Байки старого телемастера - Геннадий Гендин

Одной из первоочередных задач был захват той отрасли немецкой науки и техники, которая непосредственно занималась созданием и производством так называемого «оружия возмездия». Двумя составляющими этой отрасли были создание атомной бомбы и средств её доставки. И если в первой области немцам так и не удалось достичь окончательных результатов, то в области создания межконтинентальных баллистических ракет они продвинулись довольно далеко, о чем свидетельствовало успешное использование ими ракет ФАУ-2. Разработка и создание ракет в основном осуществлялись в трёх научно-производственных центрах, находившихся в городках Дармштадт, Пенемюнде и Бляйхероде.

Одновременно произошли два, казалось бы, никак не связанные с этим события: на московской казанской железной дороге между станциями «Сортировочная» и «Перово» появилась новая станция, которую, не мудрствуя лукаво, так и назвали — «Новая», а в министерстве промышленности средств связи — МПСС — был образован новый научно-исследовательский институт под номером 885.

И как-то случайно получилось, что новый институт построили рядом со станцией «Новая», от которой за глухие высокие ворота института была проложена железнодорожная ветка. Вот по этой самой ветке и прибывали в новый институт (преимущественно по ночам) эшелоны с наглухо задраенными вагонами и платформами из далёких неприметных и малоизвестных немецких городков Дармштадт, Пенемюнде и Бляйхероде.

Рядом с институтом и одновременно с ним буквально за несколько месяцев был построен опытный завод, оборудованный по последнему слову техники, с самыми современными станками, оборудованием и приборами, огромными цехами, внутри которых свободно размещались целиком десятки ракет «Фау-2». По странной случайности или по прихоти строителей новый завод очень напоминал привезённым вместе с оборудованием немцам завод в Пенемюнде, а некоторые из них даже считали оба завода близнецами.

На новом заводе было установлено и задействовано почти всё оборудование, вывезенное с предприятий немецкого «Главного Конструктора» Вернера фон Брауна, все архивы и технологическая документация переведены на русский язык, оставалось только засучить рукава и приступить к созданию новой советской баллистической ракеты. А для того, чтобы этот процесс оказался максимально эффективным, немцам-специалистам, привезённым из Германии вместе с оборудованием, была предложена очень простая, незамысловатая альтернатива на их собственный выбор. Либо они с полной отдачей, как принято у нас говорить «без дураков» вкалывают рядом с нашими специалистами над созданием новой советской ракеты, получившей условное название «А-4», либо отправляются на сибирские горнорудные предприятия для использования в качестве заключённых на урановых шахтах.

Такая прямолинейная постановка вопроса произвела на немцев весьма сильное впечатление, вследствие чего в каждой лаборатории НИИ-885 рядом с нашими специалистами в качестве консультантов оказались именно те немцы, которые занимались данной конкретной темой у себя дома.

На мою долю выпало заниматься воспроизведением на отечественной элементной базе немецкого лампового усилителя, предназначенного для питания двигателей специальных электромеханических «отсчётных часов», определяющих время работы тягового двигателя ракеты во время полёта к заданной цели.

Как сами часы, так и усилитель были устройствами в своём роде уникальными, свидетельствовавшими о высочайшем уровне достижений немецкой радиоэлектроники и точной механики. Часы имели 4 установочных наборных циферблата, с помощью которых можно было задать время работы ракетного двигателя с точностью до сотых долей секунды! Четыре синхронных двигателя циферблатов часов питались от специального усилителя переменным синусоидальным напряжением 220В и частотой 50 Гц, причём стабильность этой самой частоты выдерживалась на цифре «50» с погрешностью в сотые доли процента!

Для этого на входе усилителя стоял термостатированный и стабилизированный по питанию задающий кварцевый генератор с частотой 100 кГц, продукция которого с помощью многоступенчатого деления понижалась до частоты 50 Гц, после чего готовое рабочее напряжение обычным усилителем доводилось до 220В при неискажённой снимаемой мощности в 20 Вт. Вот таким «простеньким» УНЧ я и занимался.

Как и во всяком «наглухо закрытом» почтовом ящике в те суровые времена любые внеслужебные общения сотрудников между собой, мягко говоря, не поощрялись, а наиболее «общительные» сотрудники очень быстро оказывались уволенными (а может, исчезали из поля зрения оставшихся по другой причине? Кто знает!).

И всё же, несмотря на драконовские ограничения, по институту ходила изустная легенда о некоем чудо-аппарате, якобы вывезенном из личного бункера Гитлера и представлявшем собой то ли небывалый радиоприёмник, то ли какой-то другой радиоаппарат, позволявший контролировать и записывать любые разговоры во всех помещениях бункера.

И хотя не было ни одного «живого» свидетеля, видевшего этот аппарат своими глазами, большинство из нас были уверены, что такой аппарат существует, а самые проницательные предполагали, что находится он в кабинете Главного инженера. Между тем те немногие, кому доводилось посещать этот кабинет, однозначно утверждали, что никакого аппарата в кабинете вообще нет.

Я работал в 3-м отделе НИИ, который возглавлял малоизвестный в то время и не отягощённый ещё званиями Героя Социалистического Труда и Академика Николай Алексеевич Пилюгин, будущая «правая рука» Главного Конструктора Королёва.

В один прекрасный день парторг нашего отдела Марголин попросил меня зайти в партком института, чем удивил меня несказанно: я в партии не состоял, хотя и был комсомольцем. В парткоме кроме Марголина был секретарь парткома института и начальник 1-го отдела.

Мне предложили сесть и подробно рассказать, чем я занимаюсь по долгу службы. У меня хватило ума ответить, что при поступлении в институт я дал подписку о неразглашении подобных сведений, поэтому ничего рассказывать не буду. Все трое дружно засмеялись, и объяснили, что это не распространяется на присутствующих. Однако я твёрдо стоял на своём и даже заявил, что о моей работе, если она действительно интересует присутствующих, их может проинформировать товарищ Марголин.

После такого оборота парторг института спросил, действительно ли я опытный радиолюбитель и хорошо разбираюсь в приёмниках. Я ответил утвердительно, и следующий вопрос был — смогу ли я без схемы и описания отремонтировать и привести в полный порядок неработающий немецкий приёмник — «Королевский Блаупункт». Я сказал, что попробую, но мне возразили, что никаких проб не будет: либо я гарантирую, что с работой справлюсь, либо вопрос можно считать закрытым.

Это задело меня за живое, и я. не раздумывая, ответил, что справлюсь. Марголин при этом откровенно облегчённо вздохнул, первым поднялся из-за стола и сказал, что остальные вопросы мы решим в рабочем порядке.

По дороге в нашу лабораторию он сказал, что работать мне придётся в другом помещении, оборудованном всей необходимой аппаратурой, а заодно напомнил, что данная мною подписка о неразглашении на этот раз полностью распространяется на эту мою работу.

С Блаупунктом я справился за два дня, идеально настроил его по приборам и предъявил Марголину. Он крутил-вертел его не менее двух часов, проверял на всех шести диапазонах, слушал музыку и речь почти шёпотом и «на полную катушку» и в конечном итоге не нашёл, к чему придраться.

Выключив, наконец, приёмник, он усадил меня за стол напротив себя и сказал:

— Вот теперь слушай меня очень внимательно и проникнись серьёзностью момента. То, что ты дальше услышишь, является особо секретной информацией, поэтому предварительно тебе придётся дать дополнительную подписку о неразглашении сообщённых тебе сведений. Ты согласен?

Я был просто потрясён услышанным, но ответил:

— Да, согласен.

Оказалось, что ремонт Королевского Блаупункта был всего лишь своеобразным экзаменом на мои технические возможности, а теперь мне будет доверена особо важная работа. Завтра в эту же пустую лабораторию привезут другой аппарат — сложный уникальный радиокомбайн немецкого производства, у которого предположительно вышел из строя усилитель низкой частоты. В отличие от Блаупункта на комбайн есть практически вся техническая документация, включая схему, но только на немецком языке. В крайнем случае, если возникнет необходимость, Марголин обеспечит своевременный перевод.

В заключение он сказал, что уверен в том, что с УНЧ я обязательно справлюсь, но на всякий случай дал мне возможность подумать до утра, оставляя за мной право отказаться.