Сладкая летняя гроза - Эми Сандерс

— Иди к черту, — вежливым тоном сказала она Ричарду и снова принялась за работу.

Ричард и Гэрет засмеялись.

— Что ты делаешь? — спросил Гэрет, подходя к ней поближе.

Тревожный крик Кристианы остановил его. Он посмотрел туда, куда она указывала своим грязным пальцем. Это был слабый вытянувшийся росток, на который он наступил тяжелым ботинком.

— Fritilla Meleagris, — воскликнула она, — или туманная любовь. Называйте ее как хотите, но не наступайте на нее.

Гэрет посмотрел на слабое, похожее на папоротник растение. Для него это был простой сорняк.

— Как тебе будет угодно, — наконец сказал он, поставленный в тупик внезапным интересом Кристианы к давно заброшенному саду.

Она скрылась за густыми кустами.

— Голубые и розовые кусты могут остаться, — говорила она, — и красные, конечно. Но Сallendula Officinalis не должна расти в этом уголке. Ты слишком яркая, ты раздражаешь глаз. Это все равно, что пользоваться оранжевым веером, надев розовое платье.

— Только богу известно, что еще может случиться, — пробормотал Ричард.

Кристиана поднялась из-за кустов, ветка прицепилась к ее волосам.

— Уходите отсюда, — приказала она, — вы мне мешаете. При этом она рассматривала свой палец, в котором застряла колючка. Чтобы утихла боль, она взяла его в рот.

Гэрет мягко улыбнулся.

— Вот, возьми, — сказал он, протягивая ей через густые кусты пару мягких кожаных перчаток, которые достал из кармана брюк.

Она взяла перчатки, ничего не сказав, ненова исчезла в кустах, как кролик.

— Пойдем, — сказал он Ричарду, — здесь происходит революция, и мне кажется, что аристократы побеждают.

Они направились к ждущим полива полям, оглядываясь на звуки раздающегося победного смеха.

— Delphinium Consolida', — восклицает голос Кристианы. — Разноцветная лилия, вырастает высотой до шестидесяти сантиметров.

К вечеру, наконец, обозначилась покрытая гравием дорожка. Кристиана вырвала весь мох и клевер, покрывавший ее. Ряды лаванды, которые росли вдоль дорожки, выглядели слабыми, вытянувшимися, но они скоро окрепнут, решила Кристиана, потому что теперь сорняки не будут заглушать их.

Сорняки были удалены, и такие цветы, как дельфиниум и мальва были привязаны теперь бечевками к колышкам. Между цветами стала видна плодородная черная земля, и они сразу стали расправляться, довольные, что дожили до дня освобождения.

Теперь это уже был сад, а не джунгли.

По краям клумбы цвели нежные настурции. Они склоняли свои желтые и бордовые головки на фоне нежной зелени. Здесь также росли фиалки королевского пурпурного цвета с ярко-желтой серединкой. Позади них возвышались синие колокольчики, их цветочки были как присборенные юбочки. Ароматные левкои и гвоздики лилового, кремового цвета и цвета темного вина, поднимали круглые пышные головки на нежных тонких стебельках.

Колокольчики нежно-голубого и белого цвета наклонялись над покрытой мхом невысокой каменной оградой. Был здесь и львиный зев, какое смешное название! Оно сразу же запомнилось Кристиане и часто слетало у нее с языка.

Она работала весь день, как настоящая крестьянка, вырывая разросшуюся колючую ежевику, рвала сорняки до тех пор, пока не заболели руки. Она очищала каменистые дорожки от мха и клевера до тех пор, пока не заболела спина.

Несмотря на боль, она чувствовала, что проникла в особый мир, соприкоснувшись с жизнью цветов в саду, и удивлялась их стремлению выжить даже в таких тяжелых условиях. Ее поражала сила изящных голубых незабудок, таких хрупких и все же стремящихся выжить, тянущихся к солнцу.

— Совсем, как я, — подумала Кристиана и вдруг поняла, что ей хочется, чтобы цветы выжили и продолжали цвести. Ей теперь совсем не хотелось доказывать Гэрету и Ричарду и всем остальным, каким полезным и умным человеком она вдруг стала. Просто ей хотелось, чтобы эти прекрасные цветы могли цвести.

К концу дня Кристиана была совсем измучена. Она сидела на прохладной каменистой дорожке, опершись спиной о ствол старого персикового дерева, не в силах пошевелиться.

Плечи ее болели, руки дергало, они распухли. Спина просто раскалывалась. Лицо ее загорело, она чувствовала это без зеркала, оно горело и было покрыто потом и пылью.

Ее розовые и лиловые юбки порвались так, что их уже невозможно было починить. Они были все перепачканы землей и зеленой травой. Кружево на груди и на рукавах платья было порвано клочками. Она вся была потная. Ей хотелось есть, но никакая сила в мире не могла ее заставить подняться.

Кристиана закрыла глаза и представила себе сад, каким он будет через несколько недель. Она попыталась представить себе буйное цветение там, где сейчас еще были вялые, слегка пожелтевшие листья. Но это потребует от нее еще много усилий.

— Ты жива?

Она с усилием открыла глаза и увидела, что над ней стоит Гэрет. Веселая улыбка играла на его лице. Руки его были засунуты в карманы брюк, белая рубашка с длинными рукавами была расстегнута у ворота, открывая сильную мускулистую грудь.

Лучи солнца просвечивали через его волосы, и они казались огненно-рыжими.

— Уходи отсюда, — ответила она, голос ее был не столько сердитым, сколько усталым, и она снова закрыла глаза.

Шаги его удалились, но затем он снова вернулся. Кристиана с подозрением приоткрыла глаза.

Он поставил рядом с ней деревянную кадку с водой и предложил ей кружку воды.

Она с благодарностью приняла ее и выпила без остановки. Холодная чистая вода из колодца таяла как лед в ее пересохшем горле.

— Ты хорошо поработала, — легкое удивление сквозило в его голосе, — я не думал, что ты сможешь столько сделать за один день.

Кристиана улыбнулась.

— Завтра я пришлю сюда Джеффри и Стюарта, чтобы они обрезали кое-какие ветви деревьев. Нужно, чтобы здесь у тебя было больше солнца.

— Ненавижу солнце, — проворчала она.

Гэрет засмеялся, показывая крепкие белые зубы.

— Лицо у тебя покраснело. Это видно в тех местах, где нет грязи.

Кристиана закрыла глаза, а когда она заговорила, голос ее был далеким и мечтательным.

— В Версале у меня была собственная ванна. Она была покрыта фарфором, разрисована розами и лилиями. И когда мне хотелось, моя горничная наполняла ее водой и вливала туда полфлакона жасминовых духов. Я никогда не мылась из чашки и не таскала ведра воды наверх

— Вместо тебя это делала горничная, — подчеркнул Гэрет.

Его слова заставили Кристиану задуматься.

— Бедная Тереза. А кроме того, я часто забывала платить ей жалование.

— Удивительно, что она не ушла от тебя, — в голосе Гэрета слышалось явное осуждение.

— А после ванны, — мечтательно продолжала Кристиана, — она причесывала меня, помогала мне одеться, и я ехала в оперу или балет, или на бал. Иногда я шла навестить Артуа. Мы вместе ужинали, а потом я играла на скрипке, — и она напела нежную, грустную мелодию, вспомнив золотые звуки музыки, наполнявшие ее жизнь. — Это Альбиони, объяснила она. — Какая красивая музыка, как я скучаю без нее. И без Артуа. Интересно, жив он или нет.