Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Уфф! — воскликнул Ма-Рам.
Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах блестела радость. Я прекрасно его понимал. Его сородичам теперь нечего было опасаться меня.
— Как далеко отсюда до стойбища команчей? — спросил я юношу.
— Ракуррои живут в большом селении, больше, чем города бледнолицых, и только на время охоты разбивают стойбища. Если мой брат поедет быстро, то будет там еще до того, как солнце скроется за травами прерии.
Ма-Рам сказал правду. К вечеру вдали показалось несколько темных полос, в которых я, посмотрев в подзорную трубу, узнал длинные ряды вигвамов. Это был временный лагерь, разбитый на сезон охоты на бизонов. По-видимому, занятые пленниками команчи позабыли даже выставить часовых, потому что мы сумели беспрепятственно подъехать к вигвамам. Однако я решил не въезжать в стойбище.
— Мы встретим здесь великого вождя То-Кей-Хуна? — спросил я Ма-Рама, останавливая коня.
— Отец Ма-Рама никогда не покидает своих воинов.
— Пусть мой краснокожий брат известит великого вождя, что Олд Шеттерхэнд хочет навестить его.
Юноша удивленно взглянул на меня.
— Разве Олд Шеттерхэнд не боится оказаться среди врагов? Он может ударом кулака убить бизона и выйти с ножом против медведя, но ему никогда не справиться с команчами, которых больше, чем деревьев в лесу.
— Олд Шеттерхэнд охотится на зверей, но никогда не отнимает напрасно жизнь у краснокожих братьев. Он не боится сиу, кайова, апачей и команчей, потому что он друг всем мужественным воинам. Его пуля настигает лишь предателей и негодяев. Олд Шеттерхэнд подождет здесь. Мой брат может идти.
— Но ведь Ма-Рам пленник Олд Шеттерхэнда!
— Ма-Рам больше не мой пленник. Мы пили с тобой дым мира. Ты свободен.
— Уфф!
Молодой индеец сжал коленями бока лошади, поднял ее на дыбы и галопом умчался. Мы с Бобом спешились и присели на землю отдохнуть. Добродушный негр состроил озабоченную гримасу и спросил:
— Масса Чарли, что сделает индеец с черным Бобом, если Боб пойдет вместе с массой?
— Поживем — увидим, — уклончиво ответил я, сам не зная, чем закончится мое предприятие.
— А если не поживем? А если индеец поджарит Боба у столба?
— Не так страшен черт, как его малюют. В любом случае мы должны отправиться к команчам, если хотим спасти твоего массу Бернарда.
— Пусть индеец сварит и слопает Боба, лишь бы отпустил массу Бернарда.
При этом негр скорчил такую гримасу, которая, без сомнения, отбила бы у краснокожего всякое желание съесть его. А чтобы хоть как-то насладиться жизнью перед тем, как умереть мученической смертью, он достал кусок вяленого мяса и принялся уплетать его за обе щеки.
Нам не пришлось долго ждать. С диким воем из стойбища вылетел отряд всадников. Они кружили вокруг нас, постоянно сжимая кольцо, словно желая затоптать нас копытами. За ними прискакали четверо краснокожих со знаками вождей и заставили своих коней перелететь через нас. Боб повалился на траву, а я продолжал спокойно сидеть, зная, что пока нам ничто не грозит.
— Индеец растоптал Боба насмерть! — заохал негр, осторожно приподнимая голову и осматриваясь по сторонам и, по-видимому, не веря, что остался жив.
— Успокойся, Боб, — обратился я к нему. — Краснокожие проверяют, насколько мы отважны.
— Краснокожие проверяют?! Тогда пусть идут сюда, и Боб будет очень смелый и отважный!
И он поскорее сел рядом со мной. Тем временем вожди соскочили с лошадей и направились к нам. Старший из них заговорил первым:
— Почему белый муж не встает, когда к нему приближаются вожди команчей?
— Я приветствую вас как гостей, — спокойно ответил я. — И приглашаю моих краснокожих братьев сесть рядом со мною.
— Вожди команчей садятся только рядом с вождями. Разве бледнолицый — вождь? Где его вигвамы и где его воины?
Я сжал томагавк в руке.
— Только сильный и отважный воин может стать вождем. Если краснокожие воины не верят, что я вождь, пусть выйдут на поединок со мной.
— Как зовут бледнолицего?
— Краснокожие и белые воины называют меня Олд Шеттерхэндом, Разящей Рукой.
— Похоже, белый муж сам взял себе такое имя!
— Вожди команчей могут выйти на поединок со мной с томагавками и ножами, а я приму их вызов без оружия. Хуг!
— Бледнолицый говорит гордые слова. Но у него еще будет время доказать свою отвагу. Пусть он садится на свою лошадь и едет с воинами ракурроев.
— Выкурят ли они со мной трубку мира?
— Сначала они должны посоветоваться, могут ли они сделать это.
— Уверен, что могут, потому что я прибыл к ним с миром.
Я вскочил в седло, Боб тоже вскарабкался на спину своей лошади. Вожди обступили меня, остальные встали вокруг негра. Диким галопом мы пронеслись между рядами вигвамов и остановились у самого большого из них.
Боба я уже не видел, однако это не обеспокоило меня. Пока был жив я, краснокожие не могли расправиться ни с кем из моих друзей. Со всех сторон меня окружали мускулистые бронзовые фигуры. Вождь, разговаривавший со мной, властно протянул руку к моему штуцеру.
— Пусть бледнолицый отдаст нам свое оружие.
— Я прибыл к вам не как пленник, а как гость, поэтому оружие останется при мне, — твердо отвечал я.
— И все-таки белый муж должен отдать нам свое оружие, пока мы не узнаем, зачем он к нам пожаловал.
— Неужели краснокожие мужи трусливы, как старые скво? Только тот, кто боится; может просить меня отдать оружие.
Мои слова явно задели вождя за живое, и он вопросительно обвел глазами соплеменников, живой стеной окруживших нас. Наверное, он прочел на их лицах спокойствие, так как перестал настаивать на своем и произнес:
— Воинам ракурроев неведомы тревога и страх. Белый муж может сохранить свое оружие.
— Как зовут моего краснокожего брата?
— Олд Шеттерхэнд говорит с То-Кей-Хуном, от чьего имени дрожат враги.
— Я прошу моего брата То-Кей-Хуна показать мне вигвам, где я смогу подождать, пока воины ракурроев захотят беседовать со мной.
— Бледнолицый хорошо говорит. Он будет жить в вигваме до тех пор, пока старейшины не решат, выкурить с ним трубку мира или нет.
Он подал знак рукой и пошел вперед. А я, взяв мустанга под уздцы, последовал за ним. Мы шествовали сквозь плотный строй воинов, из-за чьих спин то тут, то там выглядывали старые и молодые женские лица, на которых, в отличие от бесстрастных, словно каменных физиономий мужчин, читались любопытство и восхищение. Они впервые видели бледнолицего, осмелившегося войти по