Вердикт: невиновен! - Ева Львова

– Вы от Лизы, да? Вы скоро её увидите? Можете передать Лизе подарок? Я слепила ей котёнка, Лиза мечтала о живом, но нам не разрешают заводить животных. Передадите ей, ладно? Скажете, что от Лизы-маленькой – она так меня называет.

Девочка разжала ладонь и протянула мне слегка помятую фигурку из пластилина, чем-то отдалённо напоминающую кота. Забирая подарок, я смотрела в милое детское лицо, усыпанное конопушками, и думала, что очень хотела бы иметь такую малышку от Лёни. Как было бы здорово, если бы мы всей семьёй отправлялись по выходным в парк, катались на аттракционах и крошечная рыженькая девочка называла нас папой и мамой, доверчиво заглядывала в глаза и цеплялась пухлыми ручонками за пальцы, опасаясь потеряться.

– Лиза придумала, что у нас будет тайное общество Лиз Исаевых, – внимательно глядя, как кривобокий котёнок скрывается в моей косметичке, частила малышка. – Хотите, покажу, что она мне подарила?

Не дожидаясь ответа, девочка отвернулась и, деловито приподняв платье, вынула из-за резинки спущенных колготок разделочный нож, явно похищенный из детдомовской кухни. Деревянную ручку ножа украшала самодельная резьба, при внимательном рассмотрении напоминающая инициалы «Л. И.». Показав своё сокровище московским гостям, малышка уже хотела было спрятать нож обратно, но я задержала её руку.

– Лизочка, – ласково проговорила я. – Это очень опасная игрушка. Хочешь, поменяемся на что-нибудь из моей сумки? Ты мне отдашь ножик, а я подарю тебе вот эту пудреницу.

Я полезла в косметичку и извлекла оттуда роскошную пудру от «Кристиан Диор» – купила себе к прошлому Рождеству и до сих пор извела только половину.

– Нравится? – раскрывая пудреницу и со всех сторон демонстрируя спонджик и зеркальце, соблазняла я девочку. – Бери себе. А мне отдай нож.

– Не нужно мне ваше зеркальце, – отмахнулась малышка. – Дайте мне лучше вон ту конфету.

Пухлый пальчик указал на «Сникерс», который я таскала с собой на случай внезапной вспышки голода. Вынув из сумки шоколадку, я отдала её маленькой Лизе Исаевой в обмен на нож с инициалами.

– Вы только Лизе не говорите, что я с вами поменялась, – на всякий случай предупредила девочка, пряча сладкий трофей в прежнее укромное место.

Мы переглянулись с Борисом, и я клятвенно заверила малышку, что ни за что не проболтаюсь.

– Лиза Исаева, ты, как всегда, самая первая! Что ты к людям пристаёшь? – раздался от дверей голос заведующей. – Ты мыла руки? Бери тарелку с ужином и садись на своё место.

Лиза заговорщицки подмигнула нам с Борей и, подтянув колготки, направилась к окошку раздачи.

Всю обратную дорогу до Москвы мы делились впечатлениями от поездки.

– Вот тебе и сообразительная Лиза Исаева. Вручила ребёнку тесак, как будто так и надо, – рассуждала я. – Мало ли что маленькая Лиза могла наделать этим страшным оружием.

Я сидела рядом с Борисом и периодически совала ему в свободную от руля руку чашку с чаем. Время от времени вместо нее я вкладывала в ладонь приятеля пирожок, потому что картофельное пюре с котлеткой, которыми нас накормили в детском доме, только разожгло аппетит Устиновича-младшего. Борис благодарно жевал, искоса наблюдая за моими манипуляциями с термосом и чашкой.

– Симптоматична привязанность Исаевой к холодному оружию, – с набитым ртом проговорил Джуниор. – Продемонстрируем нож на суде как иллюстрацию к психологическому портрету свидетельницы.

– По-моему, пасьянс сошёлся и можно кричать «Бинго!», – ликовала я, считая вину Исаевой практически доказанной. – Лиза и есть та самая девочка, которую родила в колонии Эмма Глаголева. Помнишь, что говорила заведующая? Что Лиза за любимого человека на что угодно пойдёт. Допустим, она узнала, что её маму обидел декан Черненко. Зная характер девушки, я, например, уверена, что она ни за что не спустила бы ему это с рук.

– Всё это хорошо, но как Лиза попала в Рязанский детский дом? – озадаченно проговорил кудрявый друг.

– Допустим, Эмма вышла из колонии и привезла дочурку с собой, – тут же принялась я развивать свою версию, – но по каким-то причинам подбросила ребёнка в приют, наверняка рассчитывая, что это временно, и она заберёт маленькую Лизу, как только появится такая возможность.

– А зачем ей ехать в Рязань, где у неё никого и ничего не осталось? – недоверчиво спросил Борис.

– Куда ей было деваться? – не сдавалась я. – Может, она не знала, что Нина Юрьевна продала квартиру, вот и вернулась в родной город. Кроме того, у Эммы могли остаться в Рязани друзья.

– Ты сама-то в это веришь? – хмыкнул Борис. – И потом, с чего ты взяла, что Эмма родила именно девочку? Может, она родила как раз таки мальчика. Того же Мызина. Ты пойми, в материалах дела есть описание раны, нанесённой профессору. Били сверху вниз. Так вот, скажу тебе как потомственный адвокат: так может ударить только человек, рост которого выше роста убитого. Исаева должна была встать на табуретку, чтобы всадить в профессора кинжал. Поэтому следователь Седых без особых сантиментов задержал именно Мызина, ведь он высокий, хоть и худой. А Миносян низенький и плотный, вот и не заинтересовал правоохранительные органы.

– Отличный повод для задержания, – усмехнулась я.

– А ты возьми и докажи следователю, что Мызин не совершал убийство, – дразнил меня Боря. – Пусть он поверит, что кое у кого были более серьёзные причины ненавидеть декана. Мызину же не надо мстить за мать?

– Откуда я знаю? – растерялась я, поставленная в тупик неожиданным вопросом. – Может, и надо. Может, Мона Роз и есть Эмма Глаголева. Получу список колоний, по которым чёсом прошёлся великий и ужасный Бажен Соло. Если к тому времени подоспеет адрес заведения, где отбывала наказание Эмма Васильевна Глаголева, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения, тогда и смогу с большой долей уверенности сказать, является ли Эмма Моной. Только мне дед ни за что не покажет ответ Артура Зиновьевича, пока я не схожу в архив.

– Так в чём же дело? – сделал удивлённое лицо Борис, как будто не понимал, что теперь я без него не могу и шагу ступить.

– Как же я туда пойду, если у меня нет адвокатского удостоверения? – чуть не плача закричала я. И тут же просительно добавила: – Борь, пойдём со мной, а?

– Ты что, Агата, завтра в суде бракоразводное дело Хомяковых, – испугался приятель. – Я к нему полгода готовился.

– А ещё друг называется, – надулась я и больше с Борисом не разговаривала.

Когда приехали в Кривоколенный переулок, я вдруг вспомнила, что осталась без прав. И как я теперь до дома доеду? Первый же гаишник мигом вычислит меня среди потока водителей с правами, махнёт палкой, требуя прижаться к обочине, а мне и откупиться нечем. Пришлось проглотить обиду и умолять приятеля бросить «Форд» на стоянке, сесть за руль «Мини-Купера» и довезти меня до дачи.

– И как же я обратно доберусь? – набивал себе цену Борис.

– Зачем тебе куда-то выбираться? – соловьём заливалась я. – Заночуешь у нас. Дед и бабушка будут рады.

– А ты? – тихо спросил кудрявый друг, и так посмотрел мне в глаза, что сделалось стыдно.

– И я буду рада, – соврала я и побежала заводить «Мини-Купер».

Весь вечер дед названивал знакомым, и результатом этих звонков стали новые права, забрать которые следовало завтра во второй половине дня. А вот с адвокатским удостоверением вышла заминка – надо было подождать до послезавтра.

– Ну и хорошо, вместе поедем на развод Хомяковых, потом я подкину тебя в ГИБДД, – видя моё расстроенное лицо, пообещал Борис. – Ты не забыла, что вечером меня ждёт отвязная тусовка в общежитии Столичного гуманитарного университета?

– Да помню я, помню. Значит, в архив я не попаду, – принялась ныть я. – И не увижу список колоний, который прислал Артур Зиновьевич.

Я специально жаловалась громко, надеясь, что дед проявит сострадание и поступится принципиальностью во имя дела. Но Владлен Генрихович делал вид, что не имеет к нашему с Борисом разговору никакого отношения, продолжая демонстративно покачиваться в кресле у камина и читать Мольера.

– Да, в архив ты завтра не попадёшь, – согласился приятель. – Зато ты можешь побеседовать с сестрой профессора.

Идея была настолько хороша, что я тут же схватила трубку и принялась набирать номер Ольги Михайловны Черненко.

Родственница покойного профессора согласилась уделить мне время после пяти часов вечера. Всю первую половину дня я провела в Басманном суде, слушая бракоразводное дело, где защитником истца выступал Устинович-младший. Честно говоря, мне понравилось, как Борька защищал интересы обманутого мужа, и я даже подумала, что, доведись мне разводиться, непременно прибегну к услугам приятеля. Сразу после суда отправились за правами. Пообедать мы не успели, поэтому снова ели на ходу пирожки, запивая их чаем из термоса. А к пяти часам вечера я стояла у подъезда покойного декана Черненко и набирала на пульте домофона код профессорской квартиры. Я непроизвольно оглядывалась по сторонам в поисках весёлого жёлтого комочка, скачущего во дворе под присмотром пожилой хозяйки Валерии Дмитриевны. Но Лулу нигде не было видно. Наконец меня впустили, и я поднялась на пятый этаж.