Сёгун - Джеймс Клавелл

— Да, — Алвито замолчал и продолжал есть.

— Вы знаете, почему? — спросил Родригес.

— Да, отчасти. Ему повезло, кормчий.

— Тогда расскажите мне, хотя бы вкратце, а подробности потом.

— Анджин-сан спас Торанаге жизнь, даже три раза. Дважды во время бегства из Осаки, последний раз в Идзу во время землетрясения, — Алвито с удовольствием обгладывал мясистое бедрышко каплуна. Капли сока стекали по его черной бороде.

Родригес ждал продолжения, но священник не сказал больше ни слова. Его взор опустился на бокал с вином, который он держал в руках. Поверхность густого красного вина поблескивала. После долгой паузы он сказал:

— Для нас очень плохо, что этот чертов англичанин так втерся в доверие к Торанаге. Нам этого совсем не надо.

— Я с вами согласен.

— И все равно, мне бы хотелось повидаться с ним. — Священник не сказал ничего. Родригес молча дал ему доесть все на тарелке, веселое настроение покинуло его. Было покончено с последним крылышком, священник выпил еще один бокал вина. Потом, под конец, еще немного прекрасного французского коньяка, который отец Алвито достал из буфета.

— Родригес? А вам не хотелось бы рюмочку?

— Благодарю вас, — моряк посмотрел, как Алвито наливал орехово-коричневый напиток в хрустальный сосуд. Все вино и коньяк прислали из личных запасов отца-инспектора как личный дар его другу иезуиту.

— Конечно, Родригес, вы можете тоже пользоваться этими запасами наряду с отцом Алвито, — сказал тогда дель Аква. — Идите с Богом, может быть, он присмотрит за вами и поможет благополучно вернуться в порт и домой.

— Благодарю вас, ваше святейшество.

«Да, благодарю, но не за то, — горько подумал Родригес, — что вы приказали моему адмиралу принять на борт проклятую лодку под командованием этого иезуита, который разлучил меня с женой, бедной крошкой. Мадонна, жизнь так коротка, слишком коротка и слишком ненадежна, чтобы тратить ее на сопровождение этих противных священников, даже отца Алвито, который из них самый приличный человек и из-за этого самый опасный. Мадонна, помоги мне!»

— О! Вы уезжаете. Род-сан? Уезжаете так быстро? О, как жаль…

— Я скоро вернусь, моя дорогая.

— О, извините… я буду скучать, и я, и дитя.

На миг он задумался, не взять ли ее с собой на борт «Санта-Филиппы», но сразу же отбросил эту мысль, зная, как это будет опасно для нее, для него и корабля:

— Извини, я скоро вернусь.

— Мы будем ждать, Род-сан. Пожалуйста, прости меня, что я так расстроена, извини.

Хотя и с трудом, с сильным акцентом, она все же пыталась говорить на португальском, настаивая, чтобы он называл ее христианским именем Грэйси, а не так мило звучащим Ньян-ньян, что означает «Кошечка» и так подходит ей, а главное, гораздо больше нравится ему.

Он покинул Нагасаки с большим нежеланием, проклиная всех священников и адмиралов, страстно желая, чтобы поскорее кончились лето и осень и он смог поднять якорь Черного Корабля, трюмы которого уже распирало от слитков, и направиться, наконец, домой, богатым и независимым. А что потом? Вечный вопрос, полностью завладевший им. Что с ней и ребенком? «Мадонна, помоги мне решить этот вопрос».

— Прекрасный обед, Родригес, — сказал Алвито, играя хлебным мякишем.

— На доброе здоровье, — Родригес сразу стал серьезным. — Какие у вас планы, отец? Мне хотелось бы… — он остановился на середине предложения и выглянул в окно. Потом, не удовлетворившись этим, он встал из-за стола и, мучаясь, прохромал к иллюминатору, выходящему на берег, и посмотрел в него.

— В чем дело, Родригес?

— Я подумал, что прилив переменился. Сейчас хочу проверить со стороны моря, — он дальше отодвинул занавеску, но все еще не мог разглядеть носовой якорь. — Извините меня, я на секунду, отец.

Он вышел на палубу. Вода плескалась о якорную цепь, которая углом поднималась из мутной воды. Никакого движения. Потом появился легкий след и корабль начал слегка освобождаться, занимая новое положение по мере убывания воды. Он проверил, как он стоит, потом посты. Все было в полном порядке. Поблизости не было ни одной лодки. День был прекрасный, туман давно рассеялся. До берега было около кабельтова, достаточно далеко, чтобы не допустить внезапного вторжения на борт, но и далеко в стороне от морских путей, ведущих к пристаням.

Его корабль представлял собой лорчу — японский корпус, приспособленный для современных португальских парусов и такелажа: быстроходный двухмачтовый, с такелажем, как у шлюпа. На нем было четыре пушки в центре корабля, по два маленьких носовых и кормовых орудия. Он назывался «Санта-Филиппа», команда состояла из тридцати человек.

Родригес осмотрел город и холмы за ним.

— Песаро!

— Да, сеньор.

— Приготовьте баркас. Я собираюсь попасть на берег еще засветло.

— Хорошо. Он будет готов. Когда вы вернетесь?

— На рассвете.

— Ну и отлично! Я поведу береговую партию — десять человек.

— Не спускайтесь на берег, Песаро. Киндзиру! Мадонна, что с твоими мозгами? — Родригес широко расставил ноги и облокотился о планшир.

— Скверно, что все так страдают, — сказал боцман Песаро, опустив крупные мозолистые руки. — Я поведу всю группу и обещаю, что все будет спокойно. Мы уже две недели сидим здесь, как в клетке.

— Портовые власти сказали «киндзиру», так что прости, но это все-таки «киндзиру», будь оно проклято! Помнишь? Это тебе не Нагасаки.

— Да, клянусь кровью Христа, очень жаль! — Здоровяк-боцман обиделся. — Подумаешь, прикончили одного японца.

— Одного убили, двух тяжело ранили, массу народу покалечили, изуродовали девушку, прежде чем самураи остановили вашу схватку. Я предупреждал вас перед выходом на берег: «Нумадзу не Нагасаки — так что ведите себя прилично!» Мадонна! Нам повезло, что удалось сбежать, потеряв только одного нашего моряка. Они имели законное право убить вас всех пятерых.

— Их закон, кормчий, это не наш закон. Проклятые обезьяны! Это был обычный скандал в борделе.

— Да, но его начали вы, власти наложили запрет на мой корабль, и вы все под домашним арестом. Вы тоже! — Родригес переставил ногу, чтобы облегчить боль. — Потерпи, Песаро. Как только отец уедет, мы уйдем отсюда.

— С приливом? На рассвете? Это приказ?

— Нет. Пока нет. Пока только приготовь баркас. Со мной поедет Гомес.

— Возьмите меня тоже, а? Пожалуйста, кормчий. Я загнусь от того, что меня засунули на эту проклятую посудину.

— Нет. И вам лучше не сходить на берег сегодня вечером, вам или еще кому-нибудь из наших.

— А если вы не вернетесь на рассвете?