Белая стена - Антонио Редол

– Играю с тобой в последний раз.

– С чего это?! Не понимаю, с чего это.

– Мое дело. С тобой больше не играю.

– Мы ведь играем для развлечения. Чтобы время скоротать…

– Ты святого из себя выведешь. Копаешься, тянешь душу.

– За нами никто не гонится, и нас никто не ждет.

– Мне такая игра не по вкусу.

– Тебе лучше знать, что тебе подходит. Не хочешь больше, ищи себе других партнеров. Партнеров всегда хватает…

Испанец уже потянулся схватить его за рукав и встряхнуть, но сдержался. Повторяет ставку:

– Пока не заглянули в карты – четыре пива и пять мильрейсов.

Прикрывает свои карты лапищей, глядит в лицо противнику и ждет. У Зе Мигела в голове мешанина из наплывающих одновременно решений, но он делает вид перед самим собой, что никаких таких решений нет, гасит сигарету о каблук и сует себе за ухо.

– Я с тобой говорю! – ревет Антонио.

– Ты же сказал, что со мной играть не будешь… К чему тогда объявлять ставку?

– Чтоб сквитаться!… Кто выиграет, пускай сквитается с проигравшими.

Зе Мигел кончиками пальцев барабанит по своим картам.

– Ты сказал – восемь бутылок пива…

– Я сказал – четыре.

– Сказал – четыре, но дважды, дважды четыре – восемь, если я не разучился считать. Или не восемь?!

Антонио Испанец стискивает ему руку, перехватив ее выше локтя. Вонзает ногти в руку противника и стискивает ее. Хочет сказать что-то, но чувствует, что начнет заикаться, если раскроет рот. Зе Мигел накрывает его подрагивающую от гнева руку своей спокойной ладонью.

– Мы же друзья, черт побери! Я считаю, что мы друзья… – Он делает вид, что побаивается противника, ему нужно утихомирить его, чтобы избежать поражения на глазах у всех.

– Не нужно мне твоей дружбы, – вспыхивает Испанец.

– А я все-таки считаю, что ты мой друг, хочешь ты того или нет. Потому что если бы я думал, что мы – не друзья…

Одним прыжком Зе Мигел перескакивает через скамью; теперь он стоит посреди таверны. Между обоими противниками образуется просвет – просвет в толпе и в гуле голосов. Зе Мигел приступает к объяснению: когда нужно назвать вещи своими именами, он не колеблется:

– Если б я думал, что я тебе не друг, дело пришлось бы решать без проволочек. Я малорослый, знаю, по сравнению с тобой я малорослый, но что ты мне можешь сделать – проглотишь? Даже если проглотишь, придется тебе выпустить меня из твоей утробы на волю. А на воле я пока еще человек, черт побери!

– Хочешь, попробуем?

Зе Ромуалдо становится между ними обоими, к нему присоединяется Балайо и другие рыбаки, знающие обоих шоферов. В ярости Испанец бросается на живой барьер, отделяющий его от Зе Мигела, выкрикивает угрозы, вытаращив голубые глаза, горящие злостью, а Зе Мигел между тем из-за уха достает недокуренную сигарету, сует в рот, и пальцы у него не дрожат. Он владеет собой. В ту пору я мог лопаться от бешенства, но притворяться, что спокоен как камень. Хорошее времечко, Зе, хорошее времечко! Испанцу напоминают, что два товарища не должны ссориться из-за карт, так не годится, шесть сотен дьяволов, так не годится!

Длинный немного успокаивается; гнев его стихает.

Но он все-таки напоминает Зе Мигелу, что прошлой ночью тот чуть не сбросил его под откос, когда сделал вид, что собирается пропустить машину Испанца, а сам взял налево, и Испанец чуть не врезался в его автофургон, затормозив на полном ходу, чтобы не расплющиться у подножия Собрала.

Зе Мигел пожимает плечами.

– Померяйтесь, у кого больше силы в руке! – предлагает Зе Ромуалдо.

– Десять бутылок пива! – кричит Испанец, перекрывая общий гул. – Меряемся трижды, ставка – десять бутылок!

Вила-Франка, как зовут Зе Мигела здесь, в Пенише, подошел к стойке за новой сигаретой. Оттуда он отвечает на вызов:

– Сегодня с тебя не тот спрос, уж очень ты распалился. Я-то считаю, в мужчине главное – не сила руки или обеих рук, а сила всего тела. Все тело – вот что важно. Не будь мы товарищами, мне бы пришлось сейчас спросить с тебя по-настоящему.

– Когда захочешь, – орет Испанец.

– Не когда захочу, а когда нужно будет. Когда нужно будет, тогда и перейдем к делу. Но сейчас ты не в форме, Антонио. Не тот случай, чтобы в драку лезть.

– Померяйтесь силой рук, – настаивает Ромуалдо.

– Готов проиграть десять бутылок! – кричит Антонио Испанец в приступе бравады: он чувствует, что противник сдал позиции.

– Ты уже проиграл три в карты и мог бы проиграть еще пять, – отвечает Вила-Франка.

– А сейчас ставлю десять!

– Меряться со мной силой рук – не бог весть какое дело, Тойно! Ты почти вдвое выше меня. Осилишь меня в любом случае! Но если тебе охота радоваться победе, я кусать себе локти не буду. Левая рука против левой руки. Три раза, как ты сказал. Пять бутылок пива за каждый раз!

Испанец требует, чтобы он повторил; он повторяет.

Люди, разделявшие их живым барьером, расходятся. Зе Мигел засучивает рукава, шевелит пальцами, выбрасывает вперед кулак, как перед рукопашной, затем подходит к двери, вглядывается в ночное небо с деланным интересом и возвращается к столу, где его ждет Испанец, уже упершись локтем в замызганную столешницу.

– Пятнадцать бутылок пива! Я готов проиграть пятнадцать бутылок пива, лишь бы ты понял, что я тебе друг.

– За игрой не разговаривают.

– Мы еще не начали.

Зе Мигел сразу сообразил, что в этом состязании его малый рост – преимущество, он слегка пригибается, шаркает подошвами по цементному полу, проверяя, не соскользнут ли ноги с точки упора, сгибает их в коленях, сгибает дважды, замечает, что рука противника подрагивает; резко подавшись вперед, пригибается, упирается локтем в стол и хватает Антонио Испанца за руку. Тот глубоко вдыхает воздух и улыбается, стискивает пальцы соперника в своих, словно в клещах, стараясь лишить их подвижности, и напрягает мышцы в ожидании, пока Ромуалдо сосчитает до трех.

– Один!… Один с половиной!… Два!… Два с половиной!… Два с половиной!…

Выпирают напрягшиеся бицепсы, противники ждут последнее го слова. Сейчас Зе Ромуалдо на стороне Испанца. Некоторое время он вглядывается в обоих, пытаясь угадать, насколько силен каждый из них, и вдруг выкрикивает «три!» – сигнал начала. Оба выпрямляются, багровеют, стонут, пригибают голову, Испанцу понемногу удается сдвинуть с места руку противника. Зе Мигел поддается, потом пытается исправить положение внезапным рывком, но понимает, что сила на стороне Испанца, и прекращает сопротивление. Антонио Испанец трижды пригибает кулак Зе Мигела, так что тот ударяется о столешницу костяшками пальцев.

Присутствующие дают выход возбуждению в одновременном выкрике.

– Пять бутылок пива для Испанца! – объявляет судья.

Зе Мигел улыбается противнику, вытирает руку платком, закрывает глаза, набирает в грудь воздуху. Снова хватает лапищу, которую Испанец уже поднял вверх. Сжимает ее, стискивает, напрягается всем телом, едва Ромуалдо произносит: «три», пружинит плечо, кости его скрипят – он слышит этот скрип, такое чувство, будто мышцы вот-вот лопнут, и неожиданным толчком укладывает на столешницу руку противника. Испанец не сознает, что произошло, ему кажется, что его обманули, но он сдерживается.

– Пять бутылок пива для Зе Мигела! – снова возглашает судья, но на этот раз без восторга. Внук Антонио Шестипалого замечает разницу в тоне.

– Ничья, – объясняет он в свою очередь. – Последняя ставка – пять бутылок.

– Пять бутылок и десять эскудо! – поправляет соперник.

– Согласен!

Кружок раздвигается, люди словно боятся ввязываться в спор. Большинство стало на сторону Зе Мигела: он меньше ростом, соперник чуть не вдвое выше его, и всех поразила легкость, с которой Зе Мигел принял вызов Длинного. И к тому же Зе Мигел часто ставит вино для всей компании, умеет завоевывать дружбу, открытая душа, это уж точно, от него людям никакого зла – так считают рыбаки, посещающие таверну Горемыки. Вила-Франка – свой парень; никого не касается, что там происходит на дорогах, на дорогах все позволено, а он умеет поделиться заработанными деньгами с теми, кто ему помогает. Поэтому и автофургон его быстрее загрузят, и рыбу подкинут получше, и льдом переложат тщательнее, чтобы он довез ее свежей до места назначения.

Антонио Испанец еще не уразумел, что произошло. Знает, что проиграл; знает, что проиграл пять бутылок пива, и, самое скверное, осознает, что победил его сопляк, пацан, которого торговки рыбой зовут Вдовушкин Малец. Антонио Испанец полон решимости, но его мучит опасение. Сам не знает, чего опасается и почему; его беспокоит исход последнего раунда, а Зе Мигел улыбается болельщикам, лицо у него равнодушное, почти довольное.

– Ну, давайте! – объявляет Ромуалдо, тоже раздраженный.

Оба садятся в исходную позицию, упираются ногами, как удобнее каждому, Испанец раздвинул свои пошире – для него стол низковат; собравшиеся следят за каждым их жестом, подбадривают взглядом, и все ждут последнего слова судьи, а тот тянет: два, два с половиной, два и три четверти, три!