Единое ничто. Эволюция мышления от древности до наших дней - Алексей Владимирович Сафронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Например, фундаментальная физика до сих пор имеет две независимые научные доктрины: общую теорию относительности (ОТО) и Стандартную модель. Первая объясняет гравитацию, а вторая – электромагнетизм, слабое и сильное взаимодействие. Следуя идее Декарта, что совершенное существо (Бог) создало совершенные законы, наука в какой-то момент пришла к выводу, что такой закон должен быть только один. Так как только единый закон может быть абсолютно совершенным. Так появились теории Ньютона, затем Дж. Максвелла, Эйнштейна и др. Эйнштейн заявил о намерении вывести Единый закон всего, что в настоящее время пытаются сделать физики во всём мире, но до сих пор безуспешно. Ни одна из теорий, объединяющих ОТО и Стандартную модель, не даёт предсказания лучше, чем обе эти теории по отдельности.
На какие только ухищрения не идут физики ради великого объединения, изобретая модели, которые порой не имеют целостной философской интерпретации! Например, чтобы объяснить, почему гравитация несоизмеримо слабее электромагнетизма, физики придумали идею бран[51], которые связывают (затрудняют) гравитационные взаимодействия, но не электромагнитные. Однако от того, чтобы назвать брану субстанцией, физику отделяет, пожалуй, только то, что это не принято. Быть может, всё же стоит переосмыслить идею Декарта и посмотреть на эту проблему с другой стороны.
Суммируя всё сказанное, можно заключить, что в дуалистической или плюралистической модели мира невозможен и не нужен никакой единый фундаментальный закон. Кроме, пожалуй, закона случайности, или, более строго, Всеобщего принципа случайной связи всех событий и явлений природы (мультисубстанциальной природы)[52]. Важно иметь в виду и то, что случайность в таком мире может оказаться чем-то принципиально разным до и после того, как она происходит. Например, после трагедии может оказаться, что иначе и быть не могло, так как случайность обусловила дальнейшее развитие мира. В то же время до трагедии всегда имеет место выбор между совершенством (или художественным замыслом) и несовершенством (реальностью жизни).
Важно отметить, что идея закона случайности в космологии не нова. Её предложил ещё в XIX веке родоначальник прагматизма Чарльз Пирс, который, отвергая положения Декарта и Платона о совершенном, тоже пришёл к выводу, что законы природы несовершенны, так как они эволюционируют и являют собой во многом результат действия случая. По этому поводу Пирс отмечает: «Далее, единственно возможный путь объяснить законы природы и единообразие в целом – предположить, что они являются результатом эволюции. Это подразумевает, что они не абсолютны, что они не должны неукоснительно выполняться. Это создаёт элемент неопределённости, спонтанности или абсолютности случая в природе»[53].
Возникает вопрос: почему Пирс не пришёл и к идее необходимости дуализма, или, как мы его назвали, онтологии мультисубстанциальной природы? Почему для Пирса наличие случайности в мире не стало аргументом в пользу онтологического разрыва, а привело его, как и Спинозу, к идее онтологической связности и единства? Он пишет: «Старое дуалистическое понятие разума и материи, как двух радикально различных видов субстанции, занимавшее столь видное место в картезианстве, сегодня вряд ли найдёт себе защитников»[54].
Это весьма важный вопрос, поскольку принцип случайности стал одной из основ прагматизма по духу. Именно потому, что законы природы эволюционируют, нам нужно отталкиваться от практической пользы каких-либо знаний, а не от раз и навсегда данных истин. Прагматизм – это такая философия, которая утверждает многообразие степеней свободы и открытость подходов при общем стремлении к практическому результату. Поэтому, задаваясь вопросом, почему Пирс не пришёл к дуализму или плюрализму, стоит также спросить, был ли Пирс достаточно последовательным и целостным в своей теории. Не раз отмечалось, что философия Пирса разрознена, состоит из отдельных частей, которые не всегда связаны друг с другом единой, общей идеей. Его метафизика религиозна, а теория познания, напротив, сугубо научна.
Например, рассуждая о космологии, Пирс также переходит от теории случайности к теории непрерывности, говоря, с одной стороны, что это важный следующий шаг, а с другой – что этот шаг никак не связан с предыдущим. Он пишет, что говорить о непрерывности следует, на время забыв о тюхизме (философии случайного): «Следующим шагом в изучении космологии должно стать исследование общего закона ментального действия. При этом я на время оставлю тюхизм вне поля зрения, чтобы совершить свободный и независимый экскурс к другому понятию, упомянутому в моей первой статье в “Монисте” как одному из наиболее незаменимых для философии, хотя там я о нём и не рассуждал; я имею в виду понятие непрерывности»[55].
Идея непрерывности, как следует из её смысла, прямо противоположна дуализму, так как дуализм или плюрализм означает существование в мире онтологических разрывов (границ несопоставимости или разнородности порядков, областей неосуществимости порядка как такового), неопределённости и многообразия независимых форм, между которыми не может иметь место органическая непрерывность.
Но непрерывность противоположна и случайности, так как случайность сама по себе представляет собой форму существования разрыва, например каузального. Можно было бы даже сказать, что случайность возникает в силу онтологического разрыва и «призвана» заполнять его, в какой-то степени искусственно поддерживая непрерывность. Поэтому не удивительно, что, переходя от тюхизма к теории непрерывности, Пирс оставляет тюхизм вне поля зрения, ведь философ не проводит этих параллелей.
Примечательно, что Уильям Джеймс, близкий друг Пирса и человек, который доработал его идеи, по сути сформулировав целостную теорию прагматизма, считал себя плюралистом, то есть признавал множество источников воли. Более того, Джеймс полагал, что для прагматизма, который мы бы неформально называли «теория царства случая», принципиально важной является проблема соотношения Единого и Многого. Хотя исследователи расходятся во мнении, был ли Джеймс настоящим плюралистом и не скрывался ли в его плюрализме монизм, все соглашаются, что проблема Единого и Многого принципиально важна для прагматизма как философии.
Ф.В.Фокеев по этому поводу пишет: «Между тем прежде всего представляет интерес, является ли эта мысль независимым и посторонним по отношению к другим идеям прагматизма интуитивным убеждением или составляет их необходимое следствие. В последнем случае все аргументы, высказанные в защиту прагматизма, в конечном счёте также могут свидетельствовать в пользу мнения о центральном значении проблемы единства и многообразия для философии»[56].
В конце своего исследования автор отмечает: «На основе сказанного можно сделать вывод, что проблема “единого и многого” не является случайной или посторонней темой в прагматизме У.Джеймса и логически следует из наиболее существенных положений этой концепции. Для прагматизма характерно рассмотрение любых теоретических идей с точки
