Последний еврей Багдада - Макс Кратер

— Пустая, ни на чем не основанная болтовня, — пожал плечами Фарсани.

— Но люди ведь пропадают, — аптекарь по-прежнему сжимал локоть собеседника, не давая ему уйти, — та женщина, что бросилась к вам в конторе, прямое тому подтверждение. Она свободный человек, а ты раб, и ты обошелся с ней не очень-то вежливо.

— Я же говорил — мне постоянно надоедают просители. А за вежливость хозяин мне не доплачивает. Девка могла пойти купаться и утонуть, могла уйти в лес и попасть в лапы дикого зверя. Да, мало ли что могло с ней случиться! И чем я могу помочь? Отправиться лично на ее поиски? Наведу, конечно, справки, но мои возможности ограничены. Сами говорите — я всего лишь раб.

Фарсани, произнося эти слова, раздражался все больше. Он попытался аккуратно освободить свой локоть, но Элай лишь сильнее сжал пальцы.

В этот момент из-за поворота вышел Леон.

— Я к вам! — крикнул он наигранно, увидев чужих людей у дома аптекаря. — В брюхе что-то все крутит да урчит.

— Входите, я займусь вами через минуту, — ответил аптекарь и подождал, пока подчиненный протиснется мимо.

— Мне пора, — сделал еще одну попытку избавиться от навязчивого грека Фансани.

— Говорят, что тела тех, кого похищают, потом находят, — Элай указал пальцами на рот, глаза и уши гостя, — с зашитыми губами, веками, а также…

Закончить фразу он не успел. Фарсани рывком высвободил руку, споткнулся о порог и буквально вывалился наружу. Охранники подхватили его.

— Ах, что же ты так неаккуратно, — вскричал Элай, — ведь и расшибиться недолго!

Аптекарь помог управляющему Эгиби затащить в паланкин заметно полегчавший ларец, а затем забраться и ему самому. Когда рабы подняли носилки, он схватился за их край, пристально посмотрел на Фансани и ткнул его в грудь.

— А еще говорят, им вырезают сердца. Это ведь связано с каким-то религиозным культом?

— На мне не надо показывать! — по телу египтянина пробежала дрожь.

— Прости великодушно. Не подумал. Это ведь у вас — плохая примета. Мы, греки, тоже суеверны, но в другом. Так как насчет ритуала? Мне интересно, а спросить-то и не у кого.

— Не знаю. По мне так все это пустопорожняя болтовня. Она только настраивает население города против египетской общины.

Грека этот ответ не удовлетворил. Он вцепился в носилки и всем своим видом показывал, что не отстанет, пока не удовлетворит свое любопытство.

— Рот могут зашивать для того, чтобы умерший не мог свидетельствовать против убийцы на суде Осириса. Глаза, чтобы не мог найти дорогу к нему, а уши, чтобы не услышал вопросов бога, даже если доберется до места. В сердце живет душа любого человека. Но уверен, что рассказы об обнаружении таких тел — это обычные сплетни. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Сполна! — Элай расплылся в благодарной улыбке.

Он разжал пальцы, и босые ноги рабов с носилками на плечах зашлепали по раскаленной мостовой.

Когда грек вошел внутрь, Леон сидел за столом и, не теряя времени, отсчитывал полагающуюся ему часть денег.

— Зачем ты приставал к этому увальню? — спросил он.

— Сегодня в конторе этот египтянин не просто старался отделаться от умолявшей его о помощи женщины. В его глазах был страх. Он боялся ее. Мне важно знать, почему.

— Он же тоже из этих… смуглых и раскосых, детей, как его, тростника. Помесь обезьяны с бегемотом. Наверное, втихаря обрюхатил какую-нибудь рабыню из местных, а теперь трясется за собственную шкурку. Но какое тебе до всего этого дело? Только лишнее внимание привлекаешь. Деньжат привез и здорово — вали домой. Главное золотишко вовремя подоспело, траты-то предстоят огромные. Я взял свое, пересчитывать будешь?

— Но твои сведения про секту верны? — Элай даже не взглянул на деньги.

— Вернее не бывает. Редкие психи.

— Через три дня Ариант отправляет караван обратно, — сменил тему Элай, — мне нужно, чтобы по пути на него никто не напал.

— А мне нужен гарем из сотни девственниц! И как я это устрою?

— Ты знаешь, о чем я. Пусть Хамид на пару дней умерит свои аппетиты.

— Я кручусь вокруг него, но до конца он мне пока не доверяет. Вот как ты себе представляешь это? Подойду я к нему и скажу: милый пахан, тут одним хорошим людям — шпионам греческим — надо, чтобы караван добрался до места без происшествий. Ну редкая же бредятина!

— Придумай что-нибудь. Верблюды Арианта должны дойти до Дамаска без приключений. И завтра у Фаона важная встреча с осведомителем. Я иду с ним. Пусть твои люди нас прикроют.

— Это сделаем. Сам проконтролирую. Где и когда сходняк?

— В полдень на площади Живота.

— Вот здорово — и поем заодно.

— А ночью сегодня — праздник, — напомнил Элай, — Фаон бежит. Там будут все. Приходи посмотреть.

Глава XII. Нищий царедворец

О, быть бы мне таким же, как они!

Их кони мчат, безумны и строптивы,

и на ветру вздымаются, как гривы,

простоволосых факелов огни.

Ночная свежесть приятно ласкала разгоряченное тело. Набегавшая узкая тропа едва угадывалась в свете трепещущего на ветру факела. Ровное, глубокое дыхание насыщало жизненной силой. Атлет испытывал наслаждение. Его пронизывали восторг и упоение, волнами накатывала эйфория.

Кто бы ни был его неизвестный папаша, одно хорошее от него Фаону все же досталось — роскошные волосы. Не черные, как у Мекона, и не светлые, как у некоторых из его соотечественников, а пепельно-каштановые. Не вьющиеся, как какое-нибудь руно, а прямые, как конская грива. Не жесткие, как пересушенное сено, а мягкие, как трепещущий на ветру ковыль. Сверстники в детстве дразнили "Чалым". Прозвище прицепилось. Сейчас-то уже он ничего плохого в нем не видел, а раньше из-за казавшейся обидной клички, бывало и не раз, что ввязывался в драку.

Во время рукопашной длинные волосы мешали. Противники так и норовили схватиться за них, а это — больно. Поначалу приходилось терпеть, а потом он нашел выход. По примеру профессиональных борцов, которые перед боем натирали себя маслом, Фаон стал наносить масло и на волосы. Эффект был двойным. Во-первых, локоны теперь скользили между пальцами. Во-вторых, смазанные они переливались на солнце и блестели, как расплавленный свинец, а ночью при искусственном освещении — таком, как, например, сейчас — приобретали медно-бронзовый оттенок.

Одного только опасался Фаон: как бы не подпалить развевающуюся на ветру шевелюру. Факел следовало держать повыше.

В том, что прибежит первым, сомнений уже не было. На небольшом подъеме он обернулся: ближайший преследователь отстал шагов на пятьсот, а за ним еще шагах в двухстах мерцала плотная цепочка огней.