Подростки - Олег Болтогаев

— А где твой друг?

— Какой друг? — удивилась она.

— Ну, вы все время вместе, — попытался пояснить я.

— Никакой он мне не друг, — она посмотрела мне прямо в глаза.

— Извини, показалось, — пробормотал я.

— Извиняю.

— А как тебя зовут?

— Тамара, — ответила она.

— А я Игорь.

— Знаю.

— Откуда? — удивился я.

— Знаю, и все, — она улыбнулась.

— Сколько тебе лет, если не секрет?

— В мае пятнадцать исполнилось.

— Ничего себе.

— А что, не похоже?

— Похоже.

— Ты в парную смену?

— Нет, в первую, скоро уезжать.

Поясню, что лагерь наш уникален тем, что он принадлежит какому-то военному заводу из Подмосковья, видимо, детей там немного, и в итоге здесь уникально длинные смены — по сорок суток, то есть, смен всего две. Но есть такие детки, которые приехали на все лето. Это и называется парная смена.

Вокруг стали располагаться группки усталых пионеров. Наш разговор прервался.

Остальную часть дня Тамара как-то выпала из поля моего зрения. Мы, громко галдя, установили три огромные палатки на сорок душ каждая. Выяснилось, что спать придется странными комплектами, половина отряда в одной палатке вместе с половиной другого отряда. Но, главное, в одной палатке должны были спать совместно и девочки, и мальчики. Нам, вожатым, был определена важная роль этакого водораздела между мальчиками и девочками.

Вечер подошел незаметно. Костер, анекдоты, подозрительная возня в темноте, тихий смех, громкий смех, песни на грани приличия, «мы плывем по Уругваю, ночь хоть выколи глаза, слышны крики попугаев, человечьи голоса», это самый приличный куплет песни, дальше круче, Африкановна волнуется, трепещет, но ничего поделать не может, но наконец спасительная идея приходит ей в голову.

— Козлов, Мишаткина! — кричит она. — Отбой, организовывайте отбой.

Мы с Зиной начинаем суетиться, загонять пионеров в палаты, задача сложная, почти неразрешимая. Неверный свет электрических фонариков, кто-то зажег свечу, это уж совсем романтика, фонари гаснут, звучат протесты, никто не хочет спать, но наконец все укладываются, я ищу себе место в заветной разделительной черте, здесь, нет, здесь, нет, ах, вот есть местечко, кто это зовет меня по имени, бог, мой, да это же моя новая знакомая, возле нее я и лягу, ее я и буду ограждать от неприличных контактов с мужской частью нашей палаты.

Гаснет последняя свеча, кромешная тьма, веселые вопли и строгий голос Африкановны, кто-то нарочно делает ртом неприличный звук, дикий хохот, такова молодость, господа, если кто забыл!

Процесс засыпания пошел на удивление быстро.

Я и сам почувствовал, что ухожу в сон, как вдруг легкое, почти невесомое прикосновение чьей-то руки словно ошпарило меня. Это могла быть только она. Я осторожно двинул рукой и наткнулся на ее ладошку, она была теплой и совсем маленькой. Я стал нежно перебирать ее пальцы, они были нежными и такими послушными.

И вдруг ее рука исчезла. Была и нету.

Что делать? Точнее, что можно делать? Я был в растерянности.

Осторожно и аккуратно я подвинул руку вперед, туда, где, по моим соображениям, должна была быть ее талия, но ничего не было, я замер, где же она, и вдруг на мою ладонь снова легла ее ладошка, нет, теперь я ее не отпущу. Я крепко схватил ее руку и потянул к себе. Она поддалась, еще, еще.

Черт, да она противится! Я наконец ухватил Тамару за талию и замер в недоумении — она лежала ко мне спиной.

Спиной так спиной, я провел рукой дальше, обхватил ее под живот и одним движением плотно притянул к себе. Я был поражен своей наглостью.

Добыча была рядом.

Почему-то вспомнилась книжка про ос или шмелей. Там описывался опыт, когда самку расчленяли пополам и самцу подсовывали верхнюю часть ее тела, но он на нее не реагировал, когда же ему предлагали нижнюю часть, то есть, по нашему, попу и ноги, то он начинал шустро исполнять мужские обязанности.

Верхняя и нижняя часть, видите ли, по-разному пахнут.

Я чуть не рассмеялся. Дикая природа мудра, подумал я.

В моем распоряжении были и нижняя, и верхняя части. Но почему-то сзади.

Нет, все же, скорее, нижняя.

В дикой природе я должен был бы издать удовлетворенный рык.

Но сейчас я молчал, как мышка.

Я лежал на боку, она тоже, носом я чувствовал ее волосы, ее попка уперлась в нижнюю часть моего живота, грудью я ощущал ее спину, ногами — ее ноги.

«Словно две ложки в столовом наборе», — подумал я.

Теперь нужно было перевести дух. Что делать дальше, я совсем не представлял. Я прислушался, похоже, никого не побеспокоила наша бесшумная возня. В палате было тихо, если не считать сопение спящих и бормотание засыпающих.

Я легонько погладил ее живот сквозь тонкую футболку. Никакой реакции. Я передвинул руку повыше и с неописуемым восторгом ощутил крепкое яблочко ее груди. Я потрогал другую грудь, фантастика! Сначала мягкая, потом упругая.

Бережно и аккуратно я стал тянуть ее футболку кверху, это оказалось совсем просто, футболка была такая короткая, и вот под моей ладонью ее гладкий теплый живот, ее талия. Я нежно погладил завоеванное, этого так мало и так много.

Пальцы мои, словно управляемые кем-то более опытным, отправились в путешествие по ее спине, и вот она, первая серьезная цель, застежка лифчика, я трогаю ее, знакомлюсь с конструкцией, вроде соображаю, как ею пользоваться.

Расстегнуть одной рукой не удается. Призываю на помощь вторую руку, где ты бездельница, клац, и застежка расстегнута. Я целую ее в шею, хочу ей что-то сказать, но как? Только руками, только руками. Вот чего добьюсь своими шаловливыми ручками, то и будет мое. Классическое «женщина любит ушами» в этом приключении не срабатывает.

На миг я замер. А если Африкановна зажжет свет и обнаружит Тамару без лифчика, что тогда? Не жить мне на белом свете, решил я про себя. Но лучше умереть с девичьей грудью под ладонью, чем прослыть первым лопухом юга России.

Бережно я провел ладонь вперед, милая, что ж ты прикрываешь свои сисочки? Дай их мне, дай, я знаю, что нужно делать, ты их трогаешь каждый день, а я? И вот девочка поддалась, я отвел в сторону ее ладошки и ощутил под пальцами божественные, чудные полушария.

Удивило, какими твердыми оказались ее соски. Я просунул под нее вторую руку и завладел второй грудью. Правильно, сказал я себе, если ласкать, то обе, иначе одной будет обидно. Я по-прежнему легонько целовал ее в шею, сзади, сбоку, я сделал движение, чтоб развернуть ее к себе лицом и почувствовал ее напряженное сопротивление.