Наше всё! - Алексей Зинин

Постучались в кабинет главного, он сидит курит: «Слушаю вас, ребята!» Мы что–то пробубнили, и кто–то все–таки предложил взять тренера по физподготовке. Я не сомневался, что сейчас грянет гром. Внутри все сжалось. Украдкой посмотрел на Романцева. В глазах у наставника блеснул опасный огонек — знак того, что наша миссия провалилась: «У вас проблемы с физподготовкой, нагрузки вам не хватает? Идите, я все понял. Будем больше работать».

После этого у нас была веселая неделька. Мы чуть ли не на карачках с поля выползали и каждый раз корили себя за допущенную глупость: это ж надо было додуматься пойти к Олегу Романцеву с таким предложением! Больше ничего подобного, естественно, не повторялось.

Романцев — один из немногих тренеров в отечественной истории, с кем игроки, даже самые отчаянные, никогда не огрызались. И в эмоциональном запале никто не смел сказать ему что–то поперек, даже под нос себе не бубнили. Разве что Безродный мог что–то буркнуть, но все равно разобрать это бурчание ни у кого не получалось. Тема был очень необычным футболистом. Талантливым, но себе на уме. С дисциплиной у него имелись жуткие проблемы. Против ежовых рукавицу Малого имелся иммунитет в виде толстенного панциря. Поэтому Олег Иваныч избрал хитрую тактику. Как–то мы все построились, и Романцев таким мягким голосом говорит: «Ребята, у нас завтра тренировка в одиннадцать. Артем, и ты приезжай. Мы все будем. Потренируемся. Может, и ты побегаешь за компанию». И эта метода помогала какое–то время удерживать Безродного в большом спорте.

Романцев в ту пору представлялся эталоном мудрости. Каждое слово, каждый его жест были наполнены смыслом. И еще он был потрясающе уверен в себе. Он вполне был способен обходиться без помощников. Все, что касалось футбола и тренировочного процесса, он любил делать сам. Только вот эта фантастическая уверенность немного мешала Олегу Ивановичу находиться в гармонии с окружающим миром. В середине 1990‑х гений Романцев был обладателем уникальных знаний, но жизнь–то не стоит на месте. Появлялись новые технологии, менялись тенденции.

Я не вправе обсуждать Романцева, никогда не говорил и не скажу про него ни одного плохого слова, как бы ни разворачивались события и как бы меня к этому ни подталкивали. Иваныч для меня — это величина неприкасаемая. Навсегда! Тем не менее позволю дальше развить свою версию причин произошедших с ним неудач. Олег Иванович был оторван от действительности. Ему не хватало общения, причем не столько человеческого, сколько профессионального. Допускаю, что гордость, помноженная на девять чемпионств, не позволяла ему воспринимать чьи–то идеи. Он свято верил в правильность своей линии, не подвергая ее сомнениям и не примеряя на конкретное время. Однако постоянно вариться в собственном соку нельзя. Это опасное занятие, как правило, приводит к нарушению самооценки, потому что сравнивать себя с самим же собой необычайно трудно.

Единственным человеком, который мог высказать Олегу Ивановичу свою точку зрения по любому вопросу, не боясь вызвать гнев с его стороны, был Георгий Саныч. Для меня, кстати, до сих пор остается большой загадкой, как два медведя уживались в одной берлоге. Наверное, они просто настолько любили друг друга, что могли простить друг другу то, чего не простили бы больше никому. Мне кажется, их дружба основывалась не только на душевных и человеческих аспектах, но еще и на тяге к соперничеству. Они же постоянно подкалывали друг друга. Но при этом два потрясающих острослова, способных быть достаточно злыми на язык, никогда не переходили черту, за которой таилась бы обида.

Скажу честно, в 1997‑м нам, игрокам, было непросто видеть на скамейке запасных сразу и Ярцева, и Романцева. С одной стороны. Георгий Саныч многим из нас дал путевку в настоящий футбол и привел к чемпионству, с другой — вновь главным стал Олег Иваныч, авторитет которого являлся просто заоблачным. Мы чувствовали, что для них обоих такое положение дел было серьезным испытанием. Но при всем при этом они предельно порядочно и корректно вели себя в коллективе. Я почти сразу же для себя решил: что бы там между ними ни происходило, для меня существуют два главных тренера — Романцев и Ярцев.

Единственное, я всегда понимал, что рано или поздно их пути разойдутся, и страшно этого опасался. И вот как–то в приватной беседе Георгий Александрович сказал мне, что у него есть предложение от «Динамо». Мне сделалось не по себе, но еще больше не по себе было самому Ярцеву. Я видел, как Саныч мучился, и догадался, что он заставит себя это предложение принять. Сердце его хотело остаться с нами, но мозг говорил, что надо уходить. На моем веку это была первая серьезная потеря «Спартака». Я долго переживал, потому что Ярцев оставил в каждом из нас не частичку, а огромную часть себя.

В то же время за будущее команды я был спокоен, потому что Олег Иванович никуда уходить не собирался: это такая глыба, которую не свернуть ничем и никем. Это было даже невозможно представить! Потому я был убежден: вся моя российская карьера будет связана только с именем Романцева, что гарантировало «Спартаку» безоговорочную гегемонию на долгие годы. Именно так я и уговаривал себя успокоиться по поводу потери Ярцева. И еще уверял себя, что когда–нибудь судьба сведет нас Георгием Александровичем. Ждать этого счастливого момента пришлось более пяти лет.

Когда в 2003‑м я первый раз приехал к Ярцеву на сборы национальной команды, испытал непередаваемый восторг. Словно окунулся в те 1990‑е, когда все мы были вместе. Я уже успел соскучиться по настоящим спартаковским тренировкам, по умным квадратам, забеганиям, стеночкам, ведь тогда в рядах «красно–белых» уже верховодил Андрей Чернышов, проповедующий совсем иные взгляды.

Как же Романцев и Ярцев, не в обиду им будет сказано, похожи в понимании футбола, в ведении тренировочного процесса! Конечно, каждый из них индивидуален и различий между ними хватает, но по сути своей они единомышленники.

Часто игроки боятся тренера, и это в общем–то ненормально. Тот, кто уступает своему страху, рано или поздно становится этому тренеру не нужен. И многие наши ребята, которые ушли из «Спартака» еще в 1990‑х, порой в своих интервью признавались, что боялись Романцева панически. Даже у таких железных людей, как Вадик Евсеев, при взгляде Олега Ивановича начинался мандраж, и они допускали детские ошибки. Мне, к счастью, хватило психологической устойчивости. А может, просто повезло. Лишь раз сердце убежало в пятки. Эту историю я часто рассказываю в прессе. Тогда я только начал привлекаться к основному составу. Валерий Владимирович Жиляев пожаловался Олегу Ивановичу, что я крайне нерегулярно посещаю институт, и Романцев перед всем строем заявил: «Титов, я тебя лично отправлю в армию». Мне тогда как раз восемнадцать лет исполнилось. До сих пор не знаю, чего я тогда испугался: то ли попадания в ряды Вооруженных сил, то ли того, что Романцев меня перед всеми отчитал.

Олег Иванович — великий психолог. Не встречал людей, которые так умели бы использовать метод кнута и пряника. Бывало, он будто замахнется — человек весь скукожится, зажмурится. Откроет полные ужаса глаза — а перед ним на вытянутой руке уже вкусный пряник. Откусит кусочек, и уже жизнь прекрасна. Проулыбался чуть больше положенного — опять вверх поднимается рука с кнутом. Это образное сравнение, но зато прекрасно передает суть романцевского руководства. У Иваныча мы постоянно были в тонусе. Малейшее расслабление тут же каралось.

В 1998‑м мы стали чемпионами за тур до финиша и уже ничего не значащий для нас матч играли в Новороссийске. Илюха Цымбаларь забил, но во втором тайме мы неожиданно пропустили два мяча, побежали исправлять положение и зевнули контратаку. Один–три. Что было в раздевалке, до сих пор вспоминать тягостно. Как же Олег Иванович кричал! Не дай бог кому–то попасть Романцеву под горячую руку! Мне тоже прилично досталось, и в общем–то заслуженно. Разбор полетов длился минут двадцать, мы не знали куда деться. Олег Иванович настолько максималист, что золотые медали сами по себе для него мало что значат. Ему нужна игра! Ему нужна победа в каждой встрече! Даже если человек выдавал классный матч, Романцев мог подойти к нему и сказать: «Ты сегодня сыграл неплохо, но что тебе мешало сделать это в предыдущем туре? Ты нестабилен. Причину ищи в себе. Может быть, что–то надо подправить с режимом. Наверное, тебе лучше будет поехать не домой, а на базу».

Я тоже один раз попал в подобную ситуацию. Шла осень 1997 года. Борьба за первое место развернулась конкретная. Нам во что бы то ни стало нужно было брать три очка у «Алании». И при счете один–один я забил победный гол. Перед этим не вылезал со сборов «молодежки», соскучился по дому до невозможности — вот на правах «героя матча» и решил рискнуть отпроситься съездить повидать родных. Однако не успел я зайти в раздевалку, как Олег Иванович меня подозвал: «Ты посмотри на себя, ты не имеешь права так безобразно играть. Никаких выходных. Анализируй, восстанавливайся, готовься». Я тогда жутко обиделся, но куда деваться: слово главного тренера — закон. Сейчас сознаю, что, обижаясь, я был не прав. Зато прав был в том, что всегда Романцева слушался. И это привело к тому, что примерно к середине 1998‑го я завоевал полное доверие Олега Ивановича. Он давал установку на игру, рассказывал, кто как в какой позиции должен действовать, а меня пропускал — просто не считал нужным давать мне какие–то советы. Иванович вообще очень бережно относился к словам. Он все говорил настолько по делу, что порой ему хватало пяти минут, дабы разложить соперника по полочкам. Причем советы были насколько лаконичными, настолько и мощными по значению. Например, в 1997 году, когда в матче против «Торпедо» Романцев поставил меня действовать персонально с Хохловым, совет прозвучал так: «У Хохлова левая нога для ходьбы. Перекрывай ему правую ногу, вынуждай его убирать мяч влево». Как же просто мне было играть — я Димку съел. Единственное, свой гол он все же забил, но то было после стандартного положения.