Осторожно боги - Алла Кисилева

Ты, как мы надеемся, понимаешь, что мы не можем позволить одному деструктивному элементу поставить под угрозу стабильность работы всех программ. Носитель вируса должен быть уничтожен, но у тебя есть один-единственный шанс на спасение. Ты можешь вылечиться сама, без посторонней помощи, чтобы не подвергать больше никого риску. Мы готовы предоставить тебе эту возможность, этот последний шанс, так как твое обучение требовало времени, и нам не хотелось бы так просто тебя отбросить. У тебя есть двое суток, это крайний срок. Если в течение этого времени ты сможешь уничтожить вирус, вылечиться, если ты сможешь избавиться от всей вредоносной информации, которая поступила в тебя, ты останешься. Ты останешься и продолжишь нормальное функционирование в тех заданных рамках программы, что тебе предназначены, ни больше, ни меньше. Если же нет, тогда ты будешь дезактивирована. Ты же помнишь, что мы тебя предупреждали, это был твой выбор.

Запомни, никто и никогда не смог обмануть нас. Мы видели, что ты заражена, но до определенного момента нам было выгодно делать вид, что мы этого не замечаем. Это было частью процесса исследования. Нам нужно было провести наблюдение за происходящим в тебе, нам надо было проверить работу систем защиты, а также разобраться, почему одна из программ дала сбой. Для определения причин нестабильности тебе и было позволено тешить себя сказками о том, что нас можно обмануть своими детскими игрушками. Повторяем: еще никогда и никому не удавалось что-то скрыть от нас.

Нависло напряженное молчание, и в этом безнадежном абсолютном безмолвии что-то изнутри толкнуло меня, и я задала вопрос. Эффект, который он произвел, мог сравниться с эффектом разорвавшейся бомбы.

— А Даг-ан? Разве он…

При звуках этого имени, пространство исказилось, белый цвет исчез, по стенам поползли красные, желтые, коричневые пятна, уродливые и бесформенные. Фигуры Наблюдателей тоже потеряли свои очертания и стали рассыпаться в окружающем хаосе цветов.

— У тебя есть два дня. Проведи их с пользой, — прогремел голос, ломаясь с жестким скрежетом, — вылечись… вылечи… вы…

Медленно я раскрыла глаз, не сразу поняв, где нахожусь. Сказать, что я испугалась, это значит ничего не сказать, это был даже не ужас, это было настолько страшно, что страх уже не чувствовался. Всю меня сковало холодом, он зарождался изнутри, с пугающей равномерностью распространяясь по телу. Игры кончились, и я увидела всю безнадежность своего положения. Но неужели я была настолько самонадеянна, что могла всерьез предположить, что смогу их обмануть? Получается, что любая — тайная или явная — мысль была для них легко постижимой. Очевидно, у них действительно было какое-то табло, где отражался, скорее всего, графически рисунок мыслей. И все, что, с их точки зрения, было неподобающим, моментально привлекало их внимание и безжалостно отсекалось. Но, значит ли это, что они также способны накладывать новый рисунок или, проще говоря, давать новое направление мыслям, внушая то, что им нужно? Я даже вскочила. Значит ли это в таком случае, что они могут создавать иллюзию их существования, вложив в данном случае в меня убеждение, что я с ними общаюсь? Тогда все их угрозы — не что иное, как просто плохой сон и непостижимая работа подсознания. «Сон разума рождает чудовищ», и если это так, то все, с чем я столкнулась в последнее время, также есть обычная галлюцинация.

«Только что-то слишком уж реальная», — услужливо подсказал внутренний голос.

Да, слишком реальная, но я готова была принять этот вариант, как один из возможных. Но было еще что-то, что-то необычайно важное, то, что я услышала во сне, какое-то слово. Изо всех сил я старалась вспомнить это ускользающее от меня слово, предлагающее мне сразу два варианта, некую развилку. «Вылечиться». Первый раз это сказал Фламель, говоря о трансмутации крови, утверждая, что часть плоти звезды, взятая Анри из некоего неприятного места, способна изменять ее состав, возвращая крови изначальные свойства. А изначальные свойства крови — это то, что было взято в момент сотворения, то есть кровь богов. Значит, при помощи некой субстанции или камня, как его увидел Фламель, можно полностью изменить собственную химию тела, полностью разрушить барьер, тысячелетиями отделяющий знания, заложенные в нас богами. И тогда человек, действительно станет равным богам, обитающим в каком-то другом измерении и называющим себя теперь Наблюдателями или Учителями.

То, что боги и Наблюдатели — это одно и то же, я была теперь абсолютно уверена. И то, что они продолжают свои исследования и наблюдения за тем, что когда-то было создано ими, вполне естественно. Кстати, они тоже призвали к излечению, но вложили в него совсем другой аспект. В понимании богов, это означало избавиться от желания подобной трансмутации, полностью забыть о ней и, как я понимаю, передать им сущность, пока еще пребывающую во мне, то есть Анри.

Итак, я имею три варианта. Как в сказке: «направо пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — себя потеряешь, прямо пойдешь — потеряешь жизнь».

Три варианта. Первый — принять все за обычную галлюцинацию, подождать два дня в полном спокойствии, и если ничего не случится, то ничего и не было, ну а если что-то случится, это только докажет, что это не галлюцинация. Правда, тогда не останется того, кто бы мог это оценить.

Второй — попробовать пройти тем же путем, что прошел Анри, попытаться добыть камень и совершить необходимую трансмутацию, надеясь, что это мне поможет остаться в живых. Тут, конечно, тоже присутствует вероятность, что нет, не поможет.

И третий — покаяться, передав Анри тем, кому он был нужен, или просто уничтожить эту сущность, признав ее и все, что с нею связано, особо опасным вирусом. Способ малоприятный и сомнительный, но пока, кажется, самый безопасный.

Бедняга как-то притих, что-то я давно уже не слышала своего словоохотливого собеседника. Он, очевидно, тихонечко ожидает решения своей участи. Что-то мне подсказывало, что, если я попытаюсь от него избавиться, ничего хорошего его не ждет.

Вечная проблема выбора, три пути, три варианта: отказ от действия, противодействие и смирение. Встряхнувшись, я встала. Хватит, надоело, надоело бояться, надоело решать головоломные загадки, надоело размышлять о богах и их слугах. Там на улице нормальная, реальная жизнь, туда я и отправлюсь. Кто знает, может, мне и не придется ничего решать.

Несмотря на попытку выбросить все это из головы, мысли теснились, жужжали и роились, отвлекая меня от происходящего вокруг. Улица жила своей до боли привычной жизнью, люди спешили по своим делам, не мучаясь никакими космическими проблемами. Я чувствовала, как на меня наваливалось удушающее чувство одиночества, оторванности, мне захотелось забыть все, всю эту безумную информацию, так головокружительно свалившуюся на меня. Сладкая фантазия окутывала меня: вот я иду вместе со всеми, мне все улыбаются, что-то говорят, зовут куда-то, и я чувствую себя частью этой чудесной, удивительной толпы, влекущей меня туда, где не надо мучиться сомнениями, туда, где не надо принимать никаких решений. Я чувствовала неизъяснимое блаженство, я больше не испытывала вины, и они, они на меня не сердились, опутывая меня все сильнее и сильнее теплом и благожелательностью. Весь ужас последних дней промелькнул кадрами забытого кино, готовый исчезнуть, испариться, оставив после себя легкую дымку недоумения.

«Еще немного — и все кончится», — с облегчением подумала я, вспомнив притчу о блудном сыне, вернувшемся в родное гнездо.

Вдруг я почувствовала, как кто-то легонько дотронулся до моего плеча. Несмотря на легкость прикосновения, я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял мужчина неопределенной наружности, невысокий и худощавый, в надвинутой на лоб шляпе, скрывающей его глаза. Что-то в его невыразительной внешности показалось мне неуловимо знакомым. В руке он держал лист бумаги, свернутый вчетверо.

— Это, кажется, вы потеряли, — хрипло произнес он, сразу закашлявшись, как будто эти слова дались ему с большим трудом.

С этими словами он протянул мне листок, на чистой поверхности которого отпечатался след широкого каблука. Я отшатнулась, все страхи, которые только что исчезли, грозили вернуться вновь, ужас притаился и только и ждал своего момента. Я отрицательно помотала головой, не в силах ответить ему. Он не отставал, его движения стали угловатыми и суетливыми. Меня передернуло от его прикосновения, когда он, схватив мою руку, насильно сунул мне злополучный листок, потом резко повернулся и побежал прочь. Я осталась стоять, но недавно обретенная гармония исчезла, а толпа стала враждебной и угрожающей. Я стояла неподвижно. Толкаясь и ругаясь, мимо шли люди, с невыносимым грохотом проносились машины, выбрасывая зловонные газы, а я, не в силах сдвинуться с места, стояла и смотрела на бумагу, навязанную мне странным прохожим. У меня еще оставался шанс, я еще могла сделать шаг, выбросить, разорвать опасную — я это чувствовала — бумагу и постараться вернуть себе утраченное спокойствие. Но что-то мне подсказывало, что это уже ничего не изменит, и то чувство единения, которое жило во мне совсем недавно, утрачено безвозвратно.