Невеста оборотня - Альфред Билл

Приблизительно через две недели после рецидива моей болезни, когда доктор разрешил мне наконец принять несколько визитеров, одним из первых посетителей стал м-р Сэквил. Он наскоро соорудил из моего умывальника импровизированный алтарь и причастил меня, лишь посмеиваясь в ответ на мои возражения, что я-де нахожусь не в таком же критическом положении, чтобы оправдать его намерения.

— Тьфу, тьфу! — предостерег он меня. — Но я должен причастить вас, как если бы вы действительно были при смерти. Да почему бы и нет, если вы начинаете поправляться? Почему обращение к религии должно быть связано только с печальными сторонами жизни? Напротив, она должна сопровождать нас и в самых радостных, самых счастливых моментах бытия. — И его глаз остановился на мне с выражением такой глубокой душевной теплоты, что я положил освященный хлеб в рот, и пастор кивнул мне своей седой головой с таким сердечным одобрением, что я потом долго еще не мог объяснить себе этот его поступок.

Затем пастор опустился на стул и с юмором и со всеми подробностями начал пересказывать мне городские сплетни: как была распакована вся мебель, выписанная из Нью-Йорка мосье де Сен-Лаупом; и что за прекрасное местечко сделал он из бедного и скучного жилища старого Пита; и как, несмотря на то, что он не хотел иметь прислугу, живущую с ним под одной крышей, к нему из города каждый день приезжает вдова средних лет, которая готовит ему еду и убирает его дом; и как, несмотря на возвращение своего хозяина, Де Рец ежедневно, презрев превосходную конуру в своем доме, на несколько часов является в дом моего дяди для того, чтобы быть рядом с Фелицией и сопровождать ее во всех прогулках.

Было очень жаль, что собака не была так же усердна в ту ночь, когда на меня напал волк, отметил я с некоторой горечью. Ибо мое раненое плечо стало причинять мне боль и днем, хотя до сих пор это случалось лишь с наступлением темноты. Тогда пастор довольно быстро прервал меня, словно никогда прежде не выслушивал от меня историй, дающих ему полное удовлетворение от сказанного.

— Как я понимаю, — собака помчалась прочь, преследуя кого-то, а вы и мисс Пейдж последовали за ней, чтобы она не попала в какую-нибудь беду. Это очень странно, что собака не почуяла волка прежде, чем волк встретил вас в роще, не так ли?

Я согласился, что это так, но еще более странным показалось мне то, что мосье де Сен-Лауп вернулся в наш городок за день до прихода пакетбота. Как он ухитрился сделать это, спросил я.

Как мне удалось выяснить, ответил м-р Сэквил, приятель француза отправлялся из Чатхема в Гарлемскую долину и привез его из Нью-Йорка в фаэтоне и, проехав по дороге между холмов и вовсе не заезжая в город, доставил мосье прямо к дверям его дома.

На мой следующий вопрос пастор ответил, что Де Реп не появлялся в городке вплоть до позднего вечера. После того как меня принесли домой и, положив на постель, оставили на попечении доктора и Джуди Хоскинс, дядя пригласил француза на ужин, и они вдвоем просидели допоздна, обсуждая новости из Нью-Йорка, которые дядя с таким нетерпением ожидал все эти дни. Мосье ушел на свое квартиру, и дядя уже собирался отправиться спать, когда услышал жалобно скулящую собаку. С тех пор животное каждый день проводит некоторое время рядом с Фелицией и почти каждую ночь появляется в доме, охраняя ее сон.

— А что на это говорит Томас? — спросил я.

— О, я понимаю, сейчас Де Рец вполне освоился на кухонной веранде.

— И волен бегать там, где ему нравится? — с удивлением воскликнул я. — Я полагал, что его дикий и свирепый облик вызовет действенные протесты против его вольного пребывания на улицах городка.

Наоборот, заверил меня м-р Сэквил, поведение животного стало настолько осмотрительным, что люди не просто терпимы к нему, но еще и считают, что его присутствие на улицах ночного города делает их более безопасными. Мосье де Сен-Лауп уверен, что его собака защищает город от набегов волка куда более эффективнее, чем вознаграждение, предложенное за голову зверя городским советом.

— Я что-то не вижу, что его хозяин получает от него видимую пользу.

— Это ваше замечание приводит нас к одному очень важному выводу, — ответил м-р Сэквил. — Когда мосье де Сен-Лауп покидает свой дом, собака всегда остается в его стенах. Когда мосье, к примеру, ужинает у вашего дяди или прогуливается с мисс Фелицией, Де Рец отсутствует, вероятно, охраняя дом старого Армиджа от того, кого могло бы одолеть искушение заняться проверкой старых сплетен о зарытых в саду сокровищах, либо соблазнить новая роскошь француза. Это совершенно поразительно, как им удается распределять между собой обязанности дежурных.

О других новостях, которыми я интересовался, священник мало что знал, или, как я полагал, знал только то, что говорил.

— Коммерция? — уклонялся он от ответа. — Я слышал, что достаточно плоха, но не настолько, чтобы «Баркли и Баркли» не выдержала шторма. — Затем, считая, вероятно, что в его возможностях легко успокоить мои тревоги, пастор добавил:

— Ваш дядя говорил мне, что он может добиться определенных частных соглашений, касающихся кредитов, которые обеспечат хороший подъем в его делах.

— Что?! — воскликнул я. — Уже?! Взгляд на открытое лицо этого пожилого человека показал мне, что он уловил внутренний смысл моего горького вскрика. Он выждал несколько секунд, прежде чем я услышал его ответ.

— Мосье де Сен-Лауп представляется мне превосходным джентльменом, — сказал он наконец. — Просто после всего происшедшего за последнее время ни вы, ни я не можем относиться к нему с симпатией.

— Я уверен, что мой дядя мог бы подождать немного и навести о нем справки. Отправить письмо нашему посланнику в Париже — или, может быть, он написал французскому консулу в Нью-Йорке?

— Я пришел к выводу, что ваш дядя не рискнул ждать, — рассудительно ответил м-р Сэквил. Произнося эти слова, он поднялся со стула и торопливо покинул мой дом. Лежа в кровати, я видел, как он шел по пустой серой улице. Голова его была наклонена вперед, руки соединены за спиной, и весь его необычный облик резко отличался от внешнего вида бодрых, идущих широким размеренным шагом мужчин с высоко поднятыми головами — обычных прихожан его церкви.

Между тем я не видел никого из тех людей, что были близки и дороги мне. Когда я лежал в коматозном состоянии или метался в горячке, дядя дважды навещал меня в воскресные дни и каждый день утром и вечером посылал Барри справляться о моем состоянии. То, что он не приходил ко мне с тех пор, как я начал поправляться, меня не удивляло. Я знал, что он действительно меня любит, и любит так же, как и прежде: просто ради больного племянника нарушать заведенный порядок каждого дня и вечера было для него немыслимым делом, и в первое же воскресенье, когда я был в сознании, он уже обедал с мосье де Сен-Лаупом. Но мне было обидно и тревожно от того, что проходили дни за днями, а Фелиция так ни разу и не навестила меня. Конечно, наша родственная связь, даже если бы рядом с ней и не было такой надежной горничной, как Уэшти, даже если бы я был только вполовину таким больным и беспомощным, как это было на самом деле, вполне могла избавить девушку от боязни связанного с посещением моего дома скандала, думал я. И, вспоминая мучительную сладость тех слез и поцелуев, которыми она осыпала мое лицо там, в лесу около дома старого Пита, я понимал, что это должно иметь для Фелиции куда большее значение, чем тот страх, который удерживал ее от встречи со мной. Означало ли это, что ей было что сказать мне, а я был еще недостаточно окрепшим, чтобы выдержать откровенность ее слов?