш пациент способен добиться этого, — вмешался Миллер. — И, по всей вероятности, приведет свои угрозы в исполнение, если мы его вовремя не перехватим. Без медицинского вмешательства он будет и дальше галлюцинировать и все глубже погружаться в свои фантазии. Все глубже и все быстрее. Мания преследования у него достигнет своего апогея, и тогда он решит, что настало время задействовать все свои защитные механизмы и нанести ответный удар.

— В какой форме эти механизмы могут проявиться, Пол? — спросил Стерн.

— Есть несколько возможных вариантов, — ответил психиатр. — В самом крайнем случае он может вступить в контакт со знакомым ему сотрудником иностранной разведки и пообещать поставлять секретную информацию. Здесь, кстати, видимо, и лежат корни его фантазии о «встрече» с Ростовым. Он может начать писать письма, не забывая направить копию нам, или рассылать телеграммы — мы их без труда перехватим. В этих корреспонденциях будут намеки на его прошлую деятельность, а она, с нашей точки зрения, ни в коем случае не должна стать достоянием гласности. Во всех действиях он станет проявлять чрезвычайную осторожность, стремясь максимально обеспечить свою безопасность. Весь опыт, все реалии его прошлой жизни будут служить его фантазиям. Вы сказали, Дэниел, что он может стать опасным. Но он уже опасен.

— Пообещает поставлять... — произнес юрист, повторив слова Миллера. — Намекнет, что готов поделиться тайнами, не раскрывая их немедленно?

— Да, первоначально именно так. Он постарается нас заставить или вынудить шантажом заявить то, что желает услышать. А именно: Каррас жива, а против него был заговор с целью подтолкнуть уйти в отставку.

— Ни то, ни другое мы не сможем ему объяснить с достаточной убедительностью. У нас нет ни черта, что могло бы послужить доказательством, — сказал Огилви. — Во всяком случае, ничего такого, во что бы он поверил. Хейвелок оперативник. Любую нашу информацию он вначале процедит, затем разжует, чтобы выяснить ее подлинность, что надо проглотить, а остатки выплюнет в навозную кучу. Так что же мы ему скажем?

— Ничего не говорите! — ответил Миллер. — Пообещайте сказать. Делайте так, как сочтете нужным. Скажите, что информация слишком секретна, чтобы доверить ее курьеру, и чересчур опасна, чтобы выпустить ее за стены этой комнаты. Действуйте по его правилам, втягивайте в игру. Надо твердо запомнить одно — Хейвелок страстно желает — или, если хотите — нуждается в том, чтобы его фундаментальная галлюцинация получила подтверждение. Он видел на вокзале женщину, которой якобы нет в живых. Он верит в истинность виденного. Подтверждение можно получить только здесь, и это явится для Хейвелока непреодолимым искушением.

— Извините, начальник, — рыжеволосый оперативник поднял обе ладони, — он попросту на это не купится. Его... как вы там выразились... «реалии его прошлой жизни»? — отметут такой подход с порога. Ваше предложение так же реально, как находка чужого шифра в коробке купленных крекеров. В реальной жизни так не бывает. Он потребует с нашей стороны более сильных аргументов, более мощных.

— Мэттиас? — спокойно спросил Даусон.

— Да, это было бы оптимально, — согласился психиатр.

— Нет, — возразил Стерн. — Ни в коем случае до тех пор, пока у нас остаются иные возможности. Поговаривают, будто он знает об ухудшении своего состояния и поэтому пытается сохранить силы для переговоров по СОЛТ-3. Мы не вправе создавать ему дополнительные осложнения.

— Не исключено, что нам придется пойти на это, — стоял на своем Даусон.

— Может, да, а может, нет, — ответил Стерн и обратился к Огилви: — Ред, почему вы считаете, что мы должны предложить ему нечто совершенно конкретное?

— Это даст нам возможность подобраться к Хейвелоку поближе и захватить его.

— А нельзя выдавать информацию порциями? Чтобы каждая следующая была гораздо важнее предыдущей? Таким образом мы сможем вовлечь его в игру, как говорит Пол. Последнюю и самую важную часть сведений он сможет получить, лишь выйдя из подполья.

— Поиски клада? — рассмеялся Огилви.

— Он, собственно, только этим и занимается, — спокойно заметил Миллер.

— Мой ответ будет: «нет». — Рыжий агент подался чуть-чуть вперед и облокотился о стол. — Успех последовательных операций подобного типа зависит от достоверности сведений. Чем сильнее оперативный работник, тем достовернее должны быть сведения. Объект такого калибра, как Хейвелок, будет использовать подставных лиц, действовать через посредников. Он обернет весь процесс против нас, нашпиговав подставных лиц своей информацией и зарядив посредников вопросами, на которые те потребуют ответ на месте. Этим вовлечет вас в свою игру. Точные ответы ему не нужны, они чертовски усилят его подозрения. Поэтому наши сведения не должны расходиться с тем, что он, по выражению оперативных работников, «чует нутром». Такое чутье невозможно ни описать, ни научно проанализировать. Я назвал бы его внутренним ощущение достоверности. У нас не хватит надежных людей для организации целой серии последовательных действий. Малейшая оплошность в одном звене, и Хейвелок исчезнет со всеми своими игрушками.