Хронофаги - Екатерина Соловьёва

— Развяжи ноги. Развяжи, а? Боишься?

— Опасаюсь, — серьёзно ответил Олег. — Всё бы ничего, да последние мозги ты при виде её теряешь. Негоже.

— Она со мной должна была быть, — сердито буркнул Валентин.

— Должна? — усмехнулся кардинал. — Да женщина по одной своей природе никому ничего не должна. Эх, ты… Так ты и взгляда-то её никогда не получишь. Если любишь — сделаешь для неё всё. Для неё, не для себя. Чтобы она счастлива была. Понял?

Вор угрюмо молчал. Здоровяк принялся развязывать тугие верёвки.

— А заняться чем думаешь? Если выжить удастся.

— Положенец новый появился. Надо бы к нему наведаться. Отметиться, присмотреться. Профессор, — хмыкнул Валентин, потирая затёкшие руки.

— Почему профессор?

— В очках, говорят, такой интеллигентный. И жлобов на ура раскидывает.

— На ура, говоришь, — Олег задумчиво поскрёб чисто выбритый подбородок и освободил ноги пленника.

Не веря счастью, вор шустро поднялся, покачнулся, вытер руки о джинсы. Икнул, набросил куртку и засеменил в прихожую.

— Иди с миром, Валентин, — пожелал Олег спине, спешно удаляющейся в тёмные глубины подъезда. — Привет Профессору.

И тут раздался крик Иветты.

Вета спала. Ей снился остановочный комплекс "Зарянка". Холодный ночной воздух приятно отрезвлял, расплёскивая по плечам белокурые волосы. Полуослепший фонарь очерчивал почти правильный круг грязно-жёлтого света, выхватывая её саму в клетчатом пальто и запертый магазинчик. На заплёванном крылечке павильона, обклеенного рекламой дешёвого пива, туда-сюда перекатывался окурок. Ни людей, ни маршруток, ни вечно ссорящихся воробьёв. Лишь макушки тополей склоняются друг к другу, чтобы пошептаться о странной гостье, что неизвестно зачем явилась сюда в полночь. Тихо.

— Я тебе не нужна.

Это не вопрос, утверждение, да такое уверенное и тяжёлое, что Вета повернулась и с удивлением заметила рядом понурившуюся Римму. Как нелепо видеть её здесь, в этой легкомысленной розовой пижамке с аляповатыми пятнами от света фонаря. Голова-одуванчик поникла, взгляд устремлён на босые ноги на бетонной площадке, но не здесь, далеко-далеко. Сердце девушки забилось чаще. Что это? Сон? Или ещё одна страшная сказка?

— Я в понедельник в милицию позвоню. Я найду твоих родителей.

Тени вздрогнули на лице девочки, но Вета почему-то твёрдо уверена, что губы её скривились в безутешной ухмылке.

— Ты такая глупая, мама… Иногда я думаю — а правда ли я твоя дочь? Тебя ведь никто не заставлял, ты сама. Сама в осколки полезла, сама крови в песок времени намешала, душу мне подарила. А сейчас родителей искать хочешь…

Девушка почувствовала, что не хватает воздуха. Она всё силилась что-то сказать, но слова не шли.

В голове вертелась одна фраза, которой человек автоматически отгораживается от мира фантазий и сказочного бреда, и, наконец, она была озвучена:

— Не может быть!

Римма вынула руки из карманов и снова засунула, продолжая сверлить взглядом бетон.

— А ольшиков тоже не может быть?

Вета замолчала, пытаясь собрать мысли воедино. Всё правильно — именно её саму и напомнила девочка, волосы, черты лица, сложение, манеры, горькая складка у рта. Только глаза голубые, не её…

Откуда-то из темноты голодным волком заурчал двигатель, неприятно свистнули шины и перед "Зарянкой" выросла громада длинного чёрного автобуса. Таких Вета раньше не видела, ни здесь, ни в Тишинске: не ПАЗ, не ГАЗ, не ЛАЗ, и не Икарус. Тонированные окна, затянутые тьмой, как нефтяной плёнкой, подрагивали в такт гудящему мотору. Со змеиным шипением дверца открылась, сложившись гармошкой. Бездонной пастью зиял провал, приглашая внутрь ступеньками, обитыми рифлёной резиной.

— Что это за автобус?

Римма подняла, наконец, голову. В голубых глазах плескалась тоска, щедро разбавленная страхом.

— Он забирает детей, от которых отказались родители.

— Зачем? Куда?

— Никто не знает. Оттуда никто не возвращается. Если я не нужна, я должна уехать.

— Да я… Не готова. Какая из меня мать? — торопливо забормотала девушка.

Ей казалось, что это прозвучит сердито, но ночной воздух исказил слова до нелепого оправдания. Римма вздохнула, покачнулась и нехотя шагнула в сторону автобуса. Вета вдруг поняла, что по его гладкому корпусу не бегут фонарные блики. Из отверстой пасти несло слепым ужасом и липким одиночеством.

— Да мне тебя одной даже не прокормить! — возмутилась она в спину дочери.

"Господи… она что, туда?"

Римма остановилась. Замерла. Обернулась.

"Господи… слава богу!"

— Знаешь, какие гроши я зарабатываю? — радостно зачастила Вета. — Еле на себя-то хватает — всё на оплату квартиры уходит…

— Тебе надо денег? — сухо произнесла девочка. — Сейчас.

"Зарянка", фонарь и автобус в мгновение ока перекувыркнулись и обратились ночной квартирой, тихой и душной. На диване, раскинувшись, по-прежнему сопел старик, бормоча во сне что-то неразборчивое, на полу распластались Бертран и Мартин. За окнами отступала тьма, серея в мутную тяжёлую завесу. Настенные часы показывали пять утра. В прихожей послышался негромкий щелчок замка.

Римма крепко сжала ладонь Веты и, склонившись над Мартином, приказала:

— Смотри.

Внезапно всё разом замерло и стихло: храп, сопение и даже тиканье часов. Воздух загустел и, казалось, потерял все запахи и жизнь. Словно кто-то вдруг взял и остановил вечный конвейер, что неумолимо несёт людей вперёд. И остались во всей Вселенной лишь двое: оторопелая девушка и странная девочка. Немного выйдя из ступора, Вета нагнулась к дочери:

— Римма… Ты что наделала?

Та же с молчаливой деловитостью нажимала на пуговицы кардинала, как накануне вечером это делал Бертран. Распахнув плащ Мартина, Римма со знанием дела отстегнула внутренний карман и вытащила пухлый бумажник.

— Вот, — она довольно совала портмоне ничего не понимающей матери. — Бери. У тебя будет сколько хочешь денег, только попроси. Только не выгоняй меня.

— Ты у кого… у кого научилась… этому? — заплетающимся голосом спросила Вета.

— Как у кого? — недоумевающе пожала плечами девочка. — У отца, конечно. Он за этим меня и останавливал.

— Что?

— Мам, я и есть Время. Не Рем, не Римма. Просто Время.

Больше Вета не выдержала. Сжав голову ладонями, она отчаянно закричала.

Глава 13

Выбор Бертрана

Деньги пропали — наживешь,

время пропало — не вернешь.

Пословица.

Сумерки раннего субботнего утра разорвал рыдающий женский вопль. Кардиналы проснулись, вскочили и, отталкивая друг друга, ринулись к креслу, где Олег пытался удержать кричащую Вету.