Легат - Андрей Посняков

– Смотрите, осторожнее! – недовольно косясь на него, предупредил дядька Гремислав, старшой. – Тут под водой колья. От старых мостков остались.

Эвон, колья ему! Какие колья, когда тут такое веселье? Разнырялись, разохотились все, крик на всю реку стоял: купаться – это ведь не работать. Девки Ведогастовы со своего поля сзади подошли, встали за кусточками незаметненько, перешептывались, смеялись, стреляли глазками. Зарко оглянулся, заприметил среди прочих Заринку – уж и краса девица: стройненькая, длинная коса, а глаза… не глаза – звезды! А вдруг и вправду, как Брячислав-жрец сказал, все и сладится? Вот бы славно было в опустевший дом такую красу привести. Уж помоги, сестрица!

Дядька Гремислав смотрел-смотрел, да, плюнув, и сам разоблачился, нырнул. Вынырнул – глазами сверкает – эх, хорошо! Потом чуть в сторонку подался, понырял там, выдернул-таки кол, на берег выбросил – мало ли…

Тут и стемнело. Ну, не так, конечно, как осенью, но все же. За деревней, на старой поскотине, призывно мычали коровы, со всех сторон слышались веселые голоса и песни – возвращались с полей работнички. Дядька Гремислав махнул рукой – потянулись к деревне и отроки. Шли, переговаривались, узкой лесной тропою. Горшеня шагал последним, несколько раз в кусты убегал – животом занедужился, бедолага. А вот как незрелую-то калину лопать!

– Идите, идите! – махнул рукой Горшеня. – Не ждите, я и без вас доберусь… Ой, постой-ка, Доброгастушко.

– Чего тебе? – недовольно оглянулся Доброгаст.

– Сходил бы на мостки, я там серп свой оставил.

– Так сам и беги! – Доброгаст, несколько толстоватый, стриженный под горшок отрок, с самым презрительным видом принялся ковырять в носу.

– Ну, сбегай, Доброша, у меня-то живот схватило – боюсь, не добегу, – Горшеня взмолился, аж руки к груди приложил. – А я тебе за это три наконечника для стрел дам! Пусть костяных, тупых, но все-таки…

– На соболя?!

– Не, на соболя не дам… На белку!

– Иди ты со своей белкой…

– Ладно, ладно, Доброгаст, не горячись. На соболя так на соболя.

– Девять наконечников! Тогда еще подумаю.

– Три, Доброша, три. – Горшеня вдруг лукаво подмигнул парню. – И еще с тобой кой о чем сговоримся…

В деревню оба вернулись поздно. Усталый, с перевязанной левой ладонью Горшеня тащил на себе глухо стенавшего Дорброгаста. Вся грудь его тоже была обвязана разорванной на узкие полоски рубахой.

– Что такое, что? – встрепенулись сидевшие у околицы девки. – Никак и Доброшка тоже незрелых ягод объелся!

– Да нет, девы, – Горшеня махнул рукой. – На кол он наткнулся. Напоследок еще понырять решил.

– А я ведь говорил, говорил! – выскочил невесть откуда дядька Гремислав. – Говорил, опасайтесь кольев!

– Говорил, – жалобно простонал Доброгаст. – Да ведь ума-то не дали боги… у-у-у, больно…

Глава 8

Июль 236 г. Нордика

Визиты и размышления

В Риме воспитан я был…

Юний проснулся рано, еще до восхода солнца. Накинув тунику, вышел во внутренний дворик, уселся на резную скамейку у смородиновых кустов, протянув руку, бросил в рот горсть терпких черных ягод, уже вполне поспевших – июль выдался жарким. На востоке, за невидимой отсюда рекою, за холмами и дальним лесом, уже занималась заря, раскрашивая блекло-синее ночное небо золотисто-алой акварелью раннего утра. Выпала роса, и было немного прохладно, хотя день, судя по отсутствию облаков, ожидался ведренный, жаркий. Впрочем, как здесь частенько бывало, еще вполне мог налететь ветер, затянуть плотными облаками небо, притащить синие дождевые тучи – и прощай, солнышко, прощай, погожий летний денек. Ну, что будет, то и будет. Юний зябко поежился – скамейка была мокрой от росы, – однако так и продолжал сидеть. Любовался восходом, слушал первые песни утренних птиц, думал.

Не давали покоя проблемы. Во-первых, конечно, люди – нужно было как можно скорее привлечь поселенцев, вот хотя бы из племени Птицы. Как раз сегодня в Нордику прибудут их правители – старейшина, жрец, молодой военный вождь и – если не обманут – несколько юношей, направленных для обучения языку. На юношей этих легат возлагал большие надежды. Пусть учатся, пусть проникаются духом цивилизованности, пусть привыкнут к относительному комфорту, почувствуют красоту вещей и книг, пусть захотят жить здесь. Рысь верил – захотят, будет именно так. Пусть даже не получится сразу, с теми, кто придет сейчас, не беда, будут еще и другие. Главное – заложить основы, завязать отношения с местным населением, показать, что город им вовсе не враждебен. И в этом смысле, конечно, хорошо бы умерить аппетиты охотников за рабами.

Да, рабы – добрый товар, но только не сейчас. В Нордике пока что мало народу, а значит, мало умелых ремесленников, мало крестьян, мало охотников и рыболовов – всех тех, кто кормит, кто работает, кто производит хоть что-то. Вот кого много – так это легионеров. Правда, те тоже работать умеют, не только воевать, тем не менее труд вовсе не основное их занятие. Хотя без воинов точно не будет никакой жизни. Люди Волка – те, кто напал на соседнюю деревню, – сильно тревожили легата, впрочем, как и всех городских магистратов и военачальников. Когда же, когда вернется с подробным докладом Табиний и посланные ему вослед хавк Луминий Гавстальд с Вялишем-весянином?

Рысь очень надеялся на то, что все они смогут окончательно прояснить вопрос о нападавших. Много ли их, откуда, идут всем племенем или явились лишь небольшим отрядом? От ответов на эти вопросы зависела не только безопасность Нордики и прилегающей округи, но и судьба задуманной экспедиции на юг, за хлебом. Кстати, там же можно будет приобрести (или захватить, тут уж как повезет) рабов. Если племя Волка окажется слишком враждебным, если не удастся договориться, придется искать обходные пути или воевать. Народ Птицы что-то слышал о римлянах, наверняка и люди Волка знакомы с империей. Конечно же, знакомы, раз торгуют через понтийские города или Дакию, продают тот же хлеб, тех же рабов. Хорошо бы сделать так, чтобы племена, живущие, скажем, где-нибудь в верхнем течении Борисфена, привозили бы хлеб сюда, на север.

Ольховая река – широка и удобна для плавания крупных судов… Вот только пороги… Нужны знающие лоцманы. Нанять кого-нибудь из местных рыбаков? Нанять, конечно. Но для начала прояснить вопрос о возможности торговли хлебом. Не только для перепродажи в имперские провинции, но и для собственного потребления Нордики. Рыба – рыбой, дичь – дичью, но без зерна жизни не будет. А земля здесь родит плохо, местным племенам едва хватает для прокормления, потому и малочисленны они тут. Одни леса кругом да болота, редко встретишь где человека. Из жилья поблизости, пожалуй, одна Купава и мелкие поселочки других родов Птицы, да и те основаны пришельцами с благодатного юга, еще не вполне отказавшимися от своих прежних привычек – те же дома строили, как и у себя на родине, из плетня, обмазанного глиной. Плохое жилище для дождливой осени и морозной зимы. Кроме этого, как докладывала разведка, в лесах, по берегам местных нешироких речушек, там и сям были разбросаны мелкие – три-пять домов – деревушки веси. Их обитателей тоже надо было приохотить к поездкам в Нордику – пусть везут на торжище меха, рыбу, коровьи кожи, болотную руду.

И еще хорошо бы построить суда. Уже стучали топоры на небольшой, недавно появившейся верфи, заложили парочку не особо больших навис онерария – «круглых» купеческих судов для плавания в Колонию Агриппина. Еще можно, конечно, построить либурны – быстроходные военные суда для охраны купеческих караванов. Хотя, если подумать, зачем они нужны? Пара таких либурн вряд ли сильно поможет, если по пути нападут пираты с Руяна, а потому нечего и строить, лучше посадить побольше воинов на купеческие корабли.

– Господин, – отвлек Рысь от нахлынувших мыслей слуга, – прикажете подавать завтрак?

– Пожалуй. – Легат наклонил голову и, встав со скамьи, с удовольствием прошелся по саду.

За думами и не заметил, как выкатилось на чистый голубой небосклон солнце, окатило теплотой кусты и деревья, мазнуло золотой кистью по крышам. Звонко запели птицы, замельтешили над выкопанным в саду прудом разноцветные бабочки, деловито-пузатые шмели, синекрылые стрекозы.

Сразу после завтрака Юний проследовал в одну из базилик, где размещались городские магистратуры. Еще не успел дойти, как быстроногий посланник перехватил его на полпути.

– Явились варвары из деревни, – кратко доложил он. – Ждут у восточных ворот.

– Пропустить! – живо распорядился легат. – Где эдил, дуумвиры?

– Пошли встречать.

– Славно. Думаю, и я успею на встречу.

Юний прибавил шагу, благо идти-то здесь было всего ничего – восточные ворота располагались совсем рядом, за недостроенным зданием библиотеки и узенькой улочкой, на которой, по мысли легата, со временем должны были открыться книжные лавки. Там он и встретил гостей. Седую голову старейшины Тарха покрывала отороченная соболем шапка из красной узорчатой ткани, жрец Брячислав был без головного убора, зато с посохом, на верхушке которого красовался череп какого-то зверя. Рядом со старейшиной и жрецом, чуточку смущаясь, топтался молодой человек лет двадцати – двадцати двух на вид – высокий, сутулый, чернявый, с небольшой бородкой и быстрыми черными глазами. С покатых плеч его ниспадал довольно дорогой плащ, вытканный из тонкой шерсти и покрытый затейливыми узорами, на поясе – у единственного из всех прибывших – висел длинный меч в нарядных кожаных ножнах, украшенных серебром и яшмой. Меч был так себе – обычная галльская спата, но молодой человек, судя по всему, очень гордился своим оружием, без особой нужды держа на его рукояти левую руку. Позади этой троицы толпилось с десяток воинов, вернее, просто вооруженных рогатинами юнцов, а рядом с ними – трое парней помладше, босых, но в длинных нарядных рубахах из выбеленного солнцем холста. Рубахи были подпоясаны щегольскими красными кушаками. Рысь тут же узнал того самого паренька, что недавно был здесь в плену. Как его? Кажется, Зорко… Нет, Зарко…