Парни из Островецких лесов - Станислав Бискупский

Богусь, правда, почувствовал себя оскорбленным этим обвинением, но быстро сообразил, что в его положении этой ролью пренебрегать не следует.

— Куры, яйца, масло, — поспешно добавил он.

— Нельзя! — грозно потряс головой Мюллер. — Запрещено!

Богусь великодушно согласился.

— Бандиты есть в лесу?

Это, пожалуй, не было ни для кого тайной. В конце концов, немцы не хуже других знали об этом. Можно использовать это для доказательства своей откровенности и правдивости.

— Есть, — ответил Богусь почти шепотом.

Обер-лейтенант нетерпеливо заерзал на стуле:

— Много?

— Много.

Мюллер с симпатией взглянул на парня. Отвечает на все его вопросы и… говорит правду.

— Сашку видел?

Богусь утвердительно кивнул головой. Вилли не сводил с него глаз.

— Волосы у него, — описывал паренек, — зачесаны кверху. Усы, нос вот такой. — Он задрал пальцем кончик носа.

Мюллер украдкой взглянул на фотографию, которую Богусю удалось увидеть, и удовлетворенно кивнул головой. Паренек, пожалуй, не лгал.

На вопрос, где сейчас находятся партизаны, Богусь дал, к сожалению, довольно неопределенный ответ: «В лесу».

Обер-лейтенант молча рассматривал своего пленника, раздумывая над тем, действительно ли тот ничего не знает или, будучи ловким пройдохой, притворяется.

«В конце концов, — решил Мюллер, — можно прибегнуть и к другим методам допроса. Это не повредит. За спекуляцию ему и так положено всыпать».

Богусь заметил, как выражение лица Мюллера неожиданно изменилось. Тонкие губы сжались, заходили желваки на щеках. Вдруг он со всей силой ударил кулаком по столу.

— Где бандиты? Понимаешь?

Богусь в ожидании удара заслонил лицо искалеченной рукой. Но удара не последовало. Лицо Мюллера перекосилось от бешенства, рыжие мохнатые брови ощетинились.

— Ну, говори!

— Не знаю, — пожал плечами Богусь.

— Проклятая польская свинья! — Мюллер встал из-за стола, схватил Богуся за плечи и начал его трясти.

— Ганс! — позвал Мюллер.

В дверях появился коренастый унтер-офицер. Мюллер кивнул подбородком на Богуся.

— Слушаюсь, господин обер-лейтенант! — Щелкнув каблуками, Ганс без лишних церемоний схватил парня за воротник и потащил к двери. Спустя минуту обер-лейтенант услышал, как что-то с грохотом покатилось по лестнице. Лицо его искривилось от отвращения. «Этот Ганс не может без шума». Подошел к окну. На улице стоял прекрасный июньский день. Мюллер посмотрел вверх. Белые кучевые облака спокойно плыли по голубому небу.

Снизу доносился резкий голос Ганса. «Ни минуты покоя», — подумал Мюллер и, раздраженно хлопнув дверью, перешел в другую комнату.

Ганс даже не знал, за что был задержан Богусь и что именно собирался выудить Мюллер у этого парня. А впрочем, какое ему дело до этого? Он добросовестно выполнял свою работу и беспокоился лишь о том, чтобы к нему в этом отношении не было никаких претензий. До сих пор никто не осмелился бы упрекнуть Ганса в том, что он не знает своего дела…

От первого удара у Богуся пошла из носа кровь. Он отлетел к противоположной стене и инстинктивно выставил вперед колено, чтобы защититься от истязателя. Ганс любил, когда ему оказывали сопротивление. Малейшая попытка отпора со стороны жертвы вызывала в нем ярость, отчего работа шла живее. Богусь толкнул Ганса ногой в живот, но в ту же минуту на голову парня обрушился удар такой силы, что он как подкошенный рухнул на землю. Ганс подошел к нему поближе и ударил его носком сапога в бок. Богусь, закрыв глаза, тяжело дышал. Голова его разламывалась от боли.

Когда он открыл глаза, в подвале было совершенно темно. Через маленькое окошко с решеткой доносился мерный стук кованых сапог часового. Это привело его в чувство. Он вспомнил, где находится и как сюда попал. Но собраться с мыслями никак не мог. Очень хотелось пить. Он с трудом приподнялся и оперся о стену.

Передвигаться ему было тяжело — болели плечи и спина, горело опухшее лицо. В бессильной злобе, он сжимал кулаки. Впервые он не видел выхода из создавшегося положения, не видел возможности спастись.

Единственным утешением было то, что во время ареста у него не было при себе не только оружия, но и никаких бумаг, никаких документов, которые могли бы навести гестапо на след. А за себя он был абсолютно спокоен. Ничего не удастся выжать из него даже Гансу, несмотря на весь его богатый опыт в таких делах. Богусь как бы ушел в себя. Он был полон решимости молчать до конца.

Из задаваемых Мюллером вопросов Богусь понял, что Чесек, которого допрашивали отдельно, ничего им не сказал. Это успокоило Богуся, но вместе с тем и обязывало его самого стойко держаться на допросе.

На следующий день обер-лейтенант Мюллер проснулся бодрым и отдохнувшим. Подавленное настроение вчерашнего дня сняло как рукой. На дворе стояло погожее утро. На небе ни облачка.

Обер-лейтенант побрился, умылся, позавтракал и направился в свой кабинет. Рабочий день он начал, как всегда, с просмотра последней почты. При этом он придерживался уже установившегося порядка: в пачке конвертов отыскивал прежде всего те, на которых не было служебного штемпеля и адрес был написан ровным круглым почерком Труды, затем наступала очередь для писем от сослуживцев и друзей, а в конце он с тяжелым сердцем принимался за продолговатые конверты, помеченные штемпелем с изображением черного орла со свастикой.

В этот день писем от Труды не было. Впрочем, он заметил это сразу. Зато попались два письма от друзей — из Берлина и с Восточного фронта. Но они не интересовали его, поскольку он заранее знал их содержание. Письма от них всегда выводили его из себя. Гайнц, который сумел остаться в Берлине, при каждом удобном случае хвастался своими широкими связями и знакомствами с важными персонами, что не могло не вызвать у Вилли раздражения. А Рудольф писал с Восточного фронта настолько пессимистические письма, что у Вилли после этого пропадало всякое желание жить.

Разобрав почту, Мюллер вспомнил о двух парнишках, оставленных им накануне на попечении своего помощника.

— Ганс! — рявкнул он.

В дверях появился унтер-офицер.

— Что с этими двумя щенками? Добился от них чего-нибудь?

Ганс смущенно пожал плечами:

— Они, вероятно, ничего не знают, герр обер-лейтенант. После моей обработки и не такие развязывали языки, а эти молчат.

— Так какого же черта держать их у нас? Вывези их за город, а то еще подохнут у наших ворот.

Через несколько минут в той же автомашине, которая доставила Чесека и Богуся в гестапо несколько дней назад, они ехали за город.

«Везут на расстрел!» — решил Богусь. Он уже немного успокоился. Украдкой поглядывал на Чесека, улыбался, желая как-то ободрить того: он не хотел, чтобы Чесек догадался. Богусь схватил его за руку и крепко пожал ее. Машина рванула с места. Мимо проходили люди, бросали равнодушные взгляды в их сторону.

Ганс сидел рядом с шофером, беззаботно насвистывая. Сквозь желтоватые тусклые стекла машины мир казался каким-то расплывчатым и бесцветным.

Вдруг автомашина остановилась. Ганс вышел первым.

— Выходи!

Богусь осмотрелся. Это было то место, где их арестовали. Неужели здесь?

— Убирайтесь вон!

Ребята ничего не могли понять. По жестам и выражению лица Ганса они сделали вывод, что тот велит им уходить.

Медленно, неуверенно они пошли по дороге.

За их спинами стояла по-прежнему напряженная тишина. Наверное, берут их на мушку. Обернуться или продолжать идти? Каждый метр, каждый шаг уменьшал возможность попадания и приближал их к жизни. Почему же они не стреляют? Лес! Лес уже близок. Почему так тихо?..

Вдруг послышался шум мотора. Они вздрогнули. Богусь обернулся: автомашина развернулась и, поднимая клубы пыли, помчалась в направлении города. Богусь схватил Чесека за руку и толкнул его вперед.

— Бегом!

Они пришли в себя только в лесу. Он встретил ребят зеленью тенистых деревьев и кустов. Под их покровом они почувствовали себя в безопасности. После мрачного подвала мир показался им особенно прекрасным. Над колыхающимися верхушками деревьев плыли облака, земля пахла влагой и цветами. Богусь лежал на траве, сжимая в ладони пучок травы и жадно вдыхая ее горький запах.

— Я больше туда не вернусь… в город, — сказал он. — Останусь здесь, в лесу.

В избе стоял такой густой табачный дым, что обычно снисходительная Тетка с осуждением качала головой.

— Могли бы дымить поменьше. А то он еще вызовет сюда пожарную команду, — показала она рукой на дом соседа-фольксдойче и приоткрыла окно. — Накурили, даже дышать нечем…

— Тетка права, так и до беды недалеко!

— Тетка всегда права, — решил польстить ей один из, гостей.

Жена Быстрого вышла из комнаты. Она делала это всегда, когда знала, что происходит какое-то важное совещание. В комнате она была лишней, а на кухне ее глаза могли пригодиться. Через окно кухни ей была видна вся улица. А сегодня надо было быть особенно бдительной.