Пальмы в долине Иордана - Мария Амор

Четыре года… Боже мой, как Кешет! Я невольно вижу перед собой свою похожую на бельчонка воспитанницу, с каштановым конским хвостиком и ласковыми голубыми глазами. Я готова защищать свою любовь от моей мамы, от Хен, от плохой жены, но как быть с Кешет?

— Я его жену знаю, — добавляет Хен. Разумеется. Если кто-то живет в радиусе ста верст, Хен его знает.

— Какая она? — Боже, сделай, чтобы она оказалась злой, сумасшедшей, распутной и уродливой! Я спасу его детей!

— Красивая, высокая блондинка, в мошаве живет. Держит коз и делает козий сыр. Нормальная приятная женщина, — каждое слово убивает меня наповал. — Просто так, без причины, мужа бы не бросила. Да скорее всего, на самом-то деле и не бросила, так, отдыхает от поганца. Сжалится и возьмет назад. Куда она денется, с тремя детьми. А он и рад пошалить. Ее тобой дразнит. Ей сразу передадут, что вы в ресторане вместе сидели. Знаешь, мужчины часто используют женщину только для того, чтобы забыть другую, или, наоборот, вернуть.

Знаю. Иногда таких женщин зовут Шоши. Но не Саша.

Хен говорит:

— Уезжай в Иерусалим и иди учиться.

— Я не знаю, чему учиться…

— Подумай, что ты любишь, что тебя интересует.

Я пожимаю плечами:

— Читать. Про крестоносцев.

— Почему про крестоносцев? Они все были страшными мерзавцами. Они евреев живьем сжигали.

Так! Мне никогда не угодить окружающим в выборе моих пристрастий.

— Меня трогает их упорство, их привязанность к этой стране. Это просто потрясает, как много сил они приложили к тому, чтобы удержать за собой Святую Землю! И как все их колоссальные усилия оказались напрасны! — Хен не впечатлена. Израильтяне не склонны умиляться подвигам и жертвам франков. — Мы строим кибуцы, а они по всей стране возводили крепости! Каждая крепость удерживала территорию вокруг.

— Очень утешительное сравнение…

Разумеется, меньше всего израильтяне любят такие аналогии. Но я читала Правера:

— Хен, в кибуцах-то и заключена основная разница между ними и нами! Они были малочисленными колонизаторами, их землю обрабатывали местные жители, сами они отсиживались в городах и крепостях, а мы заселили всю страну и сами себя кормим! В этом наша сила!

— По мне, атомная бомба надежнее, но, допустим, — бросает моя подруга. — Если это то, что тебя интересует, этим и занимайся. Разбирайся, как нам избежать их ошибок. По крайней мере, крестоносцы не променяют тебя на другую красивую девушку.

Хен уходит, а я остаюсь одна. Спать не могу. Жить тоже. Почему я не курю? Не пью? У меня нет его телефона. Я не могу пешком ночью побежать в Рош-Пину и спросить его… что спросить? “Правда, ты никогда не вернешься к жене? Правда, ты бросишь своих детей ради меня?… Правда, я — не Шоши?…” Я бы кричала, если бы это помогло. Если бы не боялась, я бы с собой что-нибудь сделала, лишь не было так больно. Но я, трусиха, только залезаю в постель и хватаюсь за “Историю королевства крестоносцев”. Читаю про невезучую Констанцию Антиохскую. Первый муж, красавец Раймонд де Пуатье, изменил ей с надменной Элеонор Аквитанской, а потом Нур-эд-Дин отослал его оправленную в серебро голову в подарок калифу. Второй муж, коварный авантюрист Рейнальд де Шатильон, попал на шестнадцать лет в плен к правителю Алеппо. Под конец жизни бедняжке все-таки хоть немножко повезло: она не дожила до освобождения Рейнальда и не узнала, как он погубил королевство франков. Она была наполовину армянка, я представляю ее похожей на Дафну. Не на ту убитую горем женщину у могилы на Горе Герцля, а на веселую девчонку, которая жила со мной в Итаве.

Я читаю про королеву Мелисанду, про подлое убийство ее возлюбленного Хью де Пуизе. Овдовев, она будет много лет править Иерусалимским королевством с помощью другого своего приятеля, Манассы Д’Иржа. В моем воображении Мелисанда как две капли воды похожа на Хен, густая рыжая грива до попы, стремительный шаг больших ног, такая же неустрашимая и самостоятельная.

В Изабелле Иерусалимской, четырежды выданной замуж, можно заметить сходство с любвеобильной Шоши… А влюбчивая принцесса Сибил, выскочившая за красавчика Ги де Лузиньяна, не дожидаясь конца поста, кого она мне напоминает?… Злоключения и приключения всех этих давно истлевших женщин захватывают и отвлекают меня. Они продолжали жить и любить, несмотря на все утраты, наверное, и я смогу… Великий Правер скуп в описании их трагических и захватывающих судеб, но я додумываю все, чего не упомнила история. Мне кажется, что через бесконечные века эти женщины протягивают мне руку сочувствия и помощи. Если бы я умела, я на листах романа возродила бы их страсти, страдания и разочарования…

На следующий день я звоню маме и сообщаю, что приеду, как только раздобуду грузовик для перевозки.

Мама сказала голосом из детства:

— Приезжай поскорее, мой глупый заинька…

В последний раз я езжу на своей славной Моне по окрестностям Гадота, любуюсь дымчатыми холмами и вдыхаю запах горькой полыни. Я страдаю и грущу, но решение принято. Хен передала Дакоте мое письмо, и он не ринулся “не отпускать свои мечты и сражаться за них!” Наверное, успел услышать какую-нибудь другую песню.

Я думаю о прошедших пяти годах жизни. За это время мне приходилось обшивать людей, готовить еду на весь Итав, выращивать манго, растить трех замечательных малышей… Я пять лет любила Рони не слишком счастливой любовью, а потом внезапно разлюбила. Так проходит головная боль — вдруг замечаешь, что больше ничего не чувствуешь. И тут же умудрилась влюбиться в первого встречного молодца…

Я долго привыкала, училась жить с людьми — только для того, чтобы обнаружить: мне никто не нужен, я хочу жить сама по себе… Или, хотя бы, могу. Может, я, наконец, выросла?

Я вернулась к маме в ее квартиру, развелась, сдала злосчастные школьные экзамены, нашла работу в маленьком издательстве и новую любовь, а следующей осенью начала учебу на историческом факультете Иерусалимского университета, где преподавал мой кумир Правер.

Но каждый раз, когда я проезжаю по Иорданской долине, я жду встречи с посаженными мною пальмами. С каждым годом они возносятся все выше, они гордо шелестят в синем небе своими кронами, и мне приятно и чуточку грустно любоваться ими, продолжающими расти и плодоносить в пустыне вместо меня.