Месяц Седых трав - Андрей Посняков

Вот деловито расстилают снятые шкуры здоровяки Юмал и Кооршак. Чем-то похожие – конечно, похожие, они же родные братья! – добродушные увальни. Впрочем, добродушные – это пока как следует не разозлишь. Рядом делают вид, что очень утомились, Гаарча с Хуридэном. Ну, об этих лучше уж ничего не говорить, все равно ничего хорошего не скажешь, по крайней мере – пока. Ну, а потом – кто знает? Знавал Дубов случаи, когда самые последние раздолбаи вдруг становились героями. Немало таких было и на Халкин-Голе, и на Малой Земле, и под Берлином. Гаарча с Хуридэном, по крайней мере, хоть оружием владеют. Остальные… Про остальных еще, похоже, и говорить-то рано, малы слишком – ну, право слово, совсем еще дети! И ведут себя сейчас чисто по-детски – толкаются, кричат, спорят. Однако на десятника посматривают с таким искренним обожанием – словно на бога! Баурджин даже не помнил, как их зовут… а это плохо! Командир отделения просто обязан знать всех своих бойцов, и не только по именам-фамилиям-отчествам, но и по характеру, по складу ума. На кого можно полностью положиться, и не только в бою, но и в любом, даже самом небольшом деле, а за кем, наоборот, нужен самый строгий пригляд. У хорошего командира, кстати, в отделении и помощники всегда имеются, которым вполне можно довериться.

Вот Кэзгерул, кстати, молодец – словно только что закончил курсы молодых командиров, причем с отличием – не стал больше ни о чем говорить, расспрашивать, оставил все разговоры на потом, сам же побежал к своим – вон они, рядом. Тоже неплохие парни… как и их командир. А вот Баурджину, похоже, не повезло – кроме здоровяков-братьев, не на кого и опереться. Э, товарищ сержант! Тут же охолонул себя Дубов. Не дело это – своих бойцов поганить, даже и в мыслях, не дело. Надобно в каждом, кроме всего дурного, еще и хорошее видеть. Хотя бы узнать их для начала. Имена, привычки, склонности – ведь командир-то он сейчас временный, на срок охоты да обратного перехода, и еще неизвестно – как там в родных местах будет? Впрочем, догадаться можно – так же, как и было. Если ничего не предпринимать, пустив все на самотек.

– Эй, Гаарча, подойди-ка! – усевшись в снег за неприметным кусточком, негромко подозвал юноша.

Гаарча – все такой же тощий, с чего ему полнеть-то? – подбежав, поклонился, спрятав в глазах хитринку – дескать, готов исполнить любое пожелание командира.

– Садись рядом, – Баурджин показал на снег. – Расскажешь мне обо всех, по очереди.

– Ага! – обрадованно кивнул Гаарча. – Это можно. С кого начнем?

– Все равно.

– Тогда Хуридэна пропустим – ты его и так знаешь.

Баурджин кивнул:

– Согласен. Давай – с Кооршака с Юмалом.

– Оба, сказать по правде, дундуки дундуками, – хохотнул Гаарча. – Нелюдимы, глупы, да еще и увальни. Вот только силы у них хватает, что правда, то правда – разозлить, так вообще вряд ли кто с ними справится в роду старого Олонга. Но так – дураки оба.

– Все сказал?

– Все.

– Давай об остальных!

– Об этих сусликах? – Гаарча презрительно сплюнул. – Дай Бог, вспомнить бы, как их зовут. Те двое, плосконосые, что возятся у костра, кажется, Ильган с Цыреном. Из лука стреляют, не знаю как, а бегают быстро. И тоже, между нами говоря, дурни!

– Ну, Гаарча, – Баурджин только головой покачал. – У тебя, похоже, все дурни, один ты умник.

– Ну, не только я. Видишь во-он того мелкого?

– У костра?

– Да нет, ближе к берегу – вон он, мясо раскладывает, в овчинном полушубке. Не красавец, конечно – нос узкий, как у курицы, глаза словно плошки. Зовут Гамильдэ-Ичен. Этот от какой-то рабыни родился. Болтун, не приведи Господи, но умен – читать выучился!

– Читать?! – Баурджин искренне удивился.

– Вот и я говорю! Да ладно – читать, он и писать, говорят, умеет!

– И на каком же языке?

– По-уйгурски, на каком же еще-то? Жил у нас в роду один уйгур, пленник. Да ты его помнишь, старый такой старик, два года назад помер… как его… Бонго… Бонго…

– Бонго-Дидзо, – вспомнил Баурджин. – Да, был такой, помню. Так он, значит, и научил грамоте Гамильдэ-Ичена?

– Он. Так что эта лупоглазая мелочь Гамильдэ-Ичен – у нас единственный грамотей. Кроме Кэзгерула Красный Пояс.

– Что? – удивился юноша. – Кэзгерул тоже знает грамоту?

– Конечно!

– Что-то он не рассказывал.

– Скромничает, – Гаарча засмеялся. – Да и, с другой стороны, чем тут хвастать-то? Ну, знает какие-то закорючки, ну, умеет их прочитать – и что с того? В жизни-то вовсе не это надобно!

А вот тут Гаарча был полностью прав. В жизни столь захолустного рода, как род старого Олонга, от грамотеев и в самом деле прок был небольшой, точнее говоря, его вообще не было.

– К тому ж он труслив, этот Гамильдэ-Ичен. Боится крови.

Ага, кто бы говорил! Вы-то известные храбрецы с Хуридэном.

Вслух Баурджин этого не сказал, просто подумал. Махнул рукой:

– Хватит про грамотея. Про остальных рассказывай.

– Про остальных… – послушно кивнув, Гаарча озадаченно почесал подбородок. – Не знаю даже, что про них и говорить-то. Прям и совсем нечего сказать, клянусь Христородицей! Ничем не примечательны эти парни.

– Ладно, – устало махнул рукой Баурджин. – После разберусь. Иди работай.

Стряхнув с себя снег, молодой командир направился к озеру. Небо уже сделалось темно-голубым, красивым, с бледно-серебристыми искорками звезд. Над дальними сопками разливался сверкающим пламенем оранжевый закат, и последние лучи солнца ласково поглаживали небо.

– Гамильдэ-Ичен, – останавливаясь, тихо промолвил юноша.

Деловито раскладывавший на снегу мясо парнишка немедленно обернулся и хлопнул глазами – и в самом деле, круглыми, серо-голубыми, большими, живо напомнившими Дубову русских красавиц. Не русской ли была мать этого паренька?

– Да, господин? – Гамильдэ-Ичен шмыгнул носом.

– Долго тебе еще? – Баурджин кивнул на мясо.

– До темноты думаю успеть, господин. Или надо быстрее?

– Не торопись. Ты хорошо знаешь всех наших? Ну, из нашего десятка?

– Думаю, что достаточно хорошо, господин.

Эх, как резало слух это – «господин»! Так и хотелось, сказать, чтоб парень говорил «товарищ сержант».

– Вот что, – Баурджин благосклонно кивнул. – Расскажи-ка мне обо всех. Но не все подряд, а только хорошее.

– Хорошее?! – Гамильдэ-Ичен улыбнулся так ясно и радостно, что и Баурджин невольно растянул губы. – Да, они все хорошие люди. Вот взять хотя бы Кооршака с Юмалом. Оба такие здоровенные, но очень уважительные к старшим, а к малышам – добрые. А какие они охотники! Я, конечно, над ними иногда подшучиваю, может быть, даже обидно, но они только смеются – добрые!

– Об Ильгане с Цыреном что скажешь?

– Замечательные пастухи! Так любят лошадей, что иногда кажется, ни одна мать детей своих так не любит.