Красный кефир - Сергей Трофимов

На миг его глаза стали черными. Казалось, что мрак наполнил его голову и обосновался внутри глазниц. Я не успела испугаться, потому что мысль о прогулке показалась мне удивительно правильной. Странный голод гнал меня на пыльную дорогу, тянувшуюся между домами, огородами и чахлыми садами.

– Тогда пойдем втроем, – прошептала я.

Мои дрожащие пальцы впились в столешницу. Меня трясло от возбуждения и непонятного желания. Настя выглядела не лучше.

– Я знаю, что мне нужно, – сказала она. – Мы должны найти кого-нибудь…

Василий Алексеевич встал из-за стола. Окинув нас оценивающим взглядом, он хрипло произнес:

– Я тоже голоден, но было бы разумнее подождать до вечера.

– У меня мало сил, – возразила Настя. – Я не сдержусь. И Влада может потерять контроль.

А я уже его теряла! По моим щекам текли слезы. Неясный зов тянул к себе, как магнит. Неподалеку находился человек, который был нужен мне; который ждал меня. Я не могла больше медлить. Он нуждался во мне, в моем присутствии. Наши жизни вращались вокруг одной и той же черной дыры, которая хотела сплавить нас в единое целое.

– Хорошо, – ответил Василий Алексеевич. – Собирайтесь. Я пока выпущу ищеек.

Настя подошла ко мне и, обняв, зашептала:

– Это голод, Влада. Я впервые почувствовала его после того, как нас поместили в «отстойник». Затем все повторилось, когда мы с отцом зашли в магазин. Там были люди, которые умоляли нас изменить их жизни. Они устали от пьянства, нищеты и беспросветной скуки. Они хотели цели и благоговения. Я почувствовала, как огромная сила вышла из меня и наделила этих жалких существ подобием своего невыразимого величия. С каждым новым человеком, приобщенным к нашему единству, мой голод слабел, оставляя во мне невыразимую эйфорию. Я даже испытала оргазм. И я могу тебе сказать, что отец переживал такие же чувства.

Она указала мне на круглое зеркало, висевшее в простенке между оконными рамами.

– Посмотри на себя.

Я шагнула к зеркалу и отшатнулась. На меня смотрело незнакомое лицо. Синеватая кожа, заостренные кверху уши, черные глаза. Глаза моего голода.

– Это наш новый облик, – подтвердила Настя. – Теперь у нас два лица. Мы можем менять их. Мы можем быть прежними и такими, как сейчас. В отличие от них.

Она кивнула в направлении окна. Я посмотрела во двор и увидела ищеек, которых Василий Алексеевич выпустил из пристройки. Это были Татьяна и ее родственники – супружеская пара, уже знакомая мне по фотографии в спальной. Прежние хозяева дома непрерывно принюхивались к воздуху и проявляли признаки нетерпения.

– Они не похожи на нас, – сказала Настя. – Мы – обитель силы, а они – пути, по которым она распространяется. Скоро ты сама это поймешь.

И я действительно поняла, о чем она говорила. Когда мы подошли к соседнему дому, «ищейки» уже хозяйничали внутри. Я увидела, как они повалили на пол старика, как закивали головами. Что-то огромное вырвалось из моей груди и, скользнув по новой жертве, вошло в меня снова. Эта сила наполнила мое тело восторгом и сексуальным возбуждением. Я застонала от трепещущей волны блаженства.

Старик поднялся на ноги, бормоча невразумительные фразы. Он вяло указал рукой на дверь в другую комнату. Но мы и без него уже чувствовали свежую плоть. В небольшой светелке находилась его дочь – беременная женщина лет сорока, с взъерошенными крашеными волосами. Через минуту она поднялась с постели – как была, в сорочке, босиком – новая «ищейка» на пике голода, готовая идти, искать, кусать. Когда мы выходили из дома, во двор вбежал мальчик – очевидно, сын этой женщины. Я сразу поняла, что он был «отверженным». Мы не могли приобщить его к силе.

– Мама? – испуганно крикнул он. – Деда? Почему вы такие?

«Ищейки» бросились к нему, как свора псов за кошкой. Он отпрыгнул в сторону, побежал к сараю. Погоню за ним замыкали старик и беременная мать. Печальная проза жизни. Даже добрые боги мировых религий пускали в рай лишь избранных. Кто-то всегда оставался отверженным. Я не могла печалиться об этом. Волна эйфории подталкивала меня к границам разума.

Мы вошли в следующий дом. Крики девочки, угрозы ее отца, два выстрела, тело убитой «ищейки», лица с окровавленными ртами, останки человеческого тела…

Видения плыли у меня перед глазами. Я изнемогала от сладостного наслаждения. Полоски тьмы сливались в фигуру мужчины. Он походил на Василия Алексеевича, но был другим. В его руках извивалась Настя. Черные глаза, тугое тело, натянутое, как тетива, в спазмах страсти. И было неважно, что когда-то их объединяла другая родственная связь. Рядом с ними в тисках сексуального жара корчился люди – мужчины и женщины, молодые и старые. Некоторые из них были перепачканы кровью «отверженных». Со всех сторон к нам стекались новые «ищейки». Ядро силы набирало вес. Оно притягивало к себе каждого, кто оказывался в пределах наведенного поля. Я чувствовала его пульсации, его настоятельный зов. С каждым пополнением ядро насыщалось. Все больше «отверженных» находило свой конец. Одержание душ начинало превращаться в череду бессмысленных убийств. Мы должны были остановиться. Я оттолкнула от себя двух мужчин и на дрожащих ногах вернулась в дом, который мы облюбовали прежде. Тьма по-прежнему кипела во мне, но теперь в ней чувствовалось другое качество. Лень и нега. Абсолютное безразличие ко всему на свете. Я закрыла глаза и утонула в черноте.

Мне снился сон, в котором я проснулась от выстрелов. За окнами стола ночь. На потолке змеились отблески пожара. Я чувствовала себя грязной и оскверненной. Запах секса и крови вцепился в ноздри, вызывая легкую тошноту. Почему все это случилось со мной? Неужели ученые в институте добились своего и превратили меня в ходячее влагалище? Я вспомнила вопившего от ужаса мальчика, который убегал от беременной матери и хромого деда. Я вспомнила их окровавленные рты после того, как они вернулись из сарая. Какой кошмар! Ученые сделали из нас не только сексуальных извращенцев! Они породили племя безжалостных чудовищ!

Я спустилась вниз по лестнице, переступая через тела спавших «ищеек». Их было больше сотни. Некоторые из них поднимались и шли следом за мной. Во дворе собралась целая толпа. Мы не чувствовали голода, но мое присутствие возбуждало «ищеек». Они, как ручные животные, ластились ко мне и выражали готовность исполнить любой приказ.

В конце улицы перед поворотом на свалку горели два дома. У обочины были брошены три милицейские и две пожарные машины. Я заметила «ищеек» в форме МЧС. Редкие выстрелы доносились со двора, где бушевал пожар. Наверное, кто-то из милиционеров оказался «отверженным». Наши слуги начали погоню, и жертвам пришлось отстреливаться.