Я тебя уничтожу (СИ) - Чащина Евгения

— Разве я тебе его когда-нибудь припомнила? Чем-то упрекнула? — всматривается в мои глаза, пытаясь поймать взгляд. — Ещё раз, пожалуйста, услышь меня. Не только себя. И не поступай так с нами.

Её руки снова хватают мою ладонь, и она прижимает ее к своей коже в том месте, которого я касался.

— Ты просто ещё очень юная и много не понимаешь, ведомая страстью, — рычу у её губ, сжимая тонкую талию, — между нами больное безумие, которое породил я.

Я понимаю, что моё тело чувствует только её тело, тянется жадно и бесконтрольно. Ненавижу себя за слабость, за то, что какая-то девчонка сумела меня поставить на колени. Уже вторая девчонка в моей жизни. И если с первой я был настоящим мужиком, уверенно шёл по жизни и впахивал, чтобы обеспечить нашу комфортную безбедную жизнь, то с Алей я проявил себя как мразь, которая использовала всё свое влияние, чтобы сломить девчонку. Я горел местью, желанием видеть в её глазах боль и страх. Я хотел, чтобы она страдала сильнее, даже больше, чем я. Использовать методы варвара против беззащитной женщины — поступок героя. Это сейчас всё пытается обелить Аля. Идиотка, которая всецело владеет моим телом, но не разумом. Его я ещё могу контролировать. Расстояние между нами излечит меня. Я уверен.

— Хватит говорить мне о возврате, я умею считать, — злится, вижу по тому, как меняется её выражение лица.

Убирает мою ладонь со своего живота и суёт её себе в шортики, заставляя меня коснуться себя там. Там как всегда горячо и слишком влажно, её никогда не нужно предварительно разогревать. Она с пол оборота готова принять мои нескромные габариты в себя, от чего я каждый раз взрываюсь. Только с ней жарко, страстно, безумно. Я даже сейчас едва не дрожу от возбуждения, вдыхая запах её духов.

— Больное безумие? Возможно. Но ты его уже породил, — делает движение вперёд, сильнее прижимаясь животом, насаживаясь на мой палец, — для меня всё равно уже нет пути назад. Я не знаю другой страсти и других отношений, и знать не хочу, — ладонь ложится на мой пах и сжимает бугор, от которого тесно ширинке.

— Дрянь, — рявкнул ей в губы, и поднял вверх, сжимая ладонями талию.

Швыряю эту стерву на кровать, поворачиваю на живот, а она довольно визжит и выгибается, позволяя комфортно стянуть шортики. Дрянь, даже трусов не носит. Сам воспитал! И кого? Извращенку! Мои пальцы до красных пятен сжимают упругие ягодицы. Ей нравится то, что я ей делаю. Она в восторге. А я в безумном раздрае, потому что мне нужно уходить. Но тело желает остаться. И это просто пытка.

В её глазах триумф, а в моих боксерах долбится молот тора, который вывалился наружу и сразу же вошел в Алю. Я трахал её до искр из собственных глаз. Я очередной раз вел себя как животное, а она билась в конвульсиях и смотрела мне в глаза, жадно хватая ртом воздух. Досталось и простыням, и подушке. А этот звонкий голосок ещё долго преследовал меня бессонными ночами. Её взгляд, полон похоти, навсегда отпечатался в моих мозгах.

Это безумное, оплетенное очередной порцией порока, соитие взорвало мозг. Я не отпускал её бедра до тех пор, пока она не перестала дрожать в моих руках. Только потом оттолкнул Алю и шумно выдохнул. Разрядка не принесла облегчения моей голове. Зато яйца больше не звенели и грозились взорваться. Черт! Мы трахались много и часто. И этого каждый раз мало. Я ненавидел себя за то, что наши отношения начали именно из грязного принуждения. Это мерзко. Но уже даже тогда моё тело реагировало на незнакомую девицу. Тогда как мой мозг жаждал мести, моё тело требовало эту девчонку.

Перед моими глазами валяется горячая и соблазнительная Аля, которая просто поддалась на проснувшееся либидо. Но правильно ли это? Всецело зависеть от порочного влечения?

Я вышел из спальни в ванную и долго мылся. Член утих, а голова очнулась и требовала поступить впервые по-человечески. Не вестись своих хером на провокации и просто уйти. Так правильно. Твердит себе всё это время, но сердце сжималось от боли. Ныло, не желало соглашаться с доводами разума.

Но я ушёл, когда убедился в том, что она уснула, свернувшись на нашей огромной кровати, обняв мою подушку. Единственное, что себе позволил на прощание — поцеловать Алю в спину. Она смешно уткнулась носом в подушку, пальчиками сжала край подушки и мирно продолжила спать.

Поднялся на ноги, шумно выдохнул и, сжав зубы, вышел из спальни. Вышел на улицу. Лёгкий ветерок овевал мою разгоряченную кожу, но опять мне не полегчало. В стороне одиноко стоял Евгений. Я молчу, просто смотрю на небо. Нужно ехать.

— Не бросай Алину до тех пор, пока она не определится с проживанием.

— Вы уверены в том, что нужно так с ней поступать?

— Не тебе меня судить, Никонов. За свои грехи я отвечу сам. Удачи, парень. И да, — я извлекаю пачку сигарет и смотрю на окна спальни, где сладко спит моё наказание, — извини за всё, что было, я во многом был не прав.

— Вы и сейчас не правы. Это уже не игра. Она вас любит.

— Она ещё слишком молода и много не понимает.

— А вы будете счастливы без неё?

— Время покажет.

Сделал единственную глубокую затяжку и швырнул зажженную сигарету к ногам, растоптал её и оскалился. Если бы было так же легко взять и растоптать всё, стереть из памяти и спокойно жить дальше. Но так не бывает. Увы.

И оно, время, показало, что жить без неё нет смысла, куда бы на этой планете я не спрятался.

29

Я проснулась одна. Прошлась по дому, в поисках его и быстро поняла, что он просто подался сиюминутному порыву и взял то, что само себя предлагало. И уехал.

Женя увёз меня из его дома тем же ранним утром. Я разбудила его в пять, понимая, что меня колотит, и я не могу там находиться. Всю дорогу извинялась, а он крепко сжимал, руль, зубы и молчал, уверяя, что я ни в чём не виновата и всё в порядке. Но как не виновата, когда из-за своей драмы с Камаевым и своего эгоизма даже не дала человеку поспать.

Единственное, что сделала в доме до отъезда — вымыла посуду. Все его подарки, одежда, вещи, карточка, про которую он говорил, ключи от Мерседеса, всё осталось лежать там, где лежало. Потому что, кроме него самого, мне от него ничего не нужно было, а ему самому не нужна я. И мне нужно с этим смириться.

Месяц ушёл на попытку взять себя в руки и перестать рыдать. Затем началась сессия и защита курсовой. Ещё месяц ушёл на то, чтобы максимально достойно вернуться к нормальной жизни.

Женя не перестал опекать меня. Он приезжал стабильно раз в неделю, один или с Вероникой, и во многом, благодаря им, у меня получилось не уйти в бесконечный поток страданий и жалости к себе. В конце мая Женя приехал с бутылкой вина.

— Что мы празднуем? — удивилась я.

— Моё увольнение. Я больше не работаю на Камаева.

Я так и застыла, услышав его фамилию и вздрогнув.

— Разве у тебя не была отличная зарплата и служебное авто?

— Ну да, — хмыкнул, — а ещё ненормированный график, риск быть уволенным по сто раз на день, и свинец навылет, соцпакет завидный.

Я тут же нахмурила брови и покачала головой.

— Прости.

— Аля, улыбнись. Это к лучшему. Если бы не свинец, я бы никогда не познакомился с моей лучшей половинкой. На увольнении настояла она. Говорит, я ей важнее, чем большая зарплата.

— Подумать только, — веселюсь в ответ, открывая вино. — Наверное, ты ей всё-таки нравишься.

Женя рассмеялся и подошёл, забрав у меня бутылку. Разлил вино по бокалам. Мы подняли тост. Я ещё не успела пригубить, как Женя сказал:

— Он был не так уж и не прав, когда бесился. Я, правда, был влюблён в тебя.

Хорошо, что я не сделала глоток, потому что я бы им подавилась.

— Расслабься, — усмехнулся, — это прошло, давно. Ещё после нападения. Тебя хотело так много мужиков, что хотеть тебя было уже просто как-то неприлично. Я даже рассказывал об этом Веронике. Она считает, что мы должны позаботиться о тебе.

— Делать вам нечего, — фыркаю, делая глоток, — я взрослая девочка и сама…

Не могу даже закончить фразу. Ставлю бокал на стол и резко покидаю кухню, добегаю до ванной и склоняюсь над умывальником с рвотным позывом, взявшимся вообще непонятно откуда.