Бродяги Дхармы - Джек Керуак

И тут я возликовал, поняв, что я совершенно один, в полной безопасности, и никто не сможет разбудить меня этой ночью. Что за чудесное открытие! И все необходимое у меня за спиной, в том числе полибденовая бутылка с набранной на автостанции свежей водой. Забравшись по руслу довольно высоко, я обернулся – Мексика и Чиуауа расстилались передо мной, тускло поблескивая песком под низкой, огромной, яркой луной, повисшей над горами Чиуауа. Рельсы Южно-тихоокеанской железной дороги убегали из Эль Пасо вдаль, параллельно реке Рио Гранде, так что с моего наблюдательного пункта на американской стороне было хорошо видно реку, за которой уже мексиканская граница. Шелковый, мягкий песок устилал русло. Я разложил на нем свой спальник, разулся, отхлебнул воды из бутылки, закурил трубку и сел, скрестив ноги, очень довольный. Ни звука вокруг, в пустыне еще зима. Лишь со станции, из Эль Пасо, доносится грохот стыкуемых вагонов, будя всех в городе – но не меня. Единственный мой товарищ – луна, опускаясь все ниже и ниже, теряла серебряный блеск, тускнела желтым маслом, и все же, засыпая, пришлось отвернуться, иначе она светила мне прямо в лицо, ярко, как лампа. По привычке давать местам названия я окрестил свою стоянку «Ущельем апачей». Спал превосходно.

Утром я обнаружил на песке след гадюки, но, возможно, прошлогодний. Следов очень мало, – следы охотничьих сапог. Безупречно-синее небо, жаркое солнце, полно сухих веток, пригодных для костра. В моем вместительном рюкзаке нашлась банка свинины с бобами. Королевский завтрак! Правда, возникла проблема с водой, в бутылке уже ничего не оставалось, а солнце пригревало все сильнее, и хотелось пить. Исследуя русло, я забрался еще выше и дошел до конца, до каменной стены, у подножия которой песочек был еще глубже и мягче, чем там, где я ночевал. Я решил вернуться сюда на следующую ночь, после приятного дня в старом Хуаресе, с его церковью, улочками, мексиканскими лакомствами. Вначале я раздумывал, не оставить ли рюкзак на горе, спрятав между камней, но все же был шанс, что на него набредет какой-нибудь охотник или бродяга, так что я снова взвалил его на плечи, спустился по руслу ручья к путям и вернулся в Эль Пасо, где за двадцать пять центов оставил в камере хранения на вокзале. Через весь городок дошел я до границы и пересек ее, уплатив два пенни.

Дурацкий оказался день, причем начался он вполне пристойно, с церкви Марии Гвадалупы, прогулки по Индейскому рынку и отдыха на скамеечках в парке, среди веселых, детски-непосредственных мексиканцев, потом пошли бары, слишком много выпивки, «Todas las granas de arena del desierto de Chihuahua son vacuidad!» («Все песчинки пустыни Чиуауа есть пустота!») – кричал я усатым мексиканцам, потом попал в дрянную компанию каких-то местных апачей, они потащили меня на хату, там укурили, пришла еще куча народу, свечи, тени чьих-то голов, дым коромыслом. Все это меня утомило, я вспомнил совершенство белого песка в ущелье и стал прощаться. Но отпускать меня не хотели. Один из них спер кое-что из моих покупок, ну и ладно, наплевать. Другой парнишка-мексиканец оказался голубым, он влюбился в меня и хотел ехать со мной в Калифорнию. Ночь была в Хуаресе, в ночных клубах клубилось веселье. В одном из них, куда мы заскочили выпить пива, заседали исключительно негры-солдаты с сеньоритами на коленях, безумное местечко, из музыкального автомата грохотал рок-н-ролл, рай да и только. Мой голубой дружок все отзывал меня в аллеи, «тсс», чтоб я сказал этим американцам, будто знаю, где есть хорошие девчонки. «А придем ко мне, только тсс, и вовсе не девчонки!» – шептал он. Только на границе смог я наконец от него отделаться. Прощай, город порока и разврата; целомудренная пустыня ждала меня.

В нетерпении пересек я границу, дошел через Эль Пасо до вокзала, взял рюкзак, глубоко вздохнул и пошагал к своей горе, три мили вдоль путей; я легко узнал вчерашнее место, вверх, вверх, с одиноким звуком – топ-топ, совсем как Джефи, и я понял, что Джефи действительно научил меня, как избавиться от зла и пороков мира и города и найти свою истинную чистую душу, только нужен как следует собранный рюкзак. Я поднялся к своей стоянке, расстелил спальник и благодарил Бога за все милости Его. Весь этот долгий кошмарный вечер, с мексиканцами в косо надвинутых шляпах, с марихуаной при свечах, казался сном, дурным сном, одним из тех, что мелькали передо мной у Источника Будды на соломенной подстилке в Северной Каролине. Некоторое время я медитировал и молился. Никакой сон не сравнится со сном на природе, зимой, в уютном и теплом спальном мешке на утином пуху. Тишина столь полна, столь совершенна, что слышишь биение собственной крови в ушах, но громче него тот таинственный звон – алмазным звоном мудрости назвал бы я его, загадочный шум самой тишины, огромное «Ш-ш-ш», напоминающее о чем-то родном, но забытом в суете будней. Как хотел бы я объяснить это тем, кого люблю – матери, Джефи, но слов нет, чтобы описать чистоту Ничто, его совершенство. «Есть ли учение, годное для всех живых существ?» – спрашивали, должно быть, нахмуренного снежного Дипанкару, и ответом его был алмазный звон тишины.

23

С утра пришлось опять вылезать на трассу, а то я никогда не доберусь до своего калифорнийского прибежища. Оставалось восемь долларов. Я спустился на шоссе и стал голосовать в надежде на скорую удачу. Вначале подвез меня коммивояжер. «Триста шестьдесят дней в году у нас в Эль Пасо солнце, а моя жена догадалась, купила сушилку для одежды!» – пожаловался он. Он довез меня до Лас Крусес, Нью-Мексико, я прошел насквозь по шоссе и, выйдя с другой стороны, увидал большое красивое старое дерево, под которым решил передохнуть. «Сон кончился, значит, я уже в Калифорнии и могу позволить себе отдохнуть под деревом,» – так я и сделал, даже малость поспал в свое удовольствие.

Потом поднялся, перешел через железнодорожный мост, и тут какой-то человек спросил меня: «Хочешь заработать? Помоги пианино перевезти, два доллара в час». Деньги не помешали бы, и я согласился. Оставив рюкзак на его передвижном складе, мы поехали на грузовичке в пригород Лас Крусес, где толпилось на пороге приветливое мещанское семейство; мы с мужиком вылезли из машины, выволокли из дома пианино и еще много разной мебели, погрузили все это, отвезли на новую квартиру и выгрузили, вот и все. Два часа, он дал мне четыре доллара, я зашел в столовую на автостоянке и устроил себе королевский пир, теперь я был готов ехать весь остальной день и всю ночь. Тут же остановилась машина; за рулем огромный техасец, на заднем сиденье – бедная мексиканская парочка, молодые, у девушки на руках младенец. Техасец предложил за десять долларов довезти меня до Лос-Анджелеса.

Я сказал: «Четыре дам, больше не могу».

– Хрен с тобой, садись. – И всю ночь, болтая без умолку, гнал он через Аризону и Калифорнийскую пустыню, а в девять утра высадил меня в Лос-Анджелесе, в двух шагах от моей сортировочной, и единственное происшествие за всю дорогу состояло в том, что бедная мексиканочка пролила на мой рюкзак какое-то детское питание, и мне пришлось сердито вытирать его. Хотя вообще они были симпатичные. Проносясь Аризоной, я объяснял им кое-что насчет буддизма, а именно насчет кармы и реинкарнации, и, кажется, всем было интересно.

– То есть дается возможность вернуться и попробовать еще раз? – спросила бедная маленькая мексиканка, вся перевязанная после драки в Хуаресе прошлой ночью.

– Говорят, что так.

– Да, черт возьми, надеюсь, в следующий раз будет что-нибудь другое.

Кому следовало бы попробовать еще раз, так это нашему техасцу: ночь напролет рассказывал он, как врезал кому-то за то-то и то-то, по его словам выходило, что он создал уже целую призрачную армию мстителей, надвигающуюся на Техас. Но я так понял, что в основном он гонит, и верил всем его россказням едва наполовину, а в полночь и вовсе бросил слушать. Оказавшись в Лос-Анджелесе в десять утра, я пошел на станцию, дешево позавтракал кофе и пончиками в баре, сидя у стойки и болтая с барменом, который хотел знать, зачем мне такой здоровый рюкзак, потом присел на травку и стал смотреть, как составляются поезда.

Гордый, что и сам я работал тормозным кондуктором, я совершил ошибку: расхаживал по станции с рюкзаком, беседовал со стрелочниками, расспрашивал, когда следующий местный, – и тут подходит здоровенный молодой полицейский с болтающимся в кобуре на бедре пистолетом, весь прямо как шериф из телевизора, и, глядя стальным взглядом сквозь темные очки, велит мне проваливать. И стоит, уперев руки в боки, наблюдая, как я удаляюсь и выхожу на шоссе. Страшно злой, я прошел подальше по шоссе, перемахнул через забор на станцию и какое-то время лежал в траве. Потом сел, покусывая травинку и стараясь не высовываться. Вскоре раздался свисток к отправлению – поезд готов: я рванул к своему поезду, перелезая через вагоны, вскочил на него в тот самый момент, когда он трогался, и выехал из Лос-Анджелеса, лежа на спине, с травинкой во рту, под укоризненным взглядом моего полицейского, который стоял теперь, уперев руки в боки уже по другой причине. И почесывал в затылке.