Русский Север – прародина индославов - Наталья Гусева

Обращение к санскриту наводит на мысль о возможности поиска в новом направлении, дополняющем уже проведенные работы.

Так, русское слово «роса» имеет не только смысл влажного утреннего или вечернего покрова листьев и травы, но обозначает и влагу вообще, воду. В. Даль точно выделяет корень «рос» в таких словах, как «оросить» (омочить водой), «смачивать», откуда производится с расширением смысла слово «орошение». Он также дает такое толкование словам «морось, моросить», то есть сводит смысл корня к понятию дождя, что более широко, чем роса на утренней земле или испарение влаги.

В. Даль указывает, что любой источник вод определяется в русском языке словами «русь», «русева», «русиловка» и им подобными, а значит, мы не можем исключать предположение, что другие народы имели все основания называть славян «народом русел» (т. е. рек).

В санскрите мы можем увидеть полное равенство между русским словом «роса» и древнеиндийским «раса», что означает влагу в самом широком понимании — это и роса, и влага, и сок растений, и всякий сок вообще в значении «сок» речи, музыки и т. п. В «Махабхарате» мы встречаем слово «раса» и как питье, жидкость, молоко. В старо- и новославянских землях многие реки обрели в своих названиях корень «рус», «рос», который настойчиво указывает на понимание его как обозначение потока влаги, воды: рукав Немана называется Руса, рукав Нарвы — Росс, известны многие реки Русь, Руса, Рось и т. п. От этого корня, видимо, производится и само слово «русло» как вместилище этого потока воды, а от него же, очевидно, родилось и слово «русалка». Здесь следует упомянуть и о том, что такое название реки, как Волга, является простым указанием на жидкость, т. е. словом «влага», но в древности и эта река называлась Rasa (Raha, Ra, Rha), что сохранилось в мифах индоиранцев.

Поневоле возникает дерзкая мысль, которую нельзя не высказать хотя бы в самой предположительной форме, — не от определения ли реки как «росы-воды» возникло и само название росов как «народа рек»? Известно ведь, что славяноросы издревле и неизменно расселялись по течению рек, а не по раздольным степям, куда сквозь лесные заросли стремились продвигаться кочевники-арьи. На приречных землях и лесных луговинах и развивались древние формы земледелия славян. Изложенное здесь предположение можно подкрепить и новой ссылкой на словарь В. Даля, где мы встречаем такие определения источника вод, как «раса, руса, русеча, русиловка, русиничи» (т. IV). Это еще раз заставляет вспомнить о необходимости сопоставления слов «роса-Рось-Русь» с санскритским словом «раса».

История этнонима «славянин, славяне» восходит к средневековью, возможно, к началу нашей эры. Нельзя с точностью сказать, когда и где впервые произнесено название «славяне» — на этот счет существуют разные мнения, но известно, что в трех европейских языках определилось в Средние века и в дальнейшем закрепилось название в следующих формах: «славянин, славяне» — на немецком — «славе (Slave)», на английском — «слав» («slav», а славянство — «Slavdom»); на французском тоже «слав» («slave»). Написанная буква «е» в конце этого слова не читается на французском, она нужна для произношения его как «слав». Это «е» вызвало у недоброжелательных или вражески к славянам настроенных людей желание исказить произношение французского слова и произносить это слово «slave» как «слейв», подобно английскому слову того же написания (slave), которое обозначает «раб». Это искажение старательно внедрялось в сознание всех неславянских народов и стало популярным, к сожалению, даже в среде некоторых славян, не знающих европейских языков и не могущих дать должный отпор клеветническому толкованию термина.

Теперь остановимся на том, что во всех европейских языках сохраняются следы древних общих индоевропейских форм в частности слов языка арьев — санскрита. Разница в произношении не меняет содержания, если исходная структура слова, его смысл и звучание совпадают. Так, в санскрите есть глагол «шру» — слышать, а от него образуется форма «шравас» — «слава», то есть «услышанное всеми». Поскольку в процессе развития европейских языков буквы санскрита «ш» и «р» стали часто звучать как «с» и «л», то легко понять, что этот основной смысл слова санскрита точно передан и в русском, и в трех указанных выше языках: «шравас» — «слава», и корневой слог в нем «шрав» и «слав».

Этот лингвистический анализ проведен уже многими специалистами и дополнительных разъяснений давно не требует, а значит, и снимает все недоразумения, касающиеся славян как «рабов». Это не значит, что славян не было в числе рабов, — славянские воины, захваченные в плен, попадали наравне с другими на рынки рабов в чужих странах, даи у самих славян тоже были рабы из числа военнопленных (и даже изсреды своего народа), но это никак не оправдывает намеренно неправильной трактовки термина «слав».

Часто приходится слышать совет не «удревнять» историю славян. А собственно — почему? Особенно если материалы языка так ярко говорят о том, что не могло быть зафиксировано при отсутствии письменности. Какие же этносы, не будучи «древними», создавали на землях Восточной Европы, скажем, ямную и срубную культуры? Кто развивал здесь индустрию неолита, а затем меди и бронзы? Удивительны эти разговоры об «удревнении», особенно если принимать во внимание утверждения археологов о культовом единстве племен Восточной Европы в эти древние эпохи, об их взаимных культурно-хозяйственных связях, для чего следовало иметь достаточно развитые хозяйство и культуру, с чем не согласиться уже никак нельзя.

Виктор Конецкий в своем рассказе «Корабли начинаются с имени» очень точно определил смысл передвижений не только по воде, но и по лицу земли, сказав: «Любое движение в пространстве есть непрерывная смена обстоятельств и свойств среды вокруг». Это полностью применимо и к людям, к тем их группам, которые переселяются или расселяются по суше, — ведь воздействие среды и обстоятельств не может не ощущаться на каждом новом продуктивном участке, который осваивается пришедшим человеческим коллективом. Эти обстоятельства и свойства среды неизбежно влияют на отношение к природе, на умение пользоваться ею и соответственно на многие черты быта и формы социальных структур.

О древних формах хозяйства предков русского народа можно многое узнать, обратившись к книге археолога и историка П.Н. Третьякова «Происхождение земледелия» [159]. В этой книге автор опроверг устоявшуюся в науке точку зрения на низменности Передней Азии как источник мирового земледельческого хозяйства. Он пришел к выводу, что на южных землях поля всегда покрывала буйная поросль сорняков, а древний человек не мог до изобретения плуга с ней бороться и достигать больших успехов в производстве зерновых культур. П.Н. Третьяков писал, что только на севере можно было развить полуоседлое подсечно-огневое земледелие в благоприятных природных условиях, то есть на полянах, окруженных лесами и обильно зараставших кустарниками. Такие посевы приводили за три года к результату, определяемому как «сам-150» — собирали в 150 раз больше зерна, чем сеяли. И главным выводом этого известного ученого является утверждение, что только в таких условиях могли развивать свое хозяйство и культуру предки индоевропейцев, живших в глубокой древности на севере Восточной Европы, на Русском Севере, откуда и стала распространяться по миру технология обработки земли и переход от мотыжного земледелия к плужному.

Тут нам следует вспомнить о том, что широкое использование ячменя описывается в Ригведе, а уж в эти гимны, создававшиеся на северных циркумполярных землях, никак не могли проникнуть из Месопотамии или Египта сведения о способах выращивания этой культуры.

П.Н. Третьяков связывает с далеким Севером и первичное культивирование не только ячменя, но и полбы и проса, тех зерновых, которые, как уже широко известно, были основой питания расселявшихся с севера племен индоевропейцев. Эти культуры характеризовались, по выражению Третьякова, среднеевропейским происхождением и уже отсюда проникли в страны Передней Азии, в Китай или Индию.

В Авесте есть указания на наличие трех социальных изначальных групп — воинов, жрецов и скотоводов, а позднее уже говорится о пахоте на быках (Яшт, 5, 122, с. 424).

Одной из главных трудностей, связанных с определением времени возникновения термина «рос/рус» и распространения его в литературных источниках других стран и народов, является их затянувшееся на многие века отсутствие широких контактов с этим народом, равно как и неимоверное разнообразие оценочных данных о возникающих контактах. Историк В.Я. Петрухин точно оценил эту давнюю ситуацию: «Для отстраненного взгляда “извне”, со стороны византийских и арабских авторов, это был народ “неизвестный” и “неименитый”, варварский, языческий; его происхождение связывалось, прежде всего, с народами-монстрами края ойкумены — Гогом и Магогом, князем Рос и т. п.» [133, с. 69]. Отечественные исследователи, часто ориентировавшиеся на иностранные оценки, повторяли в целом ряде своих работ чужие предположения, внося значительную путаницу в решение этой проблемы. Примером того, что наши историки иногда не знали даже настоящего значения русских слов, является хотя бы то, что вслед за немецкими описаниями Руси они повторяли, что «порядка в ней нет», хотя само слово «порядок» в летописи не упоминается, а приводится слово «наряд», что означает «власть, управление, приказ», а это далеко не то же самое, что «порядок», как правильно пишет об этом С. Лесной [105, с. 12–13]. Он же со справедливым возмущением констатирует, что европейские историки не находят места «для славян, самого крупного и в прошлом, и в настоящем народа Европы», а немецкие историки «приняли огромное количество славянских племен за германские… На деле же руги, вандалы, лужичи, карпы, бастарны и другие были не германцами, а славянами… Древние славяне пользовались особой системой рун… и так называемая глаголица и кириллица употреблялись гораздо раньше того времени, которое им до сих пор приписывали» (с. 7). Он четко поясняет тот факт, что «варяжское племя русь», жившее в «западном углу Прибалтики», было славянским племенем.