Загадай число - Джон Вердон

Кроме того, Хардвик поговорил с двумя младшими детективами, чтобы убедиться, что проведенные ими допросы действительно имели место. Он встретился со старшим экспертом-криминалистом, чтобы выслушать его заключение, затем попросил одного из детективов на следующий день привести полицейскую собаку — из этого следовало, что Хардвик крайне озабочен вопросом следов. Наконец, он проверил журнал прибытий, который вел коп на входе, чтобы убедиться, что на территории в момент расследования не было посторонних. Видя, как Хардвик впитывает и анализирует информацию, расставляет приоритеты и отдает приказы, Гурни пришел к выводу, что тот по-прежнему весьма компетентен и умеет работать в сложной ситуации. Хардвик, разумеется, был бестактный сукин сын, но это не отменяло его исключительной профессиональной эффективности.

В четверть пятого Хардвик сказал ему:

— Слушай, мы тут сидим черт-те сколько, а тебе ведь за это не платят. Ехал бы ты домой. — Затем он сощурился, как будто его только что посетила новая мысль, и добавил: — То есть я хотел сказать, что мы тебе не платим. Может, конечно, тебе Меллери платили? Черт, ну конечно. Кто станет транжирить свой талант задаром.

— У меня нет лицензии, я бы не смог попросить плату, даже если бы захотел. Кроме того, я не хочу больше работать детективом.

Хардвик с сомнением посмотрел на него.

— Более того, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом и поеду домой.

— Сможешь завтра заехать в управление в районе полудня?

— Что будем делать?

— Два момента. Во-первых, нам нужны показания — расскажешь о своих отношениях с покойным много лет назад и сейчас. Ну, сам знаешь процедуру. Во-вторых, я бы хотел, чтобы ты присутствовал на общей встрече, где мы будем беседовать по итогам собранной информации. Предварительное заключение о причине смерти, показания свидетелей, кровь, отпечатки, орудие убийства, все такое. Рабочие версии, расстановка приоритетов, план дальнейшего расследования. Ты можешь сильно нам помочь, не дать даром потратить деньги налогоплательщиков. С моей стороны было бы преступно не воспользоваться твоим авторитетным мнением, мы-то в сравнении с тобой мелкие сошки. Так что давай завтра в полдень. Принеси с собой свои показания.

Это было хитро придумано. И точно характеризовало Хардвика, определяло его место под солнцем: офицер Хитрая Бестия, отдел по особо важным делам, бюро криминальных расследований, полиция штата Нью-Йорк. Но Гурни чувствовал, что при этом Хардвик действительно хочет от него помощи в этом деле, которое час от часу становилось все более странным.

Большую часть дороги домой Гурни не обращал внимания на окрестности. Только проехав магазин Абеляров в Диллвиде, он заметил, что облака, закрывавшие небо с утра, исчезли и теперь краски заходящего солнца легли на западные склоны холмов. Заснеженные кукурузные поля по обе стороны реки были такого насыщенного цвета, что Гурни широко раскрыл глаза от этого зрелища. Затем, с удивительной скоростью, кораллово-красное солнце опустилось за кромку гор, и волшебное сияние исчезло. Голые деревья снова стали черными, а снег — пресно-белым.

Он медленно приближался к нужному повороту, и его внимание привлекла ворона на обочине дороги. Она сидела на чем-то выступающем над тротуаром. Когда он поравнялся с ней, оказалось, что это мертвый опоссум. К его удивлению, ворона не улетела при его приближении и не подала никаких признаков беспокойства, хотя вороны обычно очень осторожны. Она сидела неподвижно, словно выжидала чего-то, — это было похоже на сон.

Гурни повернул на свою дорогу и стал спускаться по изгибам, думая о черной птице, замершей в сумерках над мертвым животным.

От перекрестка до дома оставалось пять минут. Когда он въехал на узкую дорогу, ведущую от амбара к дому, воздух стал еще более серым и холодным. Призрачный снежный вихрь кружился по лугу, растворяясь в небытие на пороге леса.

Он подъехал к дому ближе, чем обычно, поднял воротник и поспешил к заднему входу. Войдя в кухню, он тут же по звенящей тишине понял, что Мадлен нет дома. Как будто ее присутствие обычно сопровождалось легким электрическим шумом и особая энергия наполняла воздух, который в ее отсутствие был просто пустотой.

В воздухе было что-то еще. Осадок утреннего разговора, мрачного присутствия коробки из подвала, которая так и стояла на журнальном столике в затененной части комнаты, завязанная лентой с белым бантом.

После краткого визита в туалет он пошел в кабинет и проверил автоответчик. Там было всего одно сообщение. Звонила Соня, на записи был ее атласный голос, похожий на пение виолончели.

— Привет, Дэвид. У меня тут один клиент без ума от твоей работы. Я сказала ему, что ты заканчиваешь еще один портрет, и он хочет знать, когда он будет доступен для продажи. «Без ума» это еще мягко сказано, и деньги для него, похоже, не проблема. Перезвони мне, как только сможешь. Нам надо это обсудить. Спасибо, Дэвид.

Он собирался прослушать сообщение еще раз, когда услышал, как задняя дверь открывается и закрывается. Он остановил запись и крикнул:

— Это ты?

Ответа не последовало, и он начал раздражаться.

— Мадлен! — позвал он громче, чем требовалось.

Он услышал, как она отвечает, но ответ был слишком тихим, чтобы он разобрал слова. Таким голосом она говорила, когда они были в ссоре, он это называл про себя голосом пассивного сопротивления. Сперва он решил, что не будет выходить из кабинета, но тут же сказал себе, что это инфантильно, и все-таки вышел на кухню.

Мадлен повернулась к нему от вешалки, на которой оставила свою оранжевую куртку. На ее плечах поблескивали снежинки — значит, она шла по сосняку.

— Там та-ак красиво, — сказала она, поправляя свои густые волосы, примятые капюшоном. Она зашла в кладовую, через минуту вышла и посмотрела на столешницы.

— Куда ты убрал орехи пекан?

— Что?

— Я разве не попросила тебя их купить?

— Кажется, нет.

— Может, забыла. А может, ты меня не услышал.

— Понятия не имею, — ответил он, с трудом умещая новую информацию в своем занятом уме. — Завтра куплю.

— Где?

— У Абеляров.

— В воскресенье?

— Черт, да, они же закрыты будут. А зачем тебе орехи пекан?

— Я отвечаю за десерт.

— Какой десерт?

— Элизабет делает салат и печет хлеб, Ян готовит чили, а я — десерт. — Ее глаза потемнели. — Ты что, забыл?

— Они все завтра придут?

— Да.

— Во сколько?

— А это важно?

— Мне нужно отнести письменные показания в отдел расследований завтра в полдень.

— В воскресенье?

— Это же расследование убийства, — напомнил он.

Она кивнула:

— Значит, тебя весь день не будет.

— Какую-то часть дня.

— Насколько долгую?

— Господи, ты же знаешь, как делаются такие дела.

Обида и злость, заблестевшие в ее глазах, задели Гурни сильнее, чем могла бы задеть пощечина.

— Значит, ты завтра придешь домой непонятно когда и, может быть, успеешь к ужину, а может быть, нет.

— Мне нужно отнести в полицию письменные показания свидетеля по делу об убийстве. Я бы с удовольствием этого не делал. — Он неожиданно повысил голос, бросаясь в нее словами. — Некоторые вещи в этой жизни мы просто обязаны делать. Нас к тому обязывает закон, это не вопрос личных предпочтений. А закон придумывал не я!

Она посмотрела на него с усталостью, настолько же неожиданной, как и его гнев.

— Ты так и не понял, да?

— Не понял чего?

— Что твой ум так зациклен на убийствах, хаосе и крови, на чудовищах и психопатах, что ни для чего другого просто не остается места.

Глава 22

Уточнение

Тем вечером он потратил два часа на написание и редактуру показаний. Документ констатировал факты — в нем без прилагательных, эмоций и оценок излагалось обстоятельства знакомства Гурни с Марком Меллери, включая как общение в колледже, так и недавние контакты, начиная с электронного письма Меллерис просьбой о встрече и заканчивая его твердым отказом обращаться в полицию.

Гурни выпил две чашки крепкого кофе, пока писал, и в результате плохо спал. Ему было холодно, он вспотел, все чесалось, непонятная боль блуждала из одной ноги в другую — этот постоянный дискомфорт не способствовал избавлению от дневных тревог. Гурни с беспокойством думал о Мадлен, о боли, промелькнувшей в ее глазах.

Он понимал, что дело в расстановке приоритетов. Она не раз жаловалась, что, когда две его роли сталкивались, Дэйв-детектив всегда побеждал Дэйва-мужа. И отставка в этом смысле ничего не изменила. Очевидно, она ожидала, что это изменится, может быть, искренне в это верила. Но как он мог перестать быть тем, кем был? Как бы он ни любил ее, как бы ни хотел быть с ней, как бы ни желал ей счастья, разве он мог просто взять и стать другим человеком? Его ум работал особым образом, и главное удовлетворение от жизни он получал, используя этот дар. Он безошибочно выстраивал логическую цепочку и был крайне чувствителен к малейшим несостыковкам. Это делало его выдающимся детективом. Эти же качества позволяли ему дистанцироваться от ужасов его профессии. Другие полицейские дистанцировались иначе — пили, становились циниками. Гурни же умел воспринимать любую ситуацию как интеллектуальный вызов и всякое преступление рассматривал как задачу, которую необходимо решить. Таким человеком он был. Он не мог в одночасье измениться, просто уйдя в отставку. По крайней мере, таков был ход его мыслей, когда за час до рассвета его наконец одолел сон.