Мятежница и менталист - Эль Бланк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас я взрослая, самостоятельная. И решения могу принимать такие, которые считаю единственно верными, и рядом со мной так удачно оказались те, кто не посмотрит косо и не ляпнет: “Дура, ишь чего удумала! Совсем обезумела”. Наоборот, поддержит и даже порадуется новой стороннице Сопротивления!
Окрыленная новыми перспективами, вдохновленная своей решимостью, гордая за проявленные мной самоотверженность и благородство, я с утра чувствовала себя совсем другой. Не журналисткой Кариной — правильной, скучной девчонкой-идеалисткой, зацикленной на правилах, а Карой — истинной воительницей за справедливость, которая не имеет права пасовать перед трудностями и обязана выдержать любые удары судьбы.
Я даже с плитой, норовящей спалить мой завтрак, совладала — следила внимательно. И на занятие по стрельбе с Марком шла уверенно, серьезно настроенная на хороший результат. И на самом полигоне не ныла больше, четко выполняя жесткие указания учителя. А после обеда без тени сомнений набрала на комме сообщение Карену с просьбой встретиться, когда осознала, что если не скажу ему о своем решении, то просто взорвусь.
Карен на встречу согласился.
Он встретил меня доброжелательно — на лице блуждала уже привычная мне усталая улыбка погруженного в проблемы своих соратников человека. И одет он сегодня был не в пример небрежнее, чем раньше, в такие же как у меня камуфляжные брюки и мятую рубашку.
Но это меня ничуть не обидело. Он же не из-за пренебрежения предстал передо мной в таком неаккуратном виде, а потому что не желал заставлять ждать — лидер мятежников наверняка благодарен мне за профессионально снятый репортаж и интервью. Оценил заслуги, уважает и… И симпатична я ему. Он старательно держит дистанцию, но замечаю же, как сквозь сдержанность прорываются знаки внимания.
Вот и сейчас…
— Рад, Карина, рад, — поймав мою руку и поцеловав, Карен ту же смутился и отступил. Помешкал, осматривая кабинет, видимо решая, где меня устроить среди творящегося там беспорядка — упавших на пол, занявших большую часть столешницы и дивана не рассортированных документов. В итоге галантно отодвинул стул от своего рабочего стола, приглашая сесть, а сам устроился напротив.
Некоторая официальность нашей дислокации стала для меня знаком уважения, признанием как равного партнера. Несомненно, сейчас на первом месте качество репортажа, и Карен полагает, что я пришла с намерением уточнить какие-то детали, обсудить, на каких моментах уместнее сделать акцент.
— Как продвигается ваша работа, Карина? Есть проблемы? От меня требуется содействие? — подтверждая мое видение его позиции, поинтересовался мужчина.
Интересы мятежников для Карена несомненно на первом месте, а такой человек с энтузиазмом примет мое решение присоединиться к Сопротивлению. пониманием. Пусть путь журналиста для меня станет закрыт, он морально не совместим с ролью мятежницы. И потому я не стала медлить с новостью:
— Репортажа не будет. Я решила выбрать иной жизненный путь. Вы правы, Карен, ваша позиция достойна не только восхищения, но и самой активной поддержки. И я поняла, что мое место здесь, с вами, среди повстанцев Сопротивления.
Небольшие глаза собеседника за время моей пламенной речи изумленно расширились, настолько, что зрачок практически поглотил бледно-зеленую, окантованную коричневым радужку. Рот тоже открылся, то ли желая что-то сказать, то ли пытаясь совладать с перехватившим дыхание спазмом — настолько поразился мужчина.
Мне была приятна проявленная реакция. Карен изначально не надеялся, будто я могу превзойти его ожидания. Я же заставила взглянуть на себя в ином ракурсе, показала себя сильной и независимой личностью.
И потому была готова к комплиментам, к несвязному бормотанию, типа “Какая же вы самоотверженная, Карина”, к заверениям, что мы составим эффектную пару смелого командира и его верной единомышленницы, и на такое везение он даже не рассчитывал, не смел надеяться на подобный исход. А в итоге…
— Ты в своем уме?! — Карен буквально сорвался с места, выскочив из-за стола. Задел ногой стопку бумаг, чертыхнулся, едва не упал. Схватился перевязанной рукой за край столешницы, зашипел от боли. Крутанулся вокруг себя и приглушенно ругаясь, рухнул на удачно оказавшийся рядом диван.
Все это время я растерянно хлопала глазами, пытаясь сообразить — это что сейчас было? Шок от приятной неожиданной новости и ругань исключительно как беспокойство о моей безопасности и из-за страха потерять любимую, а гнев исключительно по причине собственной неосторожности с раной. Или же повод иной, и он недоволен что я не посоветовалась с ним, может быть он первый желал мне предложить место в Сопротивлении?
— Да с какой стати ты себя возомнила мятежницей? Кто тебя сюда звал? С чего решила, что ты здесь нужна и можешь принести реальную пользу? Чем тебя в госпитале лечили, что такой бред несешь? Последние мозги у тебя перемкнуло?
Я аж задохнулась от негодования. Это… Это… Это оскорбительно! Чем я плоха как мятежница? Что со мной не так? Откуда у обходительного Карена вдруг возникла такая агрессия?
А как же тогда учения, на которые меня допустили, душевные разговоры об уважении женщин и наши частые встречи наедине. Это же было явное доверие! Или я как репортер это одно, а как соратник — совсем иное.
— Что ты себе позволяешь? — я сама не заметила, как пальцы сжали сиденье стула, впиваясь в него ногтями. Повезло, Карену, потому что иначе досталось бы его физиономии. И на него обрушились лишь гневные слова: — Чем я заслужила подобное отношение? А как же все твои лозунги о уважении и праве женщин на самоопределение?
— Я же не для тебя это говорил! — рявкнул мужчина. Осекся, хватанул ртом воздух, огляделся и схватился за бутылку, стоящую в подставке на маленьком столике. Резким движением выдернув пробку, приложился к горлышку, глотнул, перевел дыхание и уже чуть спокойнее попытался исправиться:
— То есть я думал, ты уже прочно встала на свой жизненный путь, состоялась как профессионал в журналистике. Мне и в голову не могло прийти, что можно вот так очертя голову переметнуться в новую для тебя среду. Карина, я может, и резко говорю, но пойми правильно, кроме тебя есть желающие воевать на поле боя. У меня что, добровольцы закончились? Что за блажь на тебя нашла?
— Никакая это не блажь, — не отступила я. — Это мое осознанное решение! Если я не вижу перспектив в профессии, которую выбрала от недостатка жизненного опыта, то обязана предпочесть то, к чему лежит душа.
