Семь сувениров - Светлана Еремеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Николай продолжал делать записи в блокноте и время от времени проверял диктофон. Через открытое окно был слышен шум пролетающих по набережной машин и голоса гидов с плывущих по Неве трамвайчиков. Николай поднял глаза и заметил вдалеке ангела на шпиле Петропавловки. Он был золотым, как солнечный луч – искрился, переливался, буквально парил в воздухе. Николай снова посмотрел на Константина Семеновича. Тот молчал, был погружен в какие-то, ведомые только ему, раздумья.
– Правда однажды… – тихо сказал он. – Вернувшись с прогулки по городу, Веня умудрился сильно рассердить маму… Это был, пожалуй, единственный случай… Она с ним не разговаривала дня два…
– Какой случай?
Волков посмотрел на Николая каким-то особенным, словно почерневшим от волнения взглядом. Он всматривался в лицо журналисту, возможно решая, рассказывать ему эту историю или нет.
– Ну что же… Раз сам начал… – сказал Волков. – Они с мамой часто гуляли по Ленинграду, ходили по музеям. Очень любили Русский музей и Эрмитаж… Когда возвращались, могли часами обсуждать увиденное… И вот однажды, вернувшись из города, Веня попросил маму дать ему какой-то альбом по искусству… Он долго копался в нем, наконец нашел то, что искал, подошел к маме и спросил: Мама, скажи, кто это? Он протянул ей репродукцию картины Ари Шеффера «Искушение Христа»…, где был изображен Иисус, искушаемый Дьяволом на горе… У меня, кстати, есть копия, она висит в коридоре… Мама ответила: это Дьявол. А что такое Дьявол? Мама через силу отвечала: Дьявол – это зло. Темная сила. Он причиняет боль. Она не вдавалась в подробности сюжета об искушении верой… по понятным причинам… Мама, – продолжил Веня. – Значит наш папа Дьявол?
Николай оторвался от записей и уставился на Константина Семеновича своими цепкими карими глазами.
– Да… – выдохнул Волков. – Я ничего не искажаю. Так и сказал.
– И что же ответила ваша мама? – спросил Николай.
– Мама одновременно и рассердилась, и испугалась… Стала кричать что-то вроде: Глупый мальчик! Ты ничего не понимаешь! Тот настаивал: Но он ведь причиняет боль! Он причиняет тебе боль! И он так похож на него… Вот на этого – с крыльями… Мама схватила его за руку, швырнула альбом на стол и силой потащила Веню в комнату. Оттуда доносилось: Чтобы я больше такого не слышала! Совсем распустился! Он – человек. Такой – как все! С недостатками и достоинствами. Как ты! Как я! Как Костя! Никогда больше так не говори!.. Но он не любит нас! – кричал Веня… Любит! – не соглашалась мама. – Ты когда-нибудь это поймешь… Любовь – далеко не всегда прекрасна. У нее разные обличия. – Не верю! – кричал Веня… Веришь ты или нет, чтобы я больше этого не слышала! В конце концов, даже если ты считаешь, что он нас не любит, это не дает тебе права сравнивать отца с дьяволом… Да! Ты не имеешь права! – гаркнула мама каким-то странным, хриплым голосом… Сколько лет прошло, а он до сих пор звучит у меня в голове… Затем она вышла из комнаты, громко хлопнув дверью… Веня не выходил до позднего вечера. Помирились они только спустя дня три. Больше он никогда не повторял ничего подобного… В крайнем случае, в моем присутствии.
Николай не отрывался от своего блокнота. Делал пометки. Волков замолчал и внимательно посмотрел на него.
– Николай, вы понимаете, что все, о чем я вам сейчас рассказал, должно остаться между нами? – спросил он напряженно.
– Конечно. Об этом никто никогда не узнает. Но я благодарю вас за этот рассказ. Он, возможно, поможет мне во всем разобраться…
– В чем вы собираетесь разбираться? – спросил настороженно Волков. – Неужели вы не понимаете, что массовому зрителю не нужны все эти копания в душе брата… А его поклонникам не нужен «другой» Волков, то есть не такой, к какому они привыкли… Надеюсь, вы не собираетесь рассказывать о том, что он отправил якобы в колонию своего лучшего друга, что женился на его жене, что совершил за свою жизнь очень много такого, о чем никто не захочет слушать… Я знаю от Васи, что вы все это раскопали… Но это никому не нужно… Поверьте… Образ того – культового – Волкова вы уже ничем не вытравите… Только прослывете клеветником.
Николай оторвался от записей.
– Я все понимаю, – ответил он. – Но я хочу осознать все это для самого себя… Так ли это все на самом деле?.. Или все же не так?..
Константин Семенович помрачнел, опустил глаза и прилег на спинку кресла.
– Что-то я совсем устал… – сказал он тихо. – У вас еще много вопросов?
– Нет. Осталось совсем немного…
– Хорошо… Я слушаю…
Константин Семенович действительно казался уставшим. С его губ медленно сползала улыбка, лоб покрылся испариной, кожа побледнела. Он с трудом открыл глаза и посмотрел на Николая.
– Простите… – начал режиссер. – Но вопрос опять будет не из простых.
– Я слушаю.
– Мне нужно спросить вас об Александре Генриховне.
Волков опять зажмурился.
– Да. Я так и понял, – сказал он. – О чем вы хотите знать?
– Какую роль она сыграла во всей этой истории с обвинением Андрея Огнева в хранении валюты и пропаганде несоветского образа жизни?
– Она?!
– Да. Она.
– А почему вы решили, что она имеет к этому какое-то отношение?
– Ну… Я так понимаю, ваш брат это сделал из-за нее?
– Из-за нее?! – Волков широко открыл глаза и выпрямился. – С чего вы это взяли?!
– Все на это указывает.
– Ничего подобного.
– Ну тогда… Почему ваш брат женился на ней, после того, как она подала на развод с Огневым?
– Он женился на ней… Он женился на ней… только потому, что она сама его об этом попросила.
– Сама?!
– Да. У нее не было выхода. Ей нужно было остаться в Ленинграде. Ей нужна была прописка. Она хотела работать здесь. Не хотела возвращаться в Тарту, откуда приехала в Ленинград. У нее там история одна вышла… Нет… Я не могу об этом говорить… К себе-то в квартиру она тогда прописаться не могла. Там жили родственники, с которыми она была не в ладах. Она и за Андрея только из-за прописки вышла. Но, к удивлению для всех, он вроде бы ее полюбил…
– А она его?
Константин Семенович не отвечал.
– Понятно.
– Что вам понятно?! – вспылил Волков.
Николай заметил, что профессор окончательно терял терпение, начинал выходить из-под контроля. Краснов никак не мог понять, от чего он так негодовал. Но в этом его неконтролируемом, взрывоопасном расположении духа было и некоторое преимущество для Николая. В таком состоянии Константин Семенович вполне мог наговорить лишнего, то есть того, что очень бы хотел скрыть от Краснова и что
