Второй пол - Симона де Бовуар

Возлюбленная, к которой во сне возвращается трогательная детская наивность, не принадлежит никому, мужчине достаточно быть уверенным в этом. Но божественный повелитель не имеет права предаваться покою имманентности, и женщина враждебно смотрит на его поверженную трансцендентность. Ей не нравится животная инертность этого тела, существующего в данный момент не для нее, а для себя, предоставленного случайности, платой за которую является ее собственная случайность. Виолетт Ледюк ярко выразила это чувство:

Ненавижу спящих мужчин. Когда я гляжу на них, у меня возникают нехорошие мысли. Меня раздражает их покорность. Ненавижу их безотчетную безмятежность, мнимую бесчувственность, их вид, напоминающий прилежного слепца, их умеренное опьянение, их бездарную старательность… Я долго ждала, подстерегала, когда же на губах спящего появится розовый пузырек. Мне было нужно только его присутствие. Но его-то я не дождалась… Я видела, что во сне его глаза были похожи на глаза умершего… Я пряталась за его веселым взглядом в минуты, когда он был твердым мужчиной. Нет ничего хуже, чем его сон. Он завладевает всем. Я ненавижу его, когда он спит, за то, что из бессознательного состояния он умеет создать себе чуждый мне покой. Ненавижу его умиротворенное лицо… Он весь ушел в себя и занят только собственным отдыхом. Я не знаю, о чем он думает… Начинали мы вместе, и с какой страстью! Мы хотели взлететь над землей на крыльях темперамента. Мы отправились в путь, карабкались, подстерегали, выжидали, напевали, подошли к концу, вскрикивали, выиграли и проиграли, и все это вместе. Мы действительно были далеко от реальной жизни. Мы отыскали новую разновидность небытия. А теперь ты спишь. Ты устраняешься, и это нечестно с твоей стороны… Когда ты двигаешься во сне, моя рука невольно прикасается к твоему детородному органу. Он похож на длинный сарай, в котором хранятся пятьдесят мешков зерна, в нем есть что-то властное. Я держу в руке мошонку спящего мужчины… Это маленький мешочек с семенами. В моей руке поля, которые будут засеяны, виноградники, которые будут обработаны, вода, сила которой будет укрощена, доски, которые будут сколочены, рыболовные сети, которые будут вытащены из воды. В моей руке отборные цветы и фрукты, породистые животные. В моей руке скальпель, секатор, зонд, револьвер, акушерские щипцы, но все это не наполняет мою руку. Спящее оплодотворение мира – это всего лишь ненужная немощь в жизни души…

Да, когда ты спишь, я ненавижу тебя[449].

Бог не должен засыпать, иначе он превращается в прах, в плоть. Он должен постоянно бодрствовать, иначе его творение теряется в небытии. Для женщины спящий мужчина – это предатель и скупец. Случается, что любовник будит возлюбленную, но он делает это, чтобы предаться ласкам, она же будит его просто для того, чтобы он не спал, не отдалялся от нее, думал только о ней, постоянно пребывал с ней, в комнате, в постели, в ее объятиях, как Бог в алтаре. Это постоянное желание женщины, она тюремщица.

В то же время она не готова согласиться на то, чтобы мужчина стал просто ее пленником, и больше ничем. В этом состоит один из болезненных парадоксов любви: становясь узником, божество лишается своей силы. Женщина спасает свою трансцендентность, посвящая ее мужчине, он же должен соединить ее с миром. Если оба любовника полностью погружаются в страсть, их свобода вырождается в имманентность. Единственный выход для них – это смерть, именно в этом отчасти заключается смысл мифа о Тристане и Изольде. Любовники, которые хотят принадлежать лишь друг другу, не могут остаться в живых: они умрут со скуки. Марсель Арлан в «Чужих землях» описал медленную агонию любви, пожирающей самое себя. Женщина осознает эту опасность. Если не считать приступов исступленной ревности, она сама требует, чтобы мужчина действовал, завоевывал мир. Какой же он герой, если не совершает никаких подвигов? Дама обижается, когда рыцарь покидает ее и отправляется совершать новые подвиги, но, если он остается у ее ног, она презирает его. Именно в этом заключаются трудности и муки любви: женщина хочет иметь мужчину целиком и в то же время требует от него, чтобы он был выше всего того, чем можно было бы обладать. Свободное существо не может принадлежать никому, и женщина, которая хочет удержать при себе человека, являющегося, по выражению Хайдеггера, «отсутствующим существом», хорошо знает, что эта попытка обречена на провал. «Мой друг, я люблю вас, как и следует любить, до крайности, до безумия, до исступления, до отчаяния», – пишет Жюли де Леспинас. Женщину с ясной головой идолопоклонническая любовь может привести только к отчаянию. Ведь любовница, требуя, чтобы любовник был героем, гигантом, полубогом, хочет, чтобы он интересовался не только ею, и в то же время для нее счастье возможно лишь при условии, что она полностью завладеет возлюбленным.

Страсть женщины, в своем безусловном отказе от собственных прав, предполагает как раз отсутствие подобного пафоса, подобной готовности к отказу на другой стороне, ибо, откажись оба из любви от самих себя, из этого вышло бы – уж я и не знаю что: должно быть, какой-то вакуум? – пишет Ницше в «Веселой науке». – Женщина хочет быть взятой, принятой, как владение, быть «обладаемой», стало быть – хочет кого-то, кто берет, кто не дает самого себя и не отдает, кто, напротив, должен богатеть «собою»… Женщина предоставляет себя, мужчина приобретает…

Обогащая возлюбленного, женщина по крайней мере чувствует себя счастливой. Она не может стать всем для него, но старается думать, что она ему необходима. Степень необходимости невозможно измерить. Если он «не может жить без нее», она считает себя основой его драгоценного существования и определяет этим собственную цену. Она с радостью служит ему, но он должен принимать ее служение с благодарностью. В соответствии с обычной диалектикой преданности дар превращается в требование. Добросовестно мыслящая женщина начинает задаваться вопросом: действительно ли он нуждается во мне? Мужчина лелеет ее, желает ее с неповторимой нежностью и пылом. Но может быть, и к другой женщине он мог бы испытывать неповторимые чувства? Многие влюбленные женщины поддаются на самообман, они не хотят признавать, что в неповторимом всегда присутствует нечто общее. Мужчина подталкивает их к этой иллюзии, потому что поначалу он разделяет ее. Нередко его страстное желание как бы бросает вызов времени. В тот момент, когда он хочет эту женщину, он хочет ее со всей своей страстью, и только ее одну. Конечно, мгновение это – абсолют, но этот абсолют – мгновение. Обманутая женщина начинает мыслить категориями вечности. Поскольку