Finis Mundi. Записи радиопередач - Александр Дугин

"В жизни он был настроен почти всегда горестно. В общежитии иногда нелегок, иногда восхитителен. К общественной деятельности совсем не приспособлен."

Что, интересно, Зайцев понимал под "общественной деятельностью"? Салонные чаепития или бессмысленные эмигрантские споры? Отец Киприан священнодействовал и богословствовал, служа Богу и Истине, а значит людям, их душам, их сердцам…

"Ему было трудно жить, как другим бывает трудно всходить по лестнице".

Так писал об архимандрите Киприане отец Александр Шмеман. Да, действительно, вся жизнь отца Киприана была духовным восхождением — по световым ступеням постижении и созерцании, по ступеням и уровням сложного духовного "умного делания". А оно не бывает простым. Если световой центр нежно зовет нас в глубине сердец неслышным шепотом, то тени периферии громогласно неистовствуют, опрокидывая восходящего в умозрении и самореализации прочь, назад, вовне к бессмысленным, маскарадным, демоническим, пустым, щелкающим маскам обыденного. Жить вообще трудно, а горящему вестнику Православия, посланцу древней Византии, духовному наследнику умного монашества, оторванному от Родины, от своего народа, от своей истории посреди светского, пустого, яркого, католического, атеистического и масонского одновременно Парижа, это представляется совершенно невыносимым.

Самые важные и выстраданные мысли архимандрит Киприан выскажет в своей главной книге, посвященной антропологии — "Науке о Человеке". Это важнейший труд, в котором в общих чертах излагается вся суть сугубо Православного Понимания мира и человека, его истока, его предназначения, его достоинства. В основе книги изложения учения св. Григория Паламы — афонского монаха, ярчайшего представителя «исихазма». Это не случайно. Для полноценного Православия мистика Паламы не просто один из возможных путей личной реализации, не только свод наставлений для созерцательных практик монахов и отшельников. Это духовная ось всей Восточной Церкви, вертикаль религиозного и метафизического идеала, дух, внутреннейшее зерно христианства как такового…

Западная Церковь тоже знала многих мистиков, но католичество и протестантизм относились к ним либо с настороженностью и недоверием, либо считая это частным и необязательным индивидуальным путем. Для Православной Церкви все обстоит совсем по-другому — св. Григорий Палама не просто прославлен лично как святой. Само его учение признано совершенно истинным и замыкающим линию богословского становления. Палама является омегой Православия, последним богословским и догматическим компонентом, дополняющим весь ансамбль Торжества Православия. «Исихазм», учение о нетварности, несозданности Фаворского Света, об умной молитве Исусовой и преображении плоти еще при жизни — все это составляет ядро жизни Православия. Разительное отличие православного учения Паламы от «Суммы» католического катехизатора — Фомы Аквинского — является самым законченным и близким к нам по времени выражением богословского дуализма между христианским Востоком и христианским Западом, между Православием и не-Православием, между истинным Христианством Востока и псевдо-христианством Запада.

Святой Григорий Палама, его исихастское богословие, основанное на учении восточных отцов, а более всего на удивительных, уникальных текстах псевдо-Дионисия Ареопагита — это становой хребет Восточной Церкви. Учение Паламы созерцательно, сверхразумно, основано на метафизике и личном опыте. Это сам дух Востока, но не просто Востока, а Востока Христианского, Православного, Церковного. Ему противостоит рациональная, деятельная, отчетливо посюсторонняя, мироустроительная линия Запада, озабоченность практикой и моралью, но отнюдь не созерцанием Истины или духовным восхождением. Христианский Восток символизируется круговой архитектурой византийского храма. С порога верующий попадает в самый центр Церкви, мгновенно вовлекается в созерцание вечного. Христианский Запада преимущественно знает продолговатые, прямоугольные Церкви. Между входом и алтарной частью долгий путь, символизирующий "моральную практику", «пилигримаж». Католичество озабочено юридической почти светской стороной церковного устройства. Оно заключено в узкие рамки морали. Православие более всего живет мистическим опытом преображения, созерцания высших световых реальностей. Оно настолько всерьез и искренне, ревностно озабоченны "горними мирами", верхом, что часто пренебрегает низом, прозой жизни, бытоустроительством… Конечно, можно легко распознать в этом дуализме древнейшую двойственность греческого и латинского. Досократики, Платон, неопатоники Греции, чья мысль устремлена к вершинам бытия, и жесткие завоеватели Рима, прохладно безразличные к метафизике, но крайне практичные в быту и государственном строительстве. В этом смысле, безусловно, все тексты "восточных отцов" Церкви, и, конечно, самого Григория Паламы, являются продуктами именно греческого, отнюдь не римского духа. Но в случае христианства культурный и исторический фон второстепенен. Церковь и ее учение не условность, но абсолютная Истина. И в этом вопросе не может быть снисхождений — особенно если одна из сторон, а в нашем случае это именно Западное христианство — стремится навязать свой взгляд как единственно верный. Причем сила заключается не столько в убедительности богословской аргументации, сколько в эффективности политических интриг и далекоидущих международных заговоров… Неслучайно такое уродливое явление как "Орден иезуитов" появился именно в католическом мире.

Архимандрит Киприан Керн напоминает нам: сущность учения святого Григория Паламы сводится к очень важному утверждению, к утверждению о Нетварности, несозданности Фаворского Света. Для того, чтобы понять всю остроту проблемы, необходимо сказать несколько слов о том, как христианство понимает мир. Следуя за Ветхим Заветом Церковь утверждает, что мир не безначален и не бесконечен, что он был некогда создан Творцом, пришел к бытию. Следовательно, мир конечен и смертен. В этом его главное отличие от самого Бога, который единственный, кто является воистину бесконечным и бессмертным. Из этого следует очень серьезный вывод, который характерен исключительно для монотеистических религий — между миром и Богом нет никакой общей меры. Мир и все, что в мире, взято от ничто, ex nihilo, и в сущности всегда остается ничто. Если у иудеев такая перспектива совсем трагична, то христианство знает особое событие, которое и отличает верных Новому Завету от тех, кто остается под действием лишь Ветхого Завета, то есть иудеев. Сын Божий, Слово Божие, Христос-Спаситель-Мессия приходит в отчужденный, тварный мир, чтобы радикально изменить ситуацию. Бог становится Человеком, Бог плоть бысть. Благая Весть, неожиданная и незаслуженная благодать, жертвенный, немыслимый акт Божественной Любви. Здесь проходит первая важнейшая грань различия — между евреями и христианами. Для евреев приход Христа не просто историческая ложь, но богословская нелепость. Бог един, не троичен. Он Творец, а следовательно, никак не может сочетаться с плотью, с тварью, ее низшим уровнем… Христианская религия для иудея — чистый абсурд.

В самом христианстве также есть важная грань. Она заключается в том, как следует понимать Благую Весть Боговоплощения? В чем состоит последний смысл немыслимой сверхрассудочной божественной Жертвы? Берем два противоположным полюса. Одни христиане считают, что Сын Божий Исус Христос лишь исправляет катастрофическое положение тварей и людей, спасает их от последних следствий грехопадения. Но при этом Христос проявляет себя более как моральный идеал, как образец для подражания, как герой. Предельное выражение такой позиции воплощено в еретическом учении несторианства и арианства, которое вообще отрицает Божественность Христа, считая его высшим Человеком, а не богом. Другая крайняя позиция настаивает на том, что Сын Божий Исус Христос, вочеловечившись не просто «улучшил» судьбу падшего человечества, но открыл людям такие перспективы, которые были закрыты даже для жителей рая. Святой Афанасий, великий восточный богослов так сформулировал эту мысль: "Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом."

Иными словами, добровольная жертва Любви Бога открыла людям как тварям выход по ту сторону твари, выше самых высоких ангелических небес. Это путь называемый «теозисом», «обожением». Итак, два полюса христианства. Один полюс ближе всего к иудейской, трагической перспективе неснимаемой разнородности Творца и Твари. Это то, что православные называет "латинской ересью" — Католичество, Ватикан. Отсюда рационализм, Фома Аквинский, идея тотальной непознаваемости Бога. Второй полюс дальше всего от иудаизма, ближе всего к эллинской и неоплатонической доктрине. Это Пресвятое Православие, учение "святых отцов", дух и истина Святой Соборной и Апостольской Церкви. Святой Григорий Палама доводит формулировку православного учения до последней стадии. Он провозглашает учение о "нетварном Свете", т. е. о силах или энергиях Пресвятой Троицы, которые пронизывают насквозь все творение, образуя как бы световой мир, в котором семена вещей и существ пребывают не конечным образом как в обычном творении, но бесконечно, вечно, непреходяще. Благодаря Христу и сами люди могут причаститься этого нетварного мира, выступить за фатальные границы творения, просветиться и преобразиться нетварным Светом. От этого не нарушится ни абсолютность Творца, ни увеличится количество лиц в Троице… Божественные энергии — не новое лицо, но и не созданная сотворенная реальность. Это вечное действие Божественной Любви, изливающейся не только когда мир сотворен, но и когда он не сотворен, или уже закончился… Световая реальность Любви, в которой каждый христианин должен обрести свое вечное место, преобразившись в лучах нетварной Энергии, как некогда сам Спаситель преобразился в лучах таинственного света на горе Фавор.