Наследство Валентины - Кэтрин Коултер

Консол заплясал бы от радости, если бы Джеймс позволил. Он мчался, как ветер, не боясь острых камешков, готовый прикончить любую лошадь или жокея, попытавшихся бы помешать ему.

Заметив слева жеребца Мортимера Хэки, Джеймс прошептал Консолу:

– Вот он. Задай ему жару.

Консол подался влево, ударил головой в холку соперника, так что тот споткнулся, а жокей, вылетев из седла, приземлился в луже. Сам же он пересек финиш, счастливый, словно викарий, который только что обратил в праведную веру последнего грешника в приходе.

Консол выиграл двести долларов и при этом, ничуть не устав, снова рвался в битву, однако Джеймс вручил его поводья Ослоу:

– Задай ему лишнее ведро овса. Он заслужил это. Выбил жокея Хэки из седла.

– Я видел. Молодец, парень, – проворчал Ослоу, гладя шею Консола.

Тот громко заржал.

В этот день состоялось еще шесть заездов, и скачки, возможно, продолжались бы, но после третьего вновь зарядил сильный ливень, разогнавший всех зрителей.

Джеймс пришел первым в пятом заезде и вторым в шестом. Бонни Блек, на котором скакала Джесси, взял первое место в шестом.

Ослоу с помощью трех конюхов накрыл лошадей попонами и повел их к ферме Марафон, как раз в тот миг, когда Мортимер Хэки загородил Джеймсу дорогу. Тот широко улыбнулся:

– Как ваша нога, Хэки?

– Чертов ублюдок, вы посмели сбросить моего жокея! Нарочно ударили моего коня своим! У жокея сотрясение мозга, и все из-за вас! Хулахен говорит, что пройдет не меньше трех недель, прежде чем он вновь сядет в седло!

Но Джеймс лишь невозмутимо зевнул.

– А вы пытались пристрелить меня, Хэки. Думаете, я подставлю другую щеку? Кроме того, ваш жокей вечно норовит пустить в ход хлыст. Его давно нужно было проучить.

– Еще один шаг, и на сей раз вам не поздоровится, мистер Хэки.

Джеймс поспешно вмешался:

– Джесси, Бога ради! Мортимер не хотел ничего плохого. Просто он немного расстроен, поскольку его жокей упал в третьем заезде.

Мортимер, прорычав что-то, погрозил им кулаком и ринулся прочь, едва не свалившись в глубокую лужу.

– Я все видела. Хорошая работа.

– Спасибо. Консолу тоже понравилось. Иногда, если захочет, он бывает ужасно злобным мерзавцем. Как ты себя чувствуешь, Джесси?

– Я? О, чудесно. А вы?

– Переживу. Уиндемы слишком стойкое племя, чтобы ныть и жаловаться.

Джесси молча кивнула и ушла, не обращая внимания на потоки воды, хлеставшие по лицу. Сегодня она без шляпы. Джеймс хотел было спросить, как родные обращаются с ней, но не решился. Кажется, все обошлось.

Дождь кончился так же внезапно, как начался. Ну и погодка – огненный шар солнца в два счета высушил землю, и стало жарко, как в преисподней. Но скачки на сегодня закончены – зрители и почти все участники разъехались по домам.

Джеймс, насвистывая, обогнул знаменитый фургон Лютера Суонна, покрытый белой парусиной и раскрашенный синими полосами, и, подняв голову, замер от неожиданности. Джесси была прижата к боковой стенке фургона, а Лютер Суонн, коварный и злобный, как змея, целовал ее, стискивая груди девушки и прижимаясь к ней бедрами.

– Оставь ее, негодяй! – проревел опомнившийся Джеймс, устремляясь вперед.

Почему, черт возьми, Джесси не сопротивляется? Почему стоит как статуя, позволяя издеваться над собой?

– А? Что? Это вы, Джеймс? Я просто решил немного позабавиться с этой крошкой. Всегда хотел узнать, какова на ощупь Джесси Уорфилд. Ничего грудки, свеженькие, как две булочки!

– Убирайся прочь, Лютер, и немедленно!

– Никак сам хочешь ее? Ну да, еще бы! Взял девчонку прошлым вечером в саду Бланчардов, чуть не на глазах у всех, а потом бросил, как ненужную ветошь, а ее па это позволил. Так почему и мне нельзя попользоваться?

Джеймс сгреб Лютера за шиворот и, оторвав от Джесси, швырнул на землю, а сам подбежал к молчаливой бледной девушке, по-прежнему жавшейся к фургону.

– Джесси, Бога ради, почему ты позволила ему прикоснуться к себе?

И лишь в этот миг, заметив кровавую струйку, ползущую по ее горлу, осторожно коснулся неглубокой ранки.

– Он грозил тебе ножом?

Джесси побелела еще больше, но не двигалась, притворяясь, что не замечает Джеймса. Девушка продолжала стоять, словно застыв, глядя на Лютера, медленно поднимавшегося на ноги. Она заметила, как тот убрал нож в карман мокрого пальто.

Джеймс круто развернулся, вцепился в его лацканы, дернул на себя, саданул кулаком ему по челюсти и стал бить негодяя, пока тот не рухнул. Затем снова поднял его и еще долго обрабатывал и остановился лишь, когда чьи-то руки оттащили его, а мужчины попросили успокоиться.

Наконец он с трудом понял, что Лютер без сознания валяется у его ног, и тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

– Что здесь происходит? – настойчиво допрашивал Оливер Уорфилд. – Какого дьявола ты так измолотил беднягу Лютера?

– Беднягу? Черт возьми, да ведь ты ее проклятый папаша, Оливер! Пора бы следить за дочерью! Он пытался изнасиловать ее! Приставил нож к горлу и вынудил стоять смирно и не кричать! Спроси ее сам!

– Не могу, Джеймс. Она исчезла.

Лютер уже успел очнуться и сесть.

– Я всего лишь взял то, что она предлагала, Джеймс, – протянул он и завопил от страха, когда Джеймс угрожающе надвинулся на него.

– Хватит, Джеймс! Взгляни на свои руки! Костяшки сбиты в кровь!

– Я правду говорю, мистер Уорфилд, – продолжал Лютер, пытаясь искать помощи у отца Джесси. – Ваша дочь ведет себя как мужчина, вечно расхаживает в тесных штанах, выставляет себя напоказ! Все знают, на что она напрашивается. Так вот, она позволила Уиндему взять себя прошлой ночью. Ты, Сэм, говорил, что тоже хочешь ее попробовать! Не помнишь? Мы бросили монетку, кому первому переспать с ней.

– Боже, – охнул Оливер и, ринувшись на Лютера, начал молотить его кулаками.

Джеймсу с трудом удалось его оттащить.

– Боже, – повторил Оливер и, резко повернувшись, отошел.

Джеймс устремился следом:

– Оливер, погоди! Черт возьми, нужно же делать что-то!

Оливер остановился, долго молча глядел на Джеймса, наконец пожал плечами:

– Вчера ты, не задумываясь, отказался от нее. Чего же ждешь от меня? Хочешь, чтобы я избил еще десяток, или сам этим займешься?

– Не знаю, – медленно протянул Джеймс, чувствуя себя куда более беспомощным, чем в тот день, когда вороной жеребец протащил его по земле пятьдесят ярдов. – Я, как и Джесси, просто посчитал все это вздором. Не могу представить, чтобы кто-то поверил, будто мы с ней предавались любви в саду Бланчардов.

– Люди обожают скандалы и сплетни и даже если это неправда, перебирают и смакуют подробности, пока больно не ранят ни в чем не повинного человека. Сегодня у тебя хороший день, Джеймс. Ты побил Джесси в трех заездах, но, если не возражаешь, я предпочел бы не появляться нынче в Марафоне с бутылкой этого мерзкого шампанского, которое ты так любишь.