Топот бронзового коня - Михаил Казовский

    Феодосий не огорчился, что его не берут, - для чего лишения и невзгоды в неизвестных пределах, если можно пожить в своё удовольствие дома? Да ещё без опеки взрослых? Слишком пристальное внимание мачехи ему надоело. Даже ходят слухи, что у них интимные отношения. Это ложь. Он не мог бы пойти на святотатство. Пусть она не родная мать, тем не менее; и потом - ей тридцать, а ему вдвое меньше; и ещё - навлечь на себя проклятие Велисария тоже совершенно не хочется. Вот и хорошо: взрослые уедут, а они с Фотием погуляют на славу, пошалят и поколобродят!

    Только Фотий сильно огорчился: он хотел в поход, бредил бранной славой и мечтал сделаться таким же, как отчим. Ну и что, что ему всего пятнадцать? Надо опыта набираться с юных лет. А закалке его и силе могут позавидовать взрослые гвардейцы. Нет, несправедливо с ним обошлись. Умирай теперь от зевоты в душных классах и пыльных библиотеках вместо полей сражений; да, в сражениях можно умереть в прямом смысле, но при этом жизнь отдать за великие цели, исполняя волю василевса; а какие такие цели в дурацких штудиях? Как он ненавидит античных авторов, сочинивших никому не нужную бредятину!

    Подготовка снаряжения и судов, тщательный осмотр конницы, завезённого продовольствия заняли несколько недель. Император утвердил стратегические планы, и отплытие состоялось вскоре после Пасхи. Отслужили молебен в храме Святого Петра, погрузились на сотню грузовых и десяток боевых кораблей и отчалили от пристаней Золотого Рога. Провожая взглядом Константинополь, пышную свиту василевса и василисы, всё ещё стоявших на восточном берегу Влахернской гавани, стены Влахернского дворца, празднично настроенный Прокопий думал о том, как ему чудесно повезло в жизни: быть свидетелем эпохи Юстиниана, всех его великих преобразований и участвовать в походе под водительством Велисария и Ситы! Кто ещё из историков сможет похвастаться такой участью?

    По ступенькам на палубу поднялась Антонина - в шерстяной накидке и шерстяном плаще (ветер был прохладный и довольно противный), посмотрела на учёного иронично:

    - Вы такой довольный, кир Прокопий, словно отправляетесь не в военный поход, а жениться.

    Он ответил:

    - Правильно подмечено. Но хочу уточнить: женятся практически все, и в женитьбе нет ничего такого, что могло бы потрясти умы поколений, а военный поход каждый уникален и является событием историческим. Вот и радуюсь этому, как мальчишка.

    - Ну, а как с опасностью? На войне часто убивают.

    - Убивают и в мирной жизни - помните, как меня едва не зарезали из-за нескольких десятков монет? Ну, а что касается моей роли в этой кампании, то она, пожалуй, не намного опаснее вашей. Я советник командира, человек штатский, в боевых действиях не участвующий. Что ж бояться зря?

    Нино усмехнулась:

    - Вас послушать - так для нас двоих это увеселительная прогулка!

    - Будущее покажет. Склонен думать, что пока лишь разминка перед основным развлечением.

    - Вы о чём, простите?

    - Настоящей большой войны в Персии не будет. Шах Кавад немолод, и серьёзно бороться за Армению и Лазику у него недостанет сил. Основные походы ждут нас впереди.

    - Не пугайте меня, пожалуйста, - женщина поёжилась.

    - И не думал пугать, поверьте. Я, наоборот, хотел вдохновить на поддержку мужа, где ни оказался бы он по желанию автократора - в Азии, Европе или Африке.

    Нино отмахнулась:

    - Ну вас, право! Никуда больше не поеду. Персии с меня будет вполне достаточно.

    - Ох, не зарекайтесь. Аппетиты у василевса приличные. А кому же их удовлетворять, как не Лису?

    Волны на Босфоре были немалые, но гребцы работали слаженно, и флотилия хоть не очень быстро, но уверенно продвигалась к Чёрному морю.

    Иоанн из Каппадокии по традиции посетил императора ночью, ибо тот не спал до пяти утра. Должность Иоанна называлась «эпарх двора», но фактически мы назвали бы его премьер-министром, так как вся хозяйственная, административная жизнь Романии замыкалась на нём. Он, конечно же, подворовывал и из каждых трёх добытых в качестве налогов монет брал одну себе, и Юстиниан знал об этом, но смотрел сквозь пальцы на проделки приятеля - ради тех, первых двух монет. Для реформ и завоеваний требовались деньги. Колоссальные деньги. И Каппадокиец мог их доставать.

    Иоанн был кругленьким пучеглазым человечком, лысоватым, несмотря на тридцать восемь своих лет, чрезвычайно подвижным и вечно потным; нижняя губа выдавалась вперёд, и поэтому злые языки называли его губошлёпом. Он умел работать, требовать с людей, вплоть до чрезвычайной жестокости, но умел и отдыхать - у себя в загородном дворце с молодыми рабынями и несметным количеством выпитого и съеденного; оргии порой продолжались сутками, но потом эпарх двора поднимался после сна с постели как ни в чём не бывало и с удвоенной энергией отдавался работе. И ещё он был страшно суеверен, обращал внимание на приметы, предсказания и держал при себе целый сонм гадалок. Так одна из них в состоянии транса пробормотала: «Через двадцать лет ты наденешь одежды Августа». Иоанн истолковал данное пророчество как своё возможное восшествие на престол и лелеял эту мечту с вожделением. Стать Иоанном I на константинопольском троне сделалось его тайным навязчивым желанием.

    Он увидел Юстиниана сидящим за столом, сплошь заваленным свитками. Император ночью был без головного убора и в простой хламиде без позументов; то и дело обмакивая перо в чернильницу, что-то быстро писал по-гречески. У Каппадокийца это вызвало удивление:

    - Вы по-гречески, а не на латыни, ваше величество?

    Тот ответил не сразу, не желая прерывать мысль. Завершив фразу и поставив точку, поднял на товарища серые внимательные глаза.

    - Что, прости, я не слышал? А, на греческом? Да, на греческом. Почему мы должны писать документы на латыни, если все в обиходе говорят по-гречески?

    - Такова традиция. Юридические кодексы на латыни, медики пишут на латыни, мы считаем себя Романией, а Романия - это латынь.

    - Я не вижу противоречия. Мы - Романия и останемся Романией до скончания века, ибо восстановим империю в прежних её границах. Правовые термины, медицинские термины на латыни и будут. Для учёных людей нормально, но простой константинополец нас не понимает. Он не понимает царских указов, дремлет во время литургий на латыни. Разве это правильно?

    - Папа Римский с нашим патриархом будут против.

    - Поворчат, поворчат, а потом согласятся. Я ведь исапостол - ты забыл? Выше Церкви, выше всех земных учреждений. Мне никто возражать не смеет.

    Иоанн вздохнул:

    - Я попробую.

    Василевс рассмеялся, отшвырнул перо, заложил руки за голову, потянулся, выгибая затёкшую спину, и сказал:

    - Ну, попробуй, попробуй, губошлёп.

    Подчинённый проглотил прозвище и заговорил сдержанно:

    - Снова о таможне. Ваше величество год назад распорядились упорядочить таможенный сбор - брать октаву со всех товаров, учредив таможни в основных гаванях - Иероне и Авидосе. Но торговцы в ответ на это подняли цены на товары. Из-за цен принялись роптать покупатели. Некоторые навикулярии - судовладельцы - в знак протеста обещают сжечь свои корабли. Может быть, ослабить таможенный гнёт?

    Император нахмурился. Посмотрел на эпарха двора снизу вверх из-под сдвинутых сурово бровей:

    - Отступить? Слабость показать? Никогда.

    - Ваше величество, иногда тактически надо отступить, чтобы в результате выиграть стратегически. Для чего спотыкаться на ровном месте? В данном случае отступление не слабость, а разумный компромисс.

    - Никогда, - повторил Юстиниан. - Всех, кто недоволен, будем карать безжалостно. Недоимщиков - в тюрьмы. Истязать, подвергать страшным наказаниям, пыткам, чтобы запугать остальных. Никаких послаблений никому. Слышишь, Иоанн? Вся империя - как один отлаженный механизм. По-армейски чётко, без разговоров.

    Выходец из Каппадокии покачал головой:

    - В идеале - да, но на практике такого не будет. Люди не гвардейцы, и заставить всех выполнять команды нельзя. Жизнь разнообразнее и сложнее… Уж кого-кого, а меня нельзя заподозрить в мягкости, я последнее отберу у налогоплательщика по закону; но и мне понятно: если перегнуть палку, то налогоплательщик либо помрёт (и тогда уже с него денег не возьмёшь), либо бросится на тебя с ножом (и тогда тебе, зарезанному, будет не до налогов). Надо соблюдать меру.

    - Замолчи, глупец, или мы поссоримся, - холодно сказал самодержец. Помолчав, спросил: - Есть ещё вопросы? Или у тебя все?

    - Нет, пока не все, - продолжал упрямиться Иоанн. - Жалобы идут на Трибониана.