Дурман - Лаурелл Гамильтон

– Посол Ворф, посетитель к послу Пикарду.

– К убийцам не допускаются посетители. Вы знаете это, – сказал один из часовых.

– Это не просьба, – произнёс Ворф. Он шагнул вперёд, угрожающе нависая над Бреком и часовыми. Те крепче сжали оружие, но не дрогнули.

Положив Ворфу руку на грудь, Брек мягко, но решительно оттолкнул его назад.

– Действующий посол желает узнать о здоровье Пикарда. Это разумная просьба.

Часовые переглянулись.

– К убийцам не допускают посетителей. Таков закон.

– Я увижу посла Пикарда, – рыкнул Ворф. Он протолкнулся мимо Брека и снова навис над часовыми, как туча, готовая вот-вот разразиться грозой. – Я увижу его сейчас! – Каждое его слово было резким и отчеканенным. Это был приказ. Чувствуя это, часовые беспокойно зашевелились.

Трой ощутила их неуверенность. Их приказы явно не учитывали атаки со стороны действующего посла. Осмелятся ли они стрелять в него? Защищаться? Или же нет?

Ворф пытался обратиться к Таланни или Баше, чтобы получить разрешение увидеться с капитаном. Ни с ней, ни с ним связаться не удалось. Как представителям Федерации, им следовало действовать по официальным каналам, но Трой была согласна с Ворфом. Они должны были увидеться с Пикардом немедленно. Капитан был первым землянином, с которым непосредственно столкнулись орианцы. Пытка могла подействовать на него не так, как на них. Они могли убить его, не желая этого.

Трой надеялась, что неуверенность часовых будет Ворфу на руку, а не наоборот.

– Нам не говорили, что посол является исключением, – заявил один из часовых.

– Вы что, хотите сказать генералу Баше, что не получили его приказа? – Брек лгал, не моргнув глазом. Трой знала, что никакого приказа не было, но беспокойство часовых резко возросло. В конце концов, это не была обычная ситуация.

– У нас нет никаких приказов, – упрямо сказал второй часовой. – Если генерал Баша хочет разрешить новому послу доступ в тюремный сектор, пусть он нам сам об этом скажет.

– Вы что, действительно воображаете, что теперь, когда лидер вентурийцев убит, генералу больше нечем заняться, кроме как приходить в тюрьму, чтобы следить за исполнением своих приказов?

– У нас нет приказов относительно…

– Довольно! – сказал Ворф. Резко выброшенный кулак ударил первого часового в лицо. То скользнул вдоль стены и застыл на полу. Второй часовой поднял было оружие, но Брек ударил его в живот, а потом коленом в лицо. Часовой тоже свалился и остался лежать без движения рядом с первым.

Ворф обезоружил обоих и, казалось, нисколько не сомневался относительно дальнейших действий.

– Откройте двери, Брек.

– Я повинуюсь приказу. – сказал Брек. Он нажал в определённой последовательности ряд кнопок на пульте у дверей. Кнопки вспыхнули, и двери отворились. – Эти двери открывается только снаружи. Предосторожность на случай, если кто-то вломится в тюрьму.

– Если мы войдём, то выйти уже не сможем? – спросила Трой.

– Да.

– Это не важно. Мы не собираемся устроить капитану побег, мы хотим лишь удостовериться, что он невредим. Потом мы будем ждать, пока нас освободят, – сказал Ворф.

Брек издал звук, напоминающий смешок.

– Я только надеюсь, что это будет так просто, посол.

Ворф не слушал его. Подняв ружьё, он шагнул внутрь. Станет ли он стрелять, если на пути ему встретится охрана? Трой пыталась почувствовать его намерения, но гнев, граничащий с паникой, заслонял всё. Пойдёт ли Ворф на убийство ради того, чтобы спасти капитана? Возможно. Но даже зная это, Трой следовала за ним. Позади с шипением сомкнулись двери, и они остались одни в лабиринте маленьких дверей и тусклых ламп.

Стены были ослепительно белыми. Смотреть на них после кричащих цветов остальной части орианского комплекса было почти облегчением. Трой почти согласна была попасть в такую тюрьму, где глаз мог отдохнуть от ярких красок. Да это и не походило на тюрьму. Если бы не множество маленьких дверей, это ничем не напоминало бы тюремный блок.

Узкие коридоры образовывали белый лабиринт без конца и края. От этого начинала кружиться голова. Казалось, белые стены сжимаются вокруг них, как кулак.

– Куда идти? – спросил Ворф.

– Мне тоже неизвестно, где находится Пикард, – сказал Брек.

– Я не Вас спрашиваю. Советница? – Ворф обратил к ней тёмные глаза. Его уверенность, что она поведёт их через этот лабиринт, была явной и непоколебимой.

Трой желала бы быть так же уверенной в этом. Едва она поняла, что они приближаются к камерам пыток, она тут же начала строить ментальный щит, без которого ей не выжить. Эмоции ориан порой бывали столь сокрушительными, что она не была уверена, сохранит ли она рассудок, если ей придётся столкнуться с настоящим отчаянием.

– Если я уберу ментальный щит, чтобы найти капитана, я не смогу блокировать эмоции других заключённых.

– У нас мало времени, – сказал Брек. Он перехватил ружьё поудобнее и терпеливо ждал. Ждал, чтобы она решила, не были ли их усилия напрасны.

Тишину прорезал пронзительный крик. Невозможно было определить, кто кричит: мужчина или женщина. Боль достигла того уровня, когда все различия в голосе стираются. Крик звучал впереди, и это заставило Трой решиться.

Они должны найти капитана.

Ментальный щит был жужжащей оболочкой, состоявшей из её собственных эмоций, подобно тому, как стена состоит из кирпичей. Чтобы разрушить его, было достаточно одного-единственного прикосновения, но Трой поступила по-другому. Наплыв чужих эмоций мог лишить её рассудка. С бетазоидами такое случалось. Помимо очевидных, были и другие причины, по которым бетазоиды избегали камер пыток.

Жужжание заглушало чужие эмоции. Теперь это жужжание, каждая её эмоция, возвращались назад, в её сознание, пока остался лишь самый последний щит. Пустота, благословенная тишина, необходимая всем эмпатам, как последнее убежище. По другую сторону этой тишины ощущался натиск чужих эмоций. То было почти физическое ощущение, словно чьи-то руки толкали её.

Она отбросила это спокойствие, словно снимая с себя одежду. Теперь её сознание было беззащитным. Какой-то миг Трой не чувствовала ничего. Затем возник какой-то голос, зовущий её, но звучал он издалека. Единственное, что она смогла "расслышать", был вой ужаса. Пронзительный вопль, багряный звук, впившийся ей в мозг. У боли были цвет и форма, её можно было ощутить наощупь. Чужой ужас овладел ею, и она не сознавала больше, кто она и зачем она здесь.

Её крепко схватили за руки. Она ощутила боль. Свою боль. Боль своего тела.

– Трой, Вы меня слышите? Диана!

Всё правильно. Она Диана Трой, а вся эта боль – чужая. Её трясли всё сильнее. Она обнаружила, что смотрит в хмурое лицо Ворфа. Оказывается, она упала. Это Ворф поднял её, и слабая боль, которую он ей причинил, прогнала сильную боль. Он продолжал трясти её.

– Ворф, со мной всё в порядке.

– Диана. – Облегчение, прозвучавшее в его голосе, прошло по ней успокаивающей волной. – Что с Вами было?

– Некогда объяснять. Помогите мне встать.

Выпрямившись, Ворф поднял её одним движение, отчего она почувствовала себя маленьким ребёнком в его руках. Ухватившись за его руку, она осторожно попробовала, может ли стоять.

Боль, ужас, отчаяние оставались, но ощущались издалека. Она снова могла сосредоточиться, к ней вернулась способность думать. Удастся ли ей различить мысли капитана среди всего этого шума? Если бы узники этих камер принадлежали к какой-нибудь другой расе, она не сомневалась бы, но к счастью или к несчастью, каждый орианец представлял собой эмоциональный хаос.

Но Трой хорошо знала ощущение ума Пикарда, упорядоченную силу его мыслей, холодный контроль его эмоций. Она знала, что Пикард очень замкнутый человек, и хотя он очень ценил Трой, её присутствие его чуть нервировало.

И теперь Трой искала именно эту нервозность, твёрдую, знакомую сущность Жан-Лука Пикарда. Некоторые бетазоиды говорили, что ощущают людей, как вкус, но для Трой это было более абстрактно; возможно потому, что она была наполовину землянкой. Как бы там ни было, то, что она искала, было не столь конкретно. Если уж на то пошло, во многих языках не было слова для обозначения этого. Это было, словно пробираешься сквозь неумолкаемый шум, рассекая его своим телом; или словно плывёшь; но всё же это было по-другому. Слова не могли охарактеризовать ток чужих мыслей, пробивающийся в твоё собственное сознание.

Вот – вот оно. Трой застыла на месте, хотя в глазах Ворфа и Брека она до этого не двигалась и поэтому не могла замереть. Трой заставила себя совершенно замереть. Вот оно, как нить, или как мелодия, доносящаяся издалека. Пикард; это чуть неодобрительное спокойствие она узнает везде.

– Я нашла его. – Она произнесла это очень тихо, казалось, из самой своей глубины. Нелегко было установить контакт с тем, кто не мог отозваться на ментальное прикосновение; нелегко было добраться до источника, двигаясь сквозь пространство, захлёстнутое ужасом.