Снайпер, который любил жареный рис - Чжан Голи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прошу меня извинить, я не снайпер. Вы хотите сказать, что…
— Я хочу сказать, что если Чэнь сумел убить Чжоу, то он усердно практиковался с тех пор, как оставил армию.
— Есть где-либо на Тайване такое место, где он мог бы практиковаться?
— Официально нет. Существуют только стрелковые клубы, но это олимпийский вид спорта: пневматические винтовки, глиняные голуби, стрельба на малом удалении. Не снайперская подготовка.
— А вне Тайваня?
— Есть стрельбища на Филиппинах. Сорок пять минут полета от Гаосюна, и можете палить столько, на сколько у вас хватит денег.
Все это очень интересно, но пользы мало.
— А полковник Хуан? Чем он занимался потом?
— Вам бы лучше спросить в министерстве. Я его встречал несколько раз. В армии его готовили к великим свершениям, но он пренебрегал кабинетными должностями при штабе и в министерстве ради боевого командования. Однако существует правило: командир боевой части должен иметь за плечами службу в качестве штабного офицера при штабе или в руководстве и потому знать, как работает армия. Поговаривали, что Третье управление как-то всё это уладило.
— Третье управление?
— Военная разведка. Укомплектование персоналом — первое управление, второе — боевые действия, разведка — третье, материально-техническое обеспечение — четвертое.
— Он был агентом разведки?
— Нет, нет, — поправил Ду, взмахнув рукой. — Это не бондиана какая-нибудь. Это военная разведка. Скорее даже научно-исследовательская работа, изучение военных тактик, применимых на материке, и тому подобное. Агент ноль-ноль-семь по другому ведомству.
— А почему офицер предпочел Третье управление?
— Ну, есть возможность получить назначение за границу в качестве военного атташе посольства.
— Это хорошо?
— За работу за границей выделяют дополнительную стипендию. Но если переходишь из Третьего управления на посольскую работу, придется побороться, чтобы подняться выше бригадного командира.
— Хуан когда-нибудь служил военным атташе?
— Насколько мне известно, нет. Работа в Третьем управлении не гарантирует такую должность.
У наудачу озвучил осенившую его мысль:
— Прошу прощения за личный вопрос: у вас есть какие-нибудь татуировки?
Ду с изумлением воззрился на него.
— Нет. Только родимое пятно на голове.
— А у многих солдат татуировки есть?
— Полагаю, да. Молодые любят что-нибудь этакое, чтобы круто смотрелось.
— А какие самые популярные?
Ду на миг прикрыл глаза.
— Военная символика. У воздушного десанта это раскрытый парашют и нож. Иногда напиваются в день демобилизации и решают сделать себе татуировку на память.
— А много здесь тату-салонов поблизости от базы?
По застывшему бетону лица Ду наконец проползла трещина улыбки:
— Вы в армии служили, инспектор?
— Полицейская академия считается?
— Заполняя в первый день формуляры, — продолжил Ду, — все сильно приукрашивают свои предыдущие профессии. Мойщик посуды пишет, что он повар, и так далее, надеясь, что его избавят от физической нагрузки и назначат на легкую работу. В любом случае в числе прочих окажутся и татуировщики. Найдешь такого, и сэкономишь немного.
У надеялся, что салоны тату могут стать хорошим источником информации. И на том спасибо.
У проводил Ду к выходу. Что теперь? Дело подошло к знакомой точке: есть четкое представление о личности преступника — и никакого представления, где его искать.
Пришло послание от Умника:
«Чешская полиция обнаружила второго снайпера в маленьком городке под названием Тельч. Анонимная наводка, по прибытии полиции — перестрелка. Подробности позже».
Ян, судмедэксперт, позвонил У.
— Привет, У, еще не на пенсии? Давай я тебя обедом угощу.
Все ли у него в порядке с головой?
— Кто бы возражал. Сообщи когда.
— Разумеется. У меня для тебя хорошая новость: только что поступило тело из Суншаня. На руке татуировка.
— «Семья»?
— Ты зациклился, У, тебе нужно отдохнуть. Сходи на караоке, потискай смазливую девчонку. Это дракон, со спины тянется к груди.
— Ну так и что? У каждого городского гангстера есть где-нибудь на теле дракон или тигр.
— Ты прав, они это дело обожают. А ты отвечаешь за расследование деятельности организованных преступных группировок. И если у них повсюду наколоты драконы и тигры, может, там и «семья» найдется?
Предположение Яна подстегнуло У к действиям, и он торопливо выбежал, волоча за собой пальто.
Кафе Чжу Ли, через две улицы от офиса. Ее отец с тридцати лет возглавлял банду, отсидел три года, когда в восьмидесятых закручивали гайки. Теперь он был на пенсии: добродушный папаша, расположившийся у дверей дочкиного кафе; этакий ангел-хранитель.
Можно ли уйти на пенсию из организованной преступности?
Чжу Ли никогда не была замужем. Это кафе, нежащаяся на солнышке кошка, рядом с которой похрапывает на стуле папаша. Вот и вся жизнь Чжу Ли.
— Сколько лет, сколько зим, У! Только не говори, что перешел на здоровый образ жизни, мой бизнес жив только благодаря твоим порокам.
— Да просто дел полно. Мне бы кофе. Африканского.
— Будешь пить, что дадут. У меня тут кофейного меню нету.
В любое время года Чжу Ли одевалась одинаково. Талия в рюмочку, чтобы подчеркнуть бедра и бюст, мини-юбка, колготки и высокие каблуки, на которых она держалась неважно. Сексапильность восьмидесятых, сохранившаяся как реликт прошлого века.
— Я слышала, ты на пенсию выходишь? — Чжу Ли поставила перед ним кофе и уселась напротив с определенным намерением не сходить с места, пока следующий посетитель не придет У на помощь.
— Семь дней, — ответил он, взглянув на часы. — Или шесть дней и шесть рабочих часов.
— Ты в самом деле уходишь? Мужчина не должен выходить на пенсию: только жену раздражать.
— Раздражать? Это я-то?
— Вон мой отец день-деньской сидит дома, делать ему нечего. В постель не уложишь: у него простата, погулять не выведешь: у него суставы. В кино не пойдет, потому что дорого и вообще дома есть телевизор. Утром ему подай завтрак, потом газету, потом телевизор, потом ланч, потом вздремнуть, и вот уже опять обедать. А вечером он уже хочет знать, что у нас следующим утром на завтрак. Не раздражает?
— Вообще-то да, — хмыкнув, согласился У.
— Поговори со своим боссом и оставайся. Ты ведь можешь оставаться, пока тебе не стукнет шестьдесят пять, верно?
— Но потом-то мне все равно уходить.