Импровиз. Сердце менестреля - Владислав Русанов

И что здесь делает браккарка?

Пран альт Террил не испытывал к островитянам такой жгучей всепоглощающей ненависти, как Ланс, но годы, проведенные в непосредственной близости от герцога, приучили его не доверять им. Уроженцы Браккары если и появлялись на материке, то исключительно для того, чтобы плести интриги, искать выгоды, сталкивать лбами правителей и в конечном счете обогащаться и укреплять собственную власть. Никогда браккарцы не помогали от чистого сердца, даже если на первый взгляд так казалось. В народе даже говорили: видишь щедрого островитянина остановись и подумай, где он может тебя обмануть.

– Род герцога Лазаля без наследника не останется, – громко заявила Кларина, выпрямив спину и с вызовом глядя на мужчин. – Прошу вас, батюшка.

Пран Клеан сунул руку за пазуху, извлекая оттуда сложенный вчетверо пергамент, скорее всего, письмо. Подержал его таким образом, чтобы все дворяне могли удостовериться – на капле красного воска четко оттиснута печать герцога: вставший на дыбы единорог бил копытами перед собой, развевались пышные грива и хвост.

– Призываю вас всех, благородные праны, в свидетели. Эта печать цела и будет сломана лишь сейчас, в вашем присутствии. – С этими словами он поддел ногтем край восковой лепешки.

– В этом письме содержится признание герцога Лазаля. Сын, рожденный мною, зачат его светлостью. – Кларина чуть прищурилась, отвердели скулы, но голос баронессы не дрогнул. – Тот, кто посчитает нужным, сможет прочесть письмо. Думаю, почерк его светлости, ныне покойного, знаком большинству присутствующих здесь, а его подпись – всем без исключения.

«Вот это да! – подумал Коэл. – Это называется – «раз, два – и в дамки». Извлекать выгоду из того, что другая женщина сочла бы несмываемым позором, – одно из первейших умений баронессы».

– В этом письме… – продолжил за дочерью пран Клеан слегка хриплым, по всей видимости, от волнения голосом. – В этом письме герцог Лазаль признает моего четырехмесячного внука законным наследником Аркайла. Кроме того, его светлость крайне резко высказывается о душевных качествах своего сына, прана Гворра, о его образе жизни и способностях к правлению державой.

– А почему вы не показали письмо архиепископу? – едко осведомился один из братьев с вышитым шелком изумрудным зайцем на дублете. – Хотите довести до междоусобицы?

– Вот потому и не показала, что не хочу, – твердо ответила Кларина. – Сейчас у Дома Сапфирного Солнца недостает сил открыто противостоять великим Домам. Тем более нескольким сразу. Моего сына захотят оттеснить, и прежде всего Охряной Змей и Серебряный Барс. Надеюсь, никто не оспорит мои предположения, переходящие в уверенность? – Таковых не оказалось, как заметил Коэл, радуясь втайне, что его рассуждения не отличаются от выводов баронессы. – Да и Черный Единорог, в лице праны Леахи, будет противиться новому наследнику. Огласка пока что вредна.

– Тогда для чего нас всех здесь собрали? – продолжал расспрашивать на правах старшего по возрасту пран Одоэн. – Похвастаться? Озадачить? Или все-таки что-то предложить, как мне кажется?

– Предложить прежде всего дружбу, – сказала Кларина. – Малым Домам, чтобы выжить в предстоящей борьбе, нужно держаться друг друга.

– Дружба – понятие воздушное, – проворчал Рухан альт Дэббор. – Дружбой сыт не будешь.

– Я понимаю. – Баронесса улыбнулась уголками губ. – Мой выбор не был случайным, благородные праны. Вас здесь пятнадцать. Пятнадцать отважных сердец, пятнадцать холодных голов, пятнадцать острых шпаг. Все вы известны как отличные бойцы – хладнокровные, рассудительные и неустрашимые. – Коэл невольно ощутил зашевелившееся в душе тщеславие, хотя и постарался сохранить каменное выражение лица в отличие от расплывшегося, как довольный кот, Бриана альт Нарта. – И все вы тем или иным образом пострадали от герцога Лазаля и его сына. К примеру, пран альт Террил, прослужив верой и правдой восемь лет капитаном стражи, оказался едва ли не выброшенным на улицу. А все почему? Просто не смог арестовать друга, который дрался на дуэли потому, что поступаться честью не в правилах мужчин Дома Багряной Розы. Или пран альт Вагез, угодивший в застенок только лишь за то, что вызвал на поединок внучатого племянника герцога Лазаля… Или праны Мойз и Бранг альт Браган из Дома Изумрудного Зайца. Старинный имущественный спор их Дома с Домом Охряного Змея был разрешен герцогским судом не в их пользу. Как вы думаете почему, благородные праны? Или пран Бриан альт Нарт…

– Моя обида не стоит того, чтобы о ней вспоминали, – пробасил верзила. – Ну, побуянил немножко в «Гусиной шейке», с кем не бывает?

– И верно, с кем не бывает, – кивнул пран Одоэн. – Кто не совершал необдуманных поступков? Только тот, кто не был молод.

– Я должна заметить, что возмущена притязаниями Дома Черного Единорога на часть ваших земель, пран Одоэн, и восхищена той твердостью, с которой вы отстаиваете свои права.

Седой боец с достоинством кивнул. Коэл отлично знал о его беде. Дом Карминного Меча вот уже сто лет спорил с Домом Черного Единорога из-за двух заливных лугов в пойме Даены. Ходили всякие слухи. И о том, что эти лужки были пожалованы одному из альт Ритчей за честную службу, да вот дарственная где-то затерялась в замке дворян, не уделяющих внимания грамоте. И о том, что луга были захвачены самовольно, под шумок во время очередной войны с Кевиналом. Альт Ритчи стояли на своем до смерти, в самых крайних случаях требуя Божьего Суда. Дом Черного Единорога сопротивлялся и выдвигал требования вяло, будто у бедного родственника пытался отнять зимой позаимствованный теплый плащ. Вроде бы и неудобно требовать особо уж рьяно, но самому очень надо – холодно… Благодаря вялотекущей борьбе пран Одоэн стал известен в широких кругах, как вольнодумец и человек чести, который не боится открыто выступать против правителей. Так же несколько дворян, угодивших на собрание в особняк баронессы, не преуспели на воинской службе, причем по совершенно разным причинам – от пьянства до личной неприязни к военачальникам из высоких Домов.

«А вот что здесь делает гвардеец? – размышлял Коэл. – Деррик вполне успешный молодой человек. Тридцати лет еще нет, а он уже лейтенант гвардии. Бедностью Дом не отличается, Лазоревый Кот не ссорился ни с кем лет уже пятьдесят. Молодая жена… Постойте-ка! Может, здесь и кроется разгадка? Молодая жена, особняк на углу улиц Единорога и Победы при Вальде. Да… Рассказать бы Лансу при встрече, о ком он мечтает вот уже полтора года, чей образ видит и днем и ночью…»

– Мой замысел прост, – продолжала меж тем баронесса. – Сейчас мы не сможем открыто выступить против высоких Домов. Если попытаемся добиться правды у Церкви, то нарвемся на очень жесткий отпор. Пусть епископы не смогут погрешить против истины, но у Охряного Змея или Серебряного Барса достанет сил и средств устроить пропажу письма. А то и пропажу законного наследника…

– Прошу прощения, прана Кларина, – снова заскрипел, как плохо смазанное колесо, Одоэн. – Я по-стариковски… Позволите?

– Я думаю, что столь почтенный пран, как вы, не допустит бестактного вопроса.

– Ну, тогда я напрямик спрошу, как привык. Ваш сын, прана Кларина, как ни крути, а все равно бастард. Прижили вы его с герцогом Лазалем при живом муже. Даже письменное признание его светлости не делает младенца прямым наследником. Епископ Гурвик очень щепетилен в таких вопросах. Разбирательство будет долгим. И даже если они согласятся с тем, что малыш – сын Лазаля, то бастард все равно по праву престолонаследия стоит не только после наследников мужеского полу, но и девичьего. Вы же не предлагаете нам порешить Айдена, а следом за ним и Маризу?

– Конечно, не предлагаю. Я же не детоубийца… Хотя дети Гворра достаточно взрослые. Если вы помните, пран Одоэн, его светлость овдовел лет семнадцать назад. Верно?

– Верно.

– Мой супруг так же отправился в Горние Сады к Вседержителю еще до адвент.

– Мы знаем и об этом.

– Но вы не знаете о том, что мы с его светлостью собирались сочетаться браком. Я – вдова и он – вдовец. Мы не нарушали ни единого закона, ни божеского, ни человеческого. Сын мой должен был родиться в браке. Тогда его с легкостью признали бы наследником. К несчастью, – голос баронессы задрожал, на реснице появилась слезинка, сверкающая, как бриллиант, – тяжелая болезнь его светлости не давала нам возможности обратиться к священникам. Вы же помните, как у него болели суставы, сердце, почки. Какая из этих хворей довела его светлость до могилы?

«А кроме того, он не узнавал близких родственников и самых верных слуг, – мысленно добавил Коэл. – Забывал, что хочет сказать, забывал, что недавно поел и требовал накрывать стол, заговаривался… В общем, жених завидный. Не удивлюсь, если он и обещал Кларине повести ее под венец, и даже не один раз. Но почти уверен, что всякий раз забывал о своих словах, едва они срывались со старческих синюшных губ».