Уголовное право США: успехи и проблемы реформирования - И. Козочкин

Поэтому было бы преждевременным утверждать, что в США уже окончательно на смену прежним представлениям о вине пришли новые, предложенные Примерным УК.

В указанных и некоторых других штатах решение вопроса вины в значительной степени основывается на субъектной практике. Традиционно суды исходили из того, что преступление может быть совершено с намерением или по небрежности. Причем намерение может быть общим (general), специальным (specific), перемещаемым (transferred) или конструктивным (constructive).[370] Первые два вида встречаются чаще, поэтому заслуживают большего внимания.

Прежде всего следует отметить, что различия между общим и специальным намерением не очень четкие. У. Лавейф отмечает, что они определяются по-разному: иногда термин «общее намерение» используется также, как «преступное намерение» – для обозначения mens rea, а «специальное намерение» – для обозначения психического состояния, в то время как «специальное намерение» ограничивается одним психическим состоянием намерения, или же «общее намерение» используется, чтобы охарактеризовать намерение сделать что-то вообще, а не в каком-то определенном случае, а «специальное намерение» – для обозначения намерения сделать что-то в определенном месте и в определенное время. Перечислив варианты различий общего и специального намерения, указанный автор в заключении, со ссылкой на довольно новое решение Верховного суда штата Коннектикут,[371] пишет, что общее намерение – это только «намерение совершить телодвижение, составляющее действие, которое требует преступление»[372]. Примерно такое же, весьма широкое определение общего намерения дают и другие американские авторы, в частности Дикс.[373] Из такого понимания общего намерения он делает вывод, подкрепленный решением Верховного суда штата Висконсин,[374] о том, что общее намерение не подлежит специальному доказыванию; оно может быть выведено из факта осуществления запрещенного поведения. Другими словами, продолжает Дикс, «тот, кто добровольно совершает действие, презюмируется умышляющим это действие». Далее он пишет: если результат является естественным и обычным следствием поведения обвиняемого, жюри может сделать вывод о том, что он умышлял соответствующий результат. Такой опровержимый вывод о намерении, замечает он, «по крайней мере, иногда является конституционно допустимым».[375]

Специальное же намерение в наиболее общем понимании этого термина, как его трактуют суды, означает, что у лица есть какая-то определенная цель, например при покушении на тяжкое убийство (но она может отсутствовать в случае его совершения), или что у него есть еще желание совершить последующее действие, необходимое для завершения преступления, например берглэри общего права. Для признания лица виновным в его совершении должно быть доказано, что лицо не только намеревалось осуществить взлом и проникновение в жилище другого, но также совершить там фелонию. Это второе намерение – специальное в том смысле, что оно иное, чем то, которое требуется в отношении «взлома и проникновения». [376]

Прямое упоминание специального намерения можно встретить в статутном, нереформированном праве штатов. Например, в УК Калифорнии (ст.21 (а)) говорится, что покушение на преступление состоит из двух элементов: специального намерения совершить это преступление и непосредственного, но неэффективного действия, направленного на его совершение.

Суды, которые придерживаются различий между двумя видами намерения, руководствуются ими при решении вопросов ответственности за преступления, совершенные по ошибке в факте или праве или в состоянии опьянения. Так, если опьянение обычно считается недостаточным основанием, чтобы нейтрализовать общее намерение, оно может быть достаточным, чтобы нейтрализовать специальное намерение. Например, в случае берглэри лицо, которое осуществляет взлом и проникновение в жилище, может быть признано настолько пьяным, чтобы иметь намерение совершить там фелонию. В

УК штата Калифорния сказано, что «доказательство добровольного опьянения допускается только по вопросу о том, действительно ли у обвиняемого сформировалось требуемое специальное намерение, или, если ему предъявлено обвинение в тяжком убийстве, действовал ли он преднамеренно, обдуманно или имея явно выраженное злобное предумышление» (п. “b” ст. 22).[377]

Поскольку концепция общего намерения была «постоянным источником путаницы и двусмысленности в уголовном праве»,[378] некоторые известные американские ученые еще до издания Примерного УК призывали отказаться от деления намерения на «общее» и «специальное» и от использования этой терминологии в судебной практике.[379] Однако, несмотря на то, что такой отказ произошел в уголовном законодательстве (штатов), испытавшем в данной области влияние Примерного УК, суды в некоторых из них, например в Иллинойсе, время от времени обнаруживают приверженность к старым понятиям.[380] Воистину, уходящее в прошлое очень живуче, особенно когда речь идет о судебной практике стран англосаксонской системы права!

В случаях, когда лицо, намереваясь причинить вред другому, случайно, например промахнувшись, причиняет вред третьему лицу, оно на основании доктрины перемещаемого намерения может быть признано имевшим намерение причинить вред этому третьему лицу. Эта своего рода юридическая фикция, которая появилась в Англии еще в ХУ! в., в дальнейшем пустила глубокие корни в американской уголовно-правовой системе.

Влияние указанной доктрины можно обнаружить и в Примерном УК в ст. 2.03, где рассматриваются вопросы причинной связи, а именно: если «фактически причиненный результат не совпадает с задуманным или ожидавшимся только в том отношении, что претерпевшим ущерб или затронутым оказалось другое лицо или другое имущество» (п. 2а),[381] деятель может быть признан виновным в такой же степени за этот фактически причиненный результат. Приведенное положение было воспринято уголовными кодексами ряда штатов, например Пенсильвании (ст. 303), Кентукки (ст. 6.04), Алабамы (ст. 13А-2-5) и др.

Доктрина перемещаемого намерения довольно часто используется в судебной практике. Так, Верховный суд штата Вашингтон, рассмотрев в 1994 г. дело Уилсона, постановил: поскольку намерение причинить тяжкий телесный вред установлено, mens rea переходит от двух лиц, по которым обвиняемый намеревался произвести выстрелы, к двум другим, которым он не намеревался причинять вред[382].

Иногда соответствующие статуты формулируются так, чтобы исключить применение доктрины «перемещаемого намерения». [383] Иногда, наоборот, формулировки закона включают словосочетания, позволяющие применять эту доктрину, например: «это или другое лицо», что в своем решении отметил Верховный суд штата Нью-Мексико[384].

Обычно для обоснования применения доктрины перемещаемого намерения используются два аргумента: целесообразность и пропорциональность. Первый состоит в том, что лицо, которое, например, совершило убийство, не должно избежать соответствующего наказания только потому, что оно убило не того человека, которого намеревалось убить. Аргумент пропорциональности означает, что эта доктрина должна обеспечить, чтобы наказание соответствовало виновности, так как лицо, которое, имея намерение причинить вред какому-то конкретному лицу, причиняет такой же вред другому, так же виновно и так же вредоносно для общества, как если бы оно осуществило то, что им было первоначально задумано. Однако есть другая точка зрения: доктрина перемещаемого намерения не имеет морального обоснования, она характеризуется как какая-то «необъяснимая загадка (тайна)».[385]

Дж. Дресслер считает, что определенная неразбериха в области доктрины перемещаемого намерения была бы устранена, если бы суды, отказавшись от ее применения, просто пытались определить, имелось ли у деятеля намерение причинить «конкретный социальный вред», указанный в определении вменяемого в вину преступления, или нет. [386]

Так называемое «конструктивное намерение» – понятие весьма условное и неопределенное. Дж. Самаха в одном месте своей книги пишет, что «конструктивное намерение» применяется к случаям, когда деятель причиняет вред больший, чем тот, который замышлялся или ожидался.[387] А в другом – что это намерение, когда деятель не намеревался причинить какой-либо вред, но должен был знать, что его поведением создается большой риск причинения вреда.[388] Несколько более определенно высказывается У. Лафейв: применением «конструктивного намерения» прежде всего «утверждается, что намерение требуется для всех преступлений, и затем – что такое намерение может быть выведено из неосторожности или небрежности».[389] Таким образом, даже неосознание деятелем возможности (риска) наступления вредных последствий своего поведения может быть признано намерением. Каким-то утешением, снижающим порочность подобного подхода к трактовке намерения, может служить то обстоятельство, что суды в последние годы прибегают к ней довольно редко. В связи с этим Лафейв пишет: было бы проще, если бы суды просто признали, что для совершения некоторых преступлений намерения не требуется, достаточно неосторожности или небрежности.[390]