Магия взгляда. Часть 2: Ливтрасир - Ирина Юрьева

— Такова наша жизнь, — равнодушно, как взрослый, ответил Альв, сразу поймав эту мысль. (Эрл порой забывал о способностях мальчика.) — Помнишь, ты спрашивал, что значит бляшка, которую долго просила трактирщица, и Йонн ответил: “Знак “Службы.”” Так вот, эта бляшка дает людям ряд привилегий. Соседи не любят, когда привечают приезжих из Скерлинга. Их появление — просто проклятье! Нельзя отказать ни в еде, ни в ночлеге, иначе расправятся прямо на месте. А после отъезда “почетного гостя” жди новой беды! Может быть, обойдется, а может быть, и подожгут!

Эрл невольно поежился. Альв, когда так рассуждал, становился похожим на Йонна. За обликом мальчика ясно виднелся старик. Да и смысл рассуждений от Эрла подчас ускользал.

— Подожгут? Но зачем? Кто? — спросил он у Альва, стараясь понять его логику.

— Кто? — усмехнулся мальчишка. — Сосед, у которого взяли ребенка. А может, еще кто-нибудь…

— Подожди, подожди! Ты ведь мне говорил, что хозяин не может ни в чем отказать людям “Службы”? Так разве он виноват?

Альв взглянул на него, словно Эрл сказал глупость.

— Конечно! Ловец или сам Истребитель заходят в простую таверну совсем не случайно. Обычно такие едят и ночуют в Кругу.

Эрл уже знал, что Кругом зовется центральная часть Агенора, которую можно назвать малой крепостью. В Круге, за мощными стенами, жили все те, кто имел настоящую власть и поддерживал Скерлинг. Казармы отряда наемников, склады с оружием, библиотека Запретного и Управление города тоже были в Кругу.

— И когда ловец входит в таверну, то все вокруг знают, хозяин — шпион, помогающий “Службе”!

Эрл только вздохнул:

— А ловец, захотев пить, случайно не может зайти в придорожный трактир, чей хозяин ему незнаком?

Альв кивнул:

— Может, может! Но кто разберет, кто виновен, кто прав? Потому-то хозяева сразу же требуют бляшку. С этой бляшкой любой пострадавший идет в Управление города. Там он найдет и жилье, и еду, и работу. Короче, не сгинет!

Альв думал, что все объяснил, но Эрл снова спросил у него:

— А зачем же тогда поджигать?

“Вот дурак! — прочитал Эрл мысль Альва. — Младенец, и тот бы давно понял все!”

— Понимаешь, поджог — это кара за подлость! Предатель лишится того, что он нажил обманом, а честный не пропадет!

— Интересно… Так значит, у вас в Агеноре шпион должен плакать, лишившись всего, кроме жалкой подачки, а честный — быть счастлив, что смог получить хоть такую ничтожную малость? Я прав?

Альв вскочил:

— Нет, не прав! Ты большой, ты стремишься запутать меня!

После этого спора ребенок надолго исчез. Эрл не знал, возвратится ли Альв. Он не мог не признать, что ему, уроженцу Гальдора, почти не доступна логика тех, кто с рождения жил в Агеноре. Впрочем, где он сумел бы найти свое место? Сын Рыси — ошибка природы, а люди не любят таких…

Эти трое вошли к нему в комнату без приглашения. Эрл почти сразу узнал в невысоком мужчине с седой бородой и каким-то выцветшим взглядом “купца”, приезжавшего к ним в Гальдорхейм. Он не мог не отметить контраст между ним и Меленом. Хотя Мелен был много старше, чем Лунд (незнакомое имя возникло само по себе), он казался сильнее, решительней спутника.

Третий, мужчина лет тридцати, с изумрудным внимательным взглядом, был очень красив. Тонкий профиль, роскошные черные волосы с чуть красноватым отливом, изящные руки в перчатках из плотной неведомой ткани…

— Зачем он их носит? Ведь здесь, в Агеноре, тепло, — подумал Эрл.

Взгляды их встретились, и незнакомец тепло улыбнулся ему. Он был первым, в ком не было страха и озлобления. Мягкость, открытость, спокойствие и простота… Что-то в нем вдруг напомнило Норта, Хранителя из Гальдорхейма. И все же они были разными.

Норт знал все стороны жизни, он видел и испытал, что добро, а что зло. Наблюдая за жизнью людей, помогая заклятием или советом, Хранитель касался тайных бездн подсознания, полных злобы, обиды и ярости, скрытых порочных порывов, затравленных мрачных желаний… Норт знал Хаос, Мрак, но сознательно шел к Свету. А в незнакомце еще сохранилась какая-то доля наивности, словно он верил, что есть лишь Добро. В его мире не было места обману, предательству, боли… Он, словно ребенок, свободно, не зная запретов, открытой улыбкой встречал каждый день.

— Да откуда он взялся? У них, в Агеноре, где дети уже ненавидят, а взрослые только боятся и проклинают? — мелькнуло в мозгу Эрла. — Впрочем, и в Гальдорхейме такому не выжить…

— Ты прав, я родился и вырос не здесь. Мое имя — Горад, — прозвучал тихий голос мужчины. Он мог бы ответить и мыслью, но предпочел речь, доступную всем. — Агенор, Гальдорхейм, Лонгрофт, Скерлинг… Впервые я услышал о них, попав к Лунду.

— Горад прибыл к нам из-за Моря, не зная обычаев и языка, — пояснил Эрлу Лунд. — И, по счастью, пока не успел попасть в “Службу”.

Усмешка Мелена сказала, что воин считает излишним стремление Лунда вдаваться в подробности.

— Дело в другом, — бросил он, словно бы собирался напомнить Гораду и Лунду о цели прихода. — Кто первым начнет?

Может быть, в Агеноре ценили Мелена за искренность и прямоту, но Эрл вдруг ощутил, что хотел бы отправить его прогуляться к фонтану за свежей водой. Этот жесткий напор раздражал, вызывая протест. Раньше Эрл никого не пытался судить, но теперь благодушие сгинуло вместе с закрывшимся пертом. Его смыл тот ливень на гладкой скале, унес ветер, стерли беседы с ребенком, забывшим, что можно верить другим…

Эрл смолчал, подавив неприязнь, но его порыв не укрылся от Горада.

— Ты же не знаешь Мелена! — воспринял Эрл быструю мысль. — Ты не знаешь, почему он такой, что ему довелось пережить!

Говорить начал Лунд. Агенор до Раскола Луны… Агенор уже после Раскола… Судьба Уруз-чад… Страх продления рода, сковавший их Агенор…

— Ведь никто не способен противиться “Службе”. И будь ты богат, знаменит, уважаем, искусен в бою, ты не сможешь сберечь малыша, если выбор упал на него…

Неожиданно Эрл ощутил, что Мелен, неподвижно сидевший в углу, весь напрягся.

…Широкая площадь… Красивый беломраморный дом… Сад… Бассейн… Люди в длинных больших балахонах… Под капюшонами словно нет лиц… В руках цепи… И девочка лет четырех, а, быть может пяти…

— Папа! Папочка!

Ее крик Мелен вряд ли сумеет забыть… И неважно, что минуло тридцать лет…

Ярость, гнев, страх и огромное чувство бессилия… Что толку в славе бойца, если меч разлетается, еле коснувшись цепи?.. Тело словно немеет… Теперь он не в силах шевельнуть даже пальцем…

— Добей!

Этот резкий приказ обращен к человеку с кинжалом. Он только один здесь в обычной одежде, с оружием…

И детский крик: