Надпись на сердце - Борис Привалов

Наступил Васин черед показывать искусство. Фокус он показал, прямо надо сказать, для детей среднего школьного возраста. Сложил две обычные мишени — одна за другой, так, как в пачке лежат, — и проткнул на глазах публики мишени длинным гвоздем. Все видели: насквозь обе. И так семь раз. Семь дырок, словно от пуль, зияют в яблочке и его окрестностях. А когда вторую мишень от первой отнял — на ней ни единой пробоины! Вот тебе и «гвоздь насквозь»! Зал хохочет.

— Семь, — кричат, — попаданий из пяти возможных!

Овация была такая, что не только заслуженный артист, а и народный бы позавидовал! Хлопали единогласно.

Опять очередь артиста подходит. Тот с помощью своих закулисных ассистентов творит на сцене всякие необъяснимые явления: люди перелетают у него из ящика в ящик, тяжелые предметы самым таинственным образом исчезают со своих мест, из булки выскакивает поросенок и вместо «хрю-хрю» кричит почему-то «ку-ку»!

Публика, понятно, потрясена и даже уже аплодировать почти не может: ладони — сплошные синяки.

Вася — ничего, улыбается спокойно, поздравляет артиста с успехом. А сам приятный такой пустячок показывает: «неисчезаемая каска». Самая обычная стальная каска общепринятого образца никак у него не исчезает — вроде он, Вася, фокусник-неудачник. Только он ставит эту каску на фоне черного бархата, а она вдруг становится белой, как молоко. Только он вместо черного белый фон ставит, как каска немедленно становится голубой. Так много цветов сменяется.

— Эх, — говорит Ковригин, — даже маскироваться не умеешь, а еще солдатская каска... А ну, приказываю обеспечить маскировку!

И тут — вот что значит боевой приказ! — каска, которая находилась на зеленом фоне, вдруг позеленела и стала невидимой.

Еще бо́льший успех, несмотря на отбитые ладони, имел следующий номер Ковригина: разборка карабина.

Сержант показывал, как разбирают карабин новички. Как у них пропадают детали. Как полчаса ищется затвор, а он, оказывается, во рту за щекой. И какой у новичка удивленный вид, когда он из носа вытягивает шомпол!

И таким образом соревновались иллюзионисты почти два часа.

После финального номера, в котором заслуженный фокусник показал «водную феерию» (по мановению «волшебной палочки» из любого предмета, даже носа свидетеля, начинал бить фонтан газированной воды с сиропом), когда занавес опустился, состоялся подсчет аплодисментов. Надо же было определить, кто победил в состязании!

Делался подсчет просто: начальник клуба и один из ассистентов засекали время продолжительности каждой овации. Потом складывали результаты, и получилось, что артисту аплодировали в общей сложности одиннадцать минут тридцать пять секунд. А Ковригину — пятнадцать минут ровно. Тут уж ничего не попишешь — бухгалтерия! И заслуженный мастер фокусных дел поздравил Васю с победой!

— Что ж, товарищ сержант, — сказал он, — ваша взяла. Вас принимали лучше. Я понимаю: вас поддерживали болельщики как своего, у вас доходчивая манера подачи номеров, отчетливая сюжетика... Но ведь на одном этом не выиграешь! Почему-то ваши фокусы вызывали очень большую заинтересованность зала. Мои номера нравились — спору нет. Но ваши, хотя они и слабы еще профессионально, я бы сказал, волновали. Я это чувствовал. И хочу спросить: почему так получалось? Объясните мне, если знаете, в чем тут дело.

— А дело тут простое, — ответил Вася. — Вы правильно подметили: я в каждый номер сюжет вводил. Так сказать, идейную нагрузку давал.

— Идейную? — усмехнулся фокусник. — Ну уж, скажете! Идейный фокус — это абсурд. Вроде съедобного камня Что ж, мне прикажете вместо «волшебной палочки» кукурузный початок взять и им совершать «превращения»?! А вместо женщины перепиливать кубометр дров? Так?!

— Вы несколько вульгаризируете мою мысль, — задумчиво произнес Вася. — Впрочем, судите сами — хотя бы по сегодняшнему концерту. Вот номер с мишенями. Конечно, он, если с технической точки зрения подходить, вашему номеру в подметки не годится. Но понравился он зрителям потому, что построен, так сказать, на злобе дня. Слышали — из зала даже реплики были: «Семь попаданий из пяти возможных!»

— Не понимаю... — удивился артист.

— На днях во второй роте у нас такой случай произошел на стрельбище... Два стрелка мишени перепутали и стреляли по одной. Командир смотрит: семь попаданий из пяти возможных! Чудеса! А в соседней мишени ни единой пробоины! Горе-стрелок не знал, куда деваться от стыда... Вот и родилась у меня мысль — обфокусить это дело. Как видите — публика поняла. Или вот с каской. У нас ефрейтор Бычкин есть. Он меня надоумил «неисчезаемую каску» показывать.

— Он что, тоже манипулятор? — с тревогой в голосе спросил заслуженный артист.

— Нет, просто у него с маскировкой не ладится. На последних учениях он задание сорвал: никак замаскироваться не мог. В конце концов с горем пополам приспособил себя под рельеф, а про каску забыл. Кругом песок, и каска на ярко-желтом фоне отлично просматривалась. Посредник объявил Бычкина «убитым». Вот этот номер я и посвятил ефрейтору. Ну, а разборка карабина всякому понятна: все новички так себя ведут. То одна часть пропадет, то другая. И обнаруживают затвор где-нибудь в кармане или под столом. Это сюжет, как говорится, вечный...

— Это я понял, — задумчиво проговорил фокусник. — И ваши другие сюжеты — тоже. Но ведь так можно работать только в подготовленной, специфической аудитории. Обычная концертная публика не вполне оценила бы ваши номера. Если б я выступал только перед военными, то я, наверное, пошел бы по вашим стопам, коллега.

Представляете! Заслуженный артист и сержанту Ковригину такие слова: «коллега»! У другого бы голова тут же закружилась от комплиментов, но Вася продолжал наступление на безыдейного манипулятора.

— Есть же темы и ситуации, которые интересуют всех, — сказал он. — Например, я бы решал номер с жареной курицей сатирически.

— Ну, ну, — заинтересовался артист. — Очень любопытно! Как?

— Может быть, таким манером: подают в ресторане жареную курицу. Выходит ассистент в костюме официанта. Свидетели убеждаются, что курица жареная. Вы говорите официанту: «Мне кажется, она недожарена». Тот отрицает. Вы настаиваете. Наконец берете нож, собираетесь отрезать кусок, но только лезвие касается «жаркого», как курица с криком вскакивает с блюда, и все видят, что она действительно... живая и даже неощипанная. Официант поражен, разводит руками: «Недожарил!»

Очень эта мысль понравилась артисту, он ее сейчас же в блокнотик заприходовал. А Вася несется дальше: людей, которые перелетают из одного ящика в другой, перекрестил бы в «летунов», а на ящиках предложил написать названия учреждений каких-нибудь. Весь номер назвать «Сокращение штатов» или что-то в этом же роде.

— Получится сатира на то, как некоторые учреждения производят штатные манипуляции, — сказал он.

И так далее — целую творческую программу развил Ковригин перед иллюзионистом.

— Вы ведь все равно говорите на сцене много, так используйте голос на все сто процентов — не просто разговаривайте с публикой, а подавайте содержательный текст. А то ведь ловкость рук ради ловкости рук — занятно, но забывчиво. Да и отвлекать внимание зрителя сюжетным текстом легче, чем просто разговорчиками... Ведь если идти в иллюзионном деле по сатирической дорожке — это же непочатый край работы! Объектов для критики у нас пока еще, к сожалению, хватает. И семейные дела можно прихватить, и страстишки различные мелкие, и пережитки. А гадалок! А бездельников! Да ведь вы сами все прекрасно понимаете. С вашей техникой, мастерством — вы можете целые иллюзионные ревю-обозрения закатывать! В трех отделениях! Со сквозным сюжетом! А то ведь получается: как в восемнадцатом веке работаем. На тех же принципах!

И так артист благодарил Васю Ковригина — просто любо-дорого было смотреть.

— Обязательно, — говорит, — возьму сейчас творческий отпуск на подготовку новых аттракционов и буду обсуждать ваши идеи.

А через некоторое время получает клуб портрет фокусника с этой вот удивившей меня надписью: спасибо, мол, за урок и привет сержанту Ковригину.

— А где сейчас Ковригин? — спросил я начальника клуба. — Демобилизовался уже? На эстраде, наверное, выступает?

— Службу в армии он, верно, кончил, — усмехнулся начальник клуба. — Но в артисты не пошел. Он ведь по гражданской специальности — агротехник. Ну и вернулся к себе на родину, в колхоз. Письма нам пишет: «Придумал я один «агрономический фокус», уже на полях показываем — урожай в два раза увеличили! Никаких иллюзий — все абсолютно научно. Приезжайте — продемонстрируем».

ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

За жизнерадостность и неутомимость Евграфыча на селе зовут «дедом Непоседом».

Деда уважают. Он за свою храбрость еще во время первой мировой войны георгиевским кавалером стал. За какой конкретный подвиг — этого никто не знал. Одни говорили, что он единолично роту врагов в плен взял, другие — что роту из окружения вывел, от плена спас. Зато все знали, почему у деда рядом с георгиевской ленточкой орден Славы красуется. Эту награду дед, можно сказать, на глазах всех колхозников заслужил во время войны с гитлеровцами, в партизанском отряде. Смекалистый старик придумал хитрый способ борьбы с врагом. Он бродил, прося подаяние, по дорогам и, улучив момент, переставлял немецкие указки направлений. Если, к примеру, указка показывала, что в село Никольское дорога идет направо, а налево — болото, то дед Непосед переворачивал ее, и село Никольское оказывалось слева. Много крови испортил дед фашистам!