Любовь Бешеного - Виктор Доценко

— Открывай, Бинго! — Дверь автоматически сдвинулась в сторону, и Рауль подмигнул Савелию: — Прошу! Твои апартаменты, приятель! Как тебе сокамерники? Смотрите живите дружно, не ссорьтесь! — Он вдруг противно хихикнул и тут же заржал во всю глотку.

Савелий вошел. Решетчатая дверь тут же закрылась. Камера напоминала медвежью клетку, размером три на четыре метра, с железными прутьями с трех сторон. Только задняя стенка была сплошной, кирпичной, закрашенной грязно-зеленой краской. Едва ли не до потолка стену покрывали надписи, оставленные предыдущими обитателями. Это была своеобразная летопись камеры. Вдоль стены тянулась единственная скамья, ножки которой были намертво утоплены в кафельном полу. На ней вполне могло уместиться как минимум человек пять, но едва ли не половину скамьи занимало нечто бесформенное, килограммов под сто пятьдесят, не меньше. Это «нечто» мало походило на человека.

Видавшие виды джинсы лопнули на огромном брюхе, нависавшем над какой-то тонкой грязной бечевкой, заменявшей ремень. Грязный стеганый жилет нараспашку открывал жирную свисающую грудь — ее можно было бы принять за женскую, если бы не покрывавшие ее густые жесткие волосы и бросавшаяся в глаза татуировка, начинавшаяся на шее и переходившая на руки. Длинные волосы, немытые и спутанные, свисали до плеч грязными сосульками. От этого человекоподобного существа исходил такой резкий запах, словно он несколько дней провел в свинарнике. «Оно» сидело неподвижно. Если бы не открытые глаза, бессмысленно уставившиеся прямо перед собой, можно было бы принять его за спящего.

В углу на полу сидел седоватый мужчина лет сорока пяти в дешевом, но вполне приличном синем костюме. Когда он поднял голову, Савелий увидел затравленно-испуганный взгляд и свежий синяк под глазом. Быстро взглянув на сидящего на скамейке, мужчина поежился, скользнул взглядом по вошедшему и снова потупился.

Савелий не знал американских тюремных правил, но подумал, что они едва ли так уж сильно отличаются от российских. Однако желания хотя бы сказать «здравствуйте» он в себе не обнаружил, молча пересек камеру и сел на скамейку подальше от этого «нечто».

И вдруг «Оно» издало хрюкающий звук. Савелий скосил взгляд, но тот продолжал сидеть неподвижно, и Савелий подумал, что ему просто показалось. Нет, не показалось…

— Брызни! — На этот раз «Оно» выдавило из себя целое слово.

— Что? — не понял Савелий.

— Брызни отсюда! — Голос был раздраженным: в третий раз приходилось напрягаться!

От этого окрика сидящий на полу совсем съежился. Стало ясно, что фонарь появился у него, поскольку он вовремя не понял эту груду сала.

— Ты это мне? — спокойно спросил Савелий. Выяснение отношений было неизбежно, но Говорков решил, что теперь встряска ему не повредит.

Куча сала медленно, с большим трудом повернула голову. Савелий взглянул «Оно» в глаза. Он ожидал увидеть ярость, изумление… Нет, глаза были пустыми и холодными, как у мертвеца. «Оно» подняло свою волосато-бревенчатую руку и замахнулось. Савелий без труда вывернул его жирную кисть с такой силой, что хрустнуло запястье.

— Ой! — «Оно» вдруг коротко всхлипнуло. — Ты очень нехороший! Очень! Даже плохой!

В этот момент Савелий неожиданно нанес «Оно» удар ногой в почки. Глухо крякнув, туша вырубилась, медленно повалилась на бок и так же медленно, словно квашня, сползла на пол.

Сидящий в углу мужчина изумленно наблюдал за происходящим, отказываясь верить своим глазам.

— Тебя как зовут? — спросил его Савелий.

— Кэлвин! — прошептал тот, с опаской взглянув в сторону лежащей туши; видно, боялся, что тот очнется и тогда беды не избежать.

— А меня Кларк! — почему-то сказал Савелий. — Иди, садись сюда! — предложил он.

— Нет-нет, я здесь! — Тот испуганно замотал головой.

— Не бойся, он еще долго не придет в себя! И больше тебя никогда не тронет!

— Вы уверены?

— Ты ж сам все видел! — улыбнулся Савелий. — Иди садись!

— Хорошо! — вздохнул тот. Он встал, медленно подошел и опустился на самый краешек, чтобы при первой же опасности снова соскользнуть на пол.

— За что тебя?

— За убийство! — ответил он так, словно это было ничего не значащим случаем.

— За убийство? — невольно воскликнул Савелий, уверенный, что либо он ослышался, либо тот решил пошутить. Это так не вязалось с внешностью Кэлвина…

— Ну да! — Кэлвин пожал плечами: мол, что тут особенного.

— И кого же ты… — начал Савелий, но тот перебил:

— Жену! Я пристрелил жену!

— Очень интересно! — Савелий покачал головой. — И за что же ты ее кончил?

— А чтобы не пилила целый день! Ду-ду-дуду! Ду-ду-ду-ду! Заколебала! Понимаешь, зако-ле-ба-ла! — повторил он по складам.

— Понял! — кивнул Савелий. — Заколебала! А дети есть?

— Конечно, у меня их четверо! — с гордостью произнес он.

— И как же они теперь?

— Так они уже взрослые! Двое сами детей имеют, а последняя неделю назад тоже замуж вышла! — Он так лукаво усмехнулся, что у Савелия мелькнула дикая мысль — план убить свою жену этот тип вынашивал долгие годы, терпеливо дожидаясь, когда все дети вырастут.

В этот момент туша на полу шевельнулась, Кэлвин, мгновенно побледнев, уже был готов соскользнуть на пол, но Савелий его удержал, ухватив за острый локоть.

С трудом оторвав голову от кафельного пола, «Оно» мутно взглянуло на сокамерников и удивленно спросило:

— Что это со мной?

— Со скамейки упал! — хмыкнул Савелий.

— Сам?

Видно, он не совсем еще пришел в себя, а память пока ничего не подсказывала.

— Конечно же, сам! — Савелий даже не пытался скрыть иронии.

— Нет, я не мог сам упасть! — уверенно заявил здоровяк, морща лоб. На тупом лице отражался напряженный мыслительный процесс. Постепенно память возвратилась, «Оно» потрясло своей больной кистью и вдруг жалобно протянуло. — Это ты меня стукнул! Зачем? Мне же больно!

— Но и другим тоже больно! Думаешь, ему больно не было? — Савелий кивнул в сторону испуганного Кэлвина с его синяком.

— Больно… — как-то бессмысленно повторила туша, потом в глазах промелькнуло нечто человеческое, и «Оно» дебильно, совсем по-детски, произнесло: — Да, и правда, ему тоже…

— Теперь будешь знать! — Глядя на его страдальческий вид, Савелий даже почувствовал жалость. Надо же — такой амбал, а мозгов меньше чем у ребенка! — Тебя как зовут?

— Томми! — промямлил тот.

— Чего сидишь на полу: иди к нам! — сказал Савелий и повернулся к Кэлвину: — Теперь нет возражений?

— Нет-нет, пожалуйста! — сразу сказал тот и сдвинулся вплотную к Савелию, все еще не в силах поверить, что все закончилось столь мирно.

— За что тебя взяли копы? — спросил Савелий, когда тот, с трудом подняв свою тушу, плюхнулся на самый край скамейки.

— Не знаю… — Томми неожиданно вздохнул и добавил: — Меня часто сюда привозят: два дня подержат, потом отпускают.

— А сколько тебе лет, Томми?

— Девятнадцать… кажется, — не очень уверенно ответил он, потом добавил: — Мама точно знает… — Он снова вздохнул: — Но ее нет… Ее летом полицейские забрали… Я все время их спрашиваю, где моя мама, а они говорят, что я скоро ее снова увижу! А потом так смеются и так плохо говорят, что я обижаюсь…

Слушая этого взрослого несчастного ребенка, Савелий вдруг пожалел, что так грубо с ним обошелся. Интересно, за что его забирают?

— А что ты делаешь, когда обижаешься?

— Делаю так, как всегда делала мама: за ухо таскаю и говорю, что нехорошо так смеяться над горем и так плохо выражаться! — Он говорил таким назидательным тоном, что Савелий едва не рассмеялся, представив на миг, как эта груда сала и мяса хватает за ухо полицейского, треплет его да еще выговаривает, как нашкодившему ребенку.

— Ничего, Томми, мама скоро выйдет, и у тебя снова все будет хорошо, только ты больше не разговаривай так с полицейскими, хорошо?

— Хорошо! — кивнул тот, затем сцепил руки на животе, и его лицо приняло свое излюбленное выражение: бессмысленно-тупо упер в пустоту свои гляделки.

Савелий с улыбкой подмигнул Кэлвину — мол, ну что, говорил я тебе

— все будет в порядке? Тут из коридора донеслись шаги. К их «клетке» водошел дежурный офицер и ткнул пальцем в сторону Савелия:

— Следуй за мной, господин Никто, по имени Кларк! — Видимо, он услышал, как Савелий представлялся Кэлвину.

Савелия ввели в маленькую комнатку со столом и двумя стульями. Едва ли не половину стены напротив стола занимало зеркало. Посадив Говоркова на стул, офицер защелкнул на его правой руке наручник, прикрепленный в крышке стола, и тут же вышел. Савелий спокойно осмотрелся и на мгновение задержал свой взгляд на зеркале: ему вдруг показалось, что за зеркалом кто-то есть, но он сделал вид, что рассматривает свои ногти.

Савелию не показалось: за зеркалом действительно находились люди. Там был Комиссар и те самые полицейские, которые вывели Савелия из бара.