Свет молодого месяца - Эжени Прайс

Ожидая, пока Дэвис заговорит, Хорейс вспоминал свои долгие прогулки вверх по одной узкой улочке и вниз по другой; гуляя, он восхищался своеобразной архитектурой домов с галереями, с ажурными украшениями в виде металлических листьев, цветов и вьющихся растений. Его постоянно притягивала набережная Миссисипи — пристани, растянувшиеся на огромное пространство, толпы людей, сходившихся и садившихся на белоснежные пароходы; сами пароходы, похожие на дворцы, которые уходили и подходили из Огайо, Кентукки, Миссури, Тенесси, Алабамы, Миссисипи. Ему хотелось, чтобы у него когда-нибудь было достаточно денег для путешествия на одном из этих роскошных речных судов. Этого ему хотелось больше всего. Он послушает, что скажет Дэвис.

— Ну, так, — сказал наконец Дэвис, — если у вас нет дальнейших возражений, я скажу вам, каковы мои планы. Как вы знаете, мне также принадлежит Орлеанский Зал рядом с театром.

— Да, сэр. Внизу карточная игра, наверху зал для танцев.

— Правильно. Очень выгодно для меня, очень приятно для публики. Вы там бывали?

— Нет, сэр. У меня никогда не было достаточно денег для этого.

Джон Дэвис засмеялся.

— Это я устрою. Я собираюсь дать вам самое важное место, оно сейчас вакантно, Гульд. Конечно, если вы уверены, что вам хочется привыкнуть жить и работать в Новом Орлеане. Мне не хотелось бы, чтобы вы упали в обморок от первого же выстрела, который может произвести какой-нибудь из моих импульсивных клиентов. — Он наклонился к Хорейсу, перейдя на строго деловой тон. — Имейте в виду, я не принуждаю вас. Я только предлагаю. Вы можете поджать хвост и убежать домой в любой момент — раньше, чем вы начнете работать на этом новом месте. После вы не имеете права отказываться! Надеюсь, вам совершенно ясно то, что я говорю. Вы не имеете права уйти после того, как начали. — Дэвис внимательно следил за ним. — Я вижу, это вас смутило. А смущаться незачем. Если человеку нравится его работа, почему не продолжать ее? Он стряхнул пепел с сигары. — Мне нужен воспитанный, красивый, с хорошими манерами маклер на моих балах для мулатов в Орлеанском Зале.

Хорейс нахмурился.

— Маклер?

— Маклер. Эти интриганки черные мамаши, которые приводят своих черных красавиц на э-э… выбор моим клиентам джентльменам, так же ловки, как ловко хлещут их менее удачливых сестер джентльмены плантаторы вроде вашего отца.

Хорейс вскочил, сверкая глазами.

— Мой отец ни разу не ударил ни одного негра, работавшего у него.

— О, конечно. Общеизвестный рассказ о благородном Юге. — Его голос зазвучал резко. — Мы сейчас не занимаемся обсуждением добродетелей рабовладельцев, мой импульсивный, очень молодой юноша! Садитесь и слушайте меня.

Хорейс снова присел на краю стула.

— Как я говорил, эти черные мамаши сообразительны. Они сильно запрашивают. Молодой джентльмен с вашей наружностью может здесь очень пригодиться. Может завоевать доверие и черных продавщиц своих дочерей, и белых покупателей любовниц. Я ясно говорю? О, все это очень утонченно, Гульд. Вся атмосфера Орлеанского Зала чрезвычайно элегантна. Лучшее французское шампанское, прекрасный коньяк и абсент, самая изысканная кухня в городе. Наш оркестр не хуже, а может быть даже лучше, чем оркестры для белых. — Хорейс пристально смотрел на персидский ковер с рисунком птицы, стараясь справиться с тошнотой, нахлынувшей на него как сильная зеленая волна.

— Я буду платить вам в семь раз больше, чем сейчас, — продолжал Джон Дэвис. — Вы сможете купить себе раба и совершенно обновить свою одежду. Я заметил, что вы любите хорошо одеваться. Орлеанский Зал закрывается на пустые месяцы, и вы смогли бы путешествовать, если захотите… Я передумал — я увеличу жалование в десять раз по сравнению с тем, что вы получаете сейчас.

Хорейс чувствовал, что у него кровь приливает к голове, как будто Дэвис направил на него револьвер.

— Вы имеете в виду, что я стал бы на самом деле продавать этих молодых женщин? — хрипло спросил он.

— Я так и думал, что это вас заинтересует. — У Дэвиса был вид победителя. — Они очень красивы. Многие приходят прекрасно одетыми, в настоящих парижских платьях.

Хорейс медленно встал, откашлялся, взял шляпу, пальто и перчатки.

— Я понимаю, что вам надо сначала обдумать, Гульд. — Казалось, голос Дэвиса звучал издалека. — Вы еще можете вернуться к своему папочке, — пока. Я ничего не сказал вам такого, чего не знает большинство жителей Нового Орлеана. Но если вы принимаете это повышение, вы должны решить сейчас.

— Я принял решение, сэр.

— Хорошо, тогда сядьте.

— Я отказываюсь. И отказываюсь от работы в театре после сегодняшнего спектакля. Я знаю, что вам не успеть найти сегодня заместителя.

Дэвис погасил сигару с таким бешенством в глазах, что Хорейс прошел к двери боком, не рискуя повернуться спиной к Дэвису.

— Убирайся, Гульд! — Он ударил стол ладонью Убирайся немедленно. К черту сегодняшний спектакль! — Его голос поднялся до пронзительного крика. — Убирайся и никогда не попадайся мне на глаза. Мне нужен для работы мужчина, а не розовый младенец. Нечего стоять и смотреть на меня, — убирайся!

Когда Хорейс сбежал вниз по лестнице, Дэвис все еще слал вслед ему ругательства.

Было только начало седьмого, но небо было как иссиня-черное стекло, на нем сверкали крупные и мелкие звезды, а тонкий серп месяца напомнил Хорейсу Джули; так было всегда, когда он был далеко от дома. Однажды, когда они были еще маленькими и играли вместе, они сидели на нижней ступеньке хижины мамы Ларней и смотрели на небо; они размышляли о том, почему звезды блестят и как они могут так висеть И еще им было интересно, почему круглый старый месяц превращался в новый, остроконечный и белый как платина, месяц-ломтик Оба мальчика долго молчали, увлеченные чудом темного неба и блестящих светящихся точек. Потом Джули прошептал «Господи, благослови новый месяц».

Городские фонари горели на узких, людных улицах, но если посмотреть на небо, они мерцали тускло желтым, искусственным светом Серповидный месяц над Новым Орлеаном был так же светел и ярок, как и огромная мерцающая звезда у его нижнего конца. Джули сейчас, наверное, в своей хижине, он поужинал и сейчас вырезает изящных лошадок из мягкого дерева. «Джули дома, ему спокойно, — думал Хорейс. — Джули — раб, у него нет фамилии. А я, Хорейс Банч Гульд, свободный человек». Он засмеялся и быстро пошел по Орлеан-Стрит среди множества людей, идущих по своим вечерним делам. Около Шартр он замедлил шаги Торопиться было некуда.

Он прошел узким переулком мимо собора в открытое пространство площади Арм и стоял раздумывая, куда идти. Просто бродить было невозможно из-за холодного ветра, и он ощущал острую необходимость идти в какое-то определенное место. С тем, что сегодня произошло, он после разберется, но прежде всего ему нужно место, куда пойти, не здание, не дом с определенным адресом, а любое место, только такое, какое он выбрал бы сам.