Друзья Мамеда - Меджид Гаджиев

Теперь же женщина в окошке не велела нас никуда вести. А сказала, чтобы мы подождали. Скоро выйдет врач. Мы сели на скамейку и сидели молча. Только Петровича пропустили на перевязку. И он ушел куда-то по коридору. Врач вышел всего на несколько минут. Он сказал, что состояние у Лени тяжелое. Наверное, придется делать переливание крови.

— Может быть, среди вас найдутся желающие отдать свою кровь для товарища? — сказал врач.

— Я желающий, — ответил я.

— И я, — сказал Иса.

— И я! — в один голос закричали девушки.

— Лучше у меня возьмите, — попросил я врача. — Я здоровый, никогда ничем не болел. И Леня от моей крови скорей поправится.

— И я тоже здоровая, — сказала Валя.

— Вы ее не слушайте, — сказал я врачу, — в горах люди здоровее.

Врач посмотрел на нас и сказал:

— Не спорьте. Вы хорошие ребята. Я скажу Лене, что у него верные друзья. Но кровь мы возьмем у того, у кого будет подходящая группа. Вы ведь слышали, наверное, что человеку не всякую кровь можно перелить, а только ту, которая ему подходит. Но вообще, если среди вас есть желающие стать донорами, вы можете прийти к нам. Пройдете медицинскую комиссию и сдадите кровь. Она пригодится для раненых бойцов. А сейчас идите домой. Придете утром.

Мы подождали Петровича. Он вскоре вышел. Руки у него были забинтованы. В это же время появился и Гамид. Он приехал вместе с Леней, и его пропустили на второй этаж. Там он ждал, пока врачи осматривали Леню, но самого Леню он увидел только тогда, когда его везли на специальной каталке в палату. Но поговорить с ним Гамиду не удалось.

Ребята в общежитии ждали нас с нетерпением. Все сразу набросились с вопросами. Валя больше не плакала. Зина рассказывала, что сказал врач, и повторяла:

— Я обязательно стану донором.

А я думал: «Было бы хорошо, если бы у Лени оказалась моя группа крови. Мы бы тогда с ним стали кровными братьями. И был бы Леня для меня старшим братом».

В это время в общежитие пришел Коля. Он еще днем уехал в город по каким-то делам и не знал, что произошло на заводе. Он вошел веселый и с порога закричал:

— Эй, друзья, чего нос повесили? Или у нас не ударная команда, а похоронная?

Девочки замахали на него руками. А Зина подошла к нему и стала шепотом рассказывать обо всем, что у нас случилось.

XIV

Дни летели один за другим очень быстро. Мы не заметили, как прошла весна, хотя здесь, в Сибири, она наступает значительно позднее, чем у нас. Даже в городе воздух пахнет землей и еловой смолой. На юге у нас у весны другие запахи. И вообще сибирская весна медленная. То кажется, она совсем уже прогнала зиму. Стаял снег, улицы залиты солнцем, по небу плывут светлые тихие облака. То вдруг налетит снеговая туча, дохнет холодом. И люди, уже снявшие валенки и шубы, торопливо бегут по улицам, поеживаясь и поднимая повыше воротники.

Близится май. Город украшают к празднику. У нас на заводе тоже идет подготовка к праздничным дням. В комитет комсомола когда ни заглянешь — полно народу. Обсуждаются предварительные итоги соревнования. Ребята, вошедшие в комиссию, придирчиво проверяют все показатели, спорят, что-то доказывают. Иногда страсти так разгораются, что какая-нибудь сторона приглашает Петровича, чтобы он высказал свое мнение о работе той или иной бригады, рассудил спорящих. Каждому ведь хочется, чтобы его бригада вышла на первое место. Работают все добросовестно. Да и как можно иначе? На фронте наши бойцы продолжают теснить фашистов. Скоро Гитлеру капут и в самом деле. И наша стройка движется к концу.

Леня все еще в больнице. Он поправляется, чувствует себя неплохо. Хочет домой. Но его еще не выписывают. Прошлый раз, когда мы у него были, он смеялся и шутил с нами. А когда мы собрались уходить, вдруг загрустил. А потом тряхнул длинными волосами, которые отросли у него за время болезни, и сказал с загоревшимися глазами:

— Вы сейчас пойдете. И я с вами. Побуду хоть денек, а потом посмотрим.

— Как же ты в халате по городу пойдешь? И в трамвае?

— А я чью-нибудь шинель надену сверху. Стану в середине, и вы меня прикроете. Только до дому добраться, а там все…

— Никуда ты не пойдешь, — решительно сказала Валя.

В последнее время она разговаривает с Леней так, как будто он маленький, а она его старшая сестра. И Леня подчиняется ей. И сейчас он тоже глядит на нее виновато и бормочет:

— Ну что ты, что ты, Валя… Ведь я уже здоров. Ну, хочешь, докажу? Ребята, у кого ремень есть? — спрашивает он, и мы все смеемся, вспомнив его прежнюю забаву.

К Лене мы ходим часто. Теперь хорошо: можно прийти всей гурьбой. Леня выходит в больничный садик, и мы сидим на скамейке и разговариваем. Раньше, когда он лежал в палате, к нему пускали только по одному человеку. Да и то ненадолго, чтобы не утомлять его. Мы все приходили по очереди. Только Валю пускали без очереди. Все не сговариваясь говорили ей: «Ну, ты иди первая, а потом я». И сидела Валя у Лени дольше, чем мы. Кровь свою Лене нам давать не пришлось. В ту ночь в больнице нашлась нужная ему кровь. Я жалел об этом. Очень мне хотелось, чтобы Леня стал моим старшим братом. Но раз уж так получилось, то все равно хорошо, что Леня мой друг. Каждый раз, как я прихожу к нему, он радостно улыбается и говорит:

— Ну, как дела, комиссар? Рассказывай.

И я рассказываю. Потому что новостей много. И все новости хорошие. А от радостных вестей человек скорей поправляется. Это давно уже известно.

— Придешь, не узнаешь нашего корпуса, — говорю я Лене. — Его уже остеклили. Установили вентиляторы. Воздух свежий, прохладный. Не надо подставлять лицо под струю кислорода. — Я рассказал Лене, как тогда Петрович заметил нас за этим занятием и как нам влетело. Теперь кажется, что это все было давным-давно.

Леня смеется:

— Представляю себе Ису и Гамида. Подышать, значит, захотели? Вот умора! А Петрович, значит, всыпал им по первое число? Представляю.

В следующее свое посещение я опять сообщаю Лене:

— Идут побелочные работы. Белят и красят стены. Котел-барабан оделся в белый известковый покров. Он теперь будто в гипсовой рубахе.

Леня кивает головой. Ему понятно. И я теперь тоже знаю, что означает слово «гипс». На соседних с Леней кроватях лежат другие больные. У кого рука в гипсе, у кого нога. Вот прыгает на костылях молодой парень. Нога у него согнута в колене и кажется, что он с трудом таскает ее за собой — громоздкую и неуклюжую. Но врач обещает, что все заживет и парень будет ходить по-прежнему.

— Даже танцевать буду, — говорит он мне, подмигивая.

У его соседа-старика на повязке прибинтованная к груди гипсовая рука.

Наконец я сообщаю Лене самую радостную весть: уже устанавливают станки. Скоро новый цех войдет в строй. Везде чисто. Рабочие площадки похожи на красивые балконы. В цехе светло. А вентиляторы такие сильные, что кажется, внутри прохладней и лучше воздух, чем на улице.

Над корпусом поднялась новая труба. Пятая по счету, та самая, о которой когда-то говорил Петрович.

На заводе был митинг. Все собрались во дворе. Выступал Петрович. Он сказал, что вместе с местными рабочими трудились и эвакуированные, и трудились на совесть. Назвал он и нас. А еще он сказал, что теперь мы можем вернуться к своим прежним профессиям. Пока поработать здесь на заводе, а потом если захотим, то и вовсе остаться. Ну, а те, кто решил быть строителем — газорезчики, сварщики, монтажники, — могут ехать с ним на новое большое строительство. Он с удовольствием возьмет их. «Старые кадры», — сказал Петрович. Нам было очень приятно услышать, что «старые кадры» — это мы. А еще приятно, что мы и в самом деле что-то сделали для страны, хотя и не выпускали в это время оружия для фронта.

В общежитии теперь обсуждается вопрос, кто кем будет. Одни ребята решили вернуться к старым профессиям, которым выучились в училище. А другие думают стать строителями. Например, Гамид. Он хочет уехать на большую стройку с Петровичем. И Салимат уговаривает тоже ехать.

— Они, наверное, поженятся, — сказала мне Зина. — И комнату на стройке скорей получат.

Я очень удивился. Ну правда, что это они выдумали? Зачем им нужно жениться, зачем им нужна комната, когда так весело жить вместе в общежитии.

А Зина засмеялась и сказала:

— Какой ты еще глупый, Мамед!

Я обиделся и ответил:

— Не глупей других. Меня тоже Петрович называл, когда перечислял тех, кто хорошо работал. Значит, неглупый.

Зина не стала спорить. Только посмотрела на меня и засмеялась. И чего смеется? Просто так, наверное. Она вообще-то хохотушка.

— А ты куда? — спросил я однажды Леню.

— Мы с Валей поедем домой. То есть вернемся, — поправил он сам себя. — Подождем, пока придет с фронта Валин отец. Чтобы Зину одну не оставлять. А потом посмотрим, может, тоже куда-нибудь уедем. Только я не хочу быть строителем. Я буду работать на заводе, в кузнечном. А потом пойду учиться. У меня ведь девять классов. Кончу в вечерней школе десятый. Валя говорит, чтобы я поступал в институт.